Сумеречные Врата - Вольски Пола. Страница 82

– А что Слизняшка?

– А что Слизняшка? - Зеленушка злорадно рассмеялся. - Тоже лопает. Но я заставил маленького обжору таскать воду, собирать растопку и чистить горшки, как все. Хнычет, но работает.

– Однако этой ночью…

– Это да! - У мальчика загорелись глаза. - Вы видали? Я-то видел! В жизни не забуду! Меня до старости будут умолять рассказать, как на моих глазах меньшие боги уносили Аона-отца обратно в Ирруле.

– Надо полагать.

– Они ушли, все боги ушли! Вся ЗуЛайса видела, как они ушли. Теперь все переменится, все будет по-другому. И я это видел!

– Это точно.

– А еще на улицах говорят, что пали стены ДжиПайндру. Неужто правда?

– Правда. Зеленушка, понимаешь, мы очень устали и…

– Старики всегда устают! Хоть мир перевернись, а старикам лишь бы поспать. Ладно, брат Высокочтимый, в хибаре Шишки найдется место для тебя и твоей девчонки. Она-то не бледнокожая вонарочка, сразу видно. Из наших, и Безымянная, раз пришла сюда. - Сестра, - мальчик обратился к Джатонди, - ты пришла с моим братом Высокочтимым и тебе здесь рады. Давай пожму руку.

Джатонди замерла, и только взгляд мгновенно метнулся к Рениллу. Словно во сне, она медленно протянула руку. Зеленушка обеими лапами схватил ладонь девушки и от души потряс. Вдруг его взгляд упал на золотой знак Лучезарных, свисавший с ее зуфура, и глаза у мальчишки стали квадратными.

Врата закрылись, и в Святыню Ширардира вернулась тьма. Гочалла еще несколько мгновений не отрывала взгляда от арки, за которой только что померкло великое Сияние. Они ушли, все ушли. Но прежде, чем удалиться, Они каким-то образом дали понять, что ее просьба исполнена. Теперь измученной женщине хотелось только сна и покоя.

Но время отдыха еще не пришло.

Взяв светильник, Ксандунисса вышла из Святыни. Помедлила секунду на пороге, оглянувшись назад, на сумрачный, пустынный зал, и затворила за собой дверь. Она тяжело добрела по коридорам до своих покоев. Казалось, прошли века с тех пор, как она ушла отсюда, и гочалла ожидала увидеть перемены, но все осталось как было. Светильники еще не догорели, и куст лурулеанни пышно цвел в большом алебастровом горшке, на секретере стоял поднос с нетронутой едой, а мягкая постель словно ждала ее. Взгляд гочаллы задержался на постели.

Рано.

Сев к столу, Ксандунисса обмакнула перо и начала писать. Это оказалось легче, чем она ожидала. Ей думалось, что найти фразы, призывавшие зулайсанцев сложить оружие, будет необычайно сложно, но они текли легко и свободно. Она писала быстро, не останавливаясь, и кратко, выражая свою волю в ясных и четких словах. Работа быстро подошла к концу. Перечитала. Не слишком красноречиво. Гочалла Ксандунисса призывает к миру. У нее не было власти подкрепить свою волю силой, но и простое воззвание, доставленное Паро и прочитанное городским глашатаем в тени Обелиска Набаруки, будет иметь немалый вес. Многие, если не все ее подданные повинуются призыву.

Те вонарцы, что еще живы в осажденной резиденции, будут спасены, а с ними и другие люди запада, разбросанные по всему Кандерулу. Спасены тысячи вонарцев, размышляла гочалла. Тысячи, готовые и дальше заселять Авескию, властвовать, порабощать, распространять свой бездушный, прогрессивный образ мыслей по всей стране.

Теперь их не остановишь.

Хороши они или плохи, новые идеи пускают корни, и для Кандерула уже нет возврата к прошлому.

Слова гочанны Джатонди. К счастью, матери гочанны не придется дожить до того времени, когда они сбудутся. Ксандунисса поставила свою подпись и запечатала послание, оттиснув на золотистом воске причудливую королевскую печать Кандерула. Дернула шнур звонка, и через минуту вошел Паро. Гочалла передала ему письмо, немного денег, ковровый саквояж и объяснила, что он должен сделать. Раб выслушал и удалился с поклоном. Паро еще не знал, что его ожидает неизбежная свобода. Снова одна.

Ксандунисса загасила светильники, оставив всего один. Прошла через спальню к цветущему лурулеанни и отстучала по стволу короткую дробь. Из-под корней вытекла узкая многоцветная живая струйка. Длиной почти в локоть, алое членистое тельце было расписано яркими пурпурными полосками и окаймлено бахромой бесчисленных ножек. На языке Кандерула эта гигантская ядовитая многоножка называлась «бхийас ксунеш», или «Драгоценный губитель». Несмотря на зловещее имя, смерть, приносимая бхийас, была нежна и приходила в сновидениях, которые в народе считались пророческими.

Гочалла посадила ее на левую руку. Тонкие ножки щекотали кожу. Правой рукой она резко ущипнула яркое тельце и почувствовала, как укололи запястье ядовитые челюсти. Боль была ничтожной, слабее булавочного укола.

– Благодарю, - сказала гочалла и осторожно вернула бхийас в ее убежище среди корней.

Она подошла к постели и прилегла. Устала, очень устала, но теперь ей хорошо. В спальне было жарко, но по жилам растекался непривычный холодок. Ощущение казалось довольно приятным.

Скоро ее глаза закрылись, и пришли цветные сновидения. Сперва она, как и хотела, увидела дочь. Джатонди казалась здоровой, красивой, а главное - живой. Она шла рука об руку с мужчиной, в котором гочалла узнала того иноземца, во Чаумелля. Странно, это зрелище больше не сердило гочаллу. Двое шли сквозь ослепительное солнечное сияние, но места гочалла узнать не смогла. Не ЗуЛайса, и не УудПрай. Она уловила блеск водной ряби… каналы?., и увидела чудесные дворцы. Не такие чудесные, как УудПрай, но тоже достойные восхищения. Такие здания никогда не возводились под небом Авескии. Джатонди с Чаумеллем шли по чужеземному городу. Вонар? Почему-то гочалла сомневалась. Нет, она не могла узнать место, не это не имело значения, потому что Джатонди улыбалась.

Сон изменился, и теперь она видела всю ЗуЛайсу, и земли Кандерула, и соседние страны, до самых границ Авескии. И, как она и боялась, всеми этими землями правили вонарцы. Страна менялась, как предсказывала Джатонди. Падали храмы, уходили в забвенье священные обряды и старые боги, и с ними уходило древнее волшебство. Землю опутывала паутина железных дорог и поднятой на столбах проволоки, назначения которой гочалла не могла угадать. Повсюду вырастали большие тяжеловесные здания, и в них размещались больницы, школы, библиотеки, фабрики. И всем этим безобразием правили вонарцы: высокомерные, заносчивые люди. Сердце гочаллы горело пpи виде того, как пресмыкались перед ними авескийцы. Но как видно, зрение ее преодолевало не только пространство, но и время, и за темным потоком лет она увидел с молодое поколение своего народа: здоровых, сытых, образованных преемников покровительственного величия Вонара - созревших, чтобы предъявить права на свою страну и добиться их без кровопролития. Она видела, как исчезают границы прежних гочаллатов, видела единое, сильное, независимое государство. Она не понимала этой новой Авескии и не хотела бы жить в ней, но радовалась ее силе, гордости, ее надеждам.

Сон опять изменился, и гочалла увидела дворец УудПрай - преображенным. Исчезли все следы разрушения, грязи и гнили. По подстриженным газонам разгуливали павлины, играли фонтаны, белые лучи солнца превращали в чудесное видение Хрустальную Арку Ширардира и Лиловый Купол. Дворец блистал прежней роскошью, и сердце гочаллы сжалось от сладкой боли при виде его красоты. По торжественным залам бегали дети, множество детей, больших и маленьких, мальчиков и девочек. Гочалла видела незнакомые детские лица, и не понимала, что делают эти в ее доме, но дети эти были - авескийцы, здоровые и радостные. Их голоса долетели до нее через реку времени, она слышала их смех.

Голоса смолкали. Темнота обняла ее, и наконец прияло время отдохнуть.

15

– Ты безрассуден, Ренилл,- заметил Зилур.- Кое-кто назвал бы тебя нахальным.

– Умури, это для меня не новость, - возразил Ренилл.

– Ты погубишь свое положение среди собратьев Высокочтимых.

– Я как-нибудь переживу это несчастье.

– Они сочтут нестерпимой дерзостью привести туземца, который не служит им, в лилейно-белую резиденцию!