Баллада: Осенние пляски фей - Стивотер Мэгги. Страница 4
Он был ужасно похож на Джорджа Клуни.
– Hola [2]. Я – Джеймс.
Седой не стал подниматься, зато довольно дружелюбно улыбнулся, пожал мне руку и указал на стул напротив:
– Меня зовут Билл. Давай начнем с того, что ты достанешь мелодическую трубку и что-нибудь сыграешь – я должен понять, какой у тебя уровень. Если ты нервничаешь, мы можем немного поговорить, но урок всего полчаса…
Я поставил футляр и опустился рядом с ним на колени, открывая защелки:
– Нет, все нормально.
Я улучил возможность взглянуть на Билла, пока искал чантер. Он сидел, чуть наклонив голову, чтобы прочитать надписи на футляре – у меня он весь в наклейках. Пока Билл читал фразу: «Остерегайтесь драконов, вы хорошо пойдете под хрустящей корочкой и с кетчупом», я примеривался к нему. Его чантер лежал на соседнем стуле, чистый и блестящий. Моя трубка выглядела потрепанной, некоторые отверстия я частично залепил разноцветными кусками изоленты, чтобы добиться идеального строя. У Билла хорошая осанка, у меня одно плечо постоянно выше другого от того, что я так много играю. Его футляр почти новый, а мой выглядит так, будто не один раз прошел через ад. Я почти уверился в том, что это занятие – пустая трата времени, особенно когда он вытаращил глаза при виде моего чантера.
Я положил тренировочную трубку на место. Спору нет, облегченная пластиковая версия полноразмерного чантера полезна: во-первых, она примерно в тысячу раз тише, чем настоящая волынка, а во-вторых, на ней физически проще играть – не нужно пыхтеть и потеть, чтобы наполнить мешок воздухом. Но чтобы произвести впечатление, нужен настоящий инструмент.
– Разрешите я сыграю на волынке? В школе трудно найти возможность позаниматься; у меня такое чувство, будто я ее уже сто лет из футляра не доставал.
Билл удивленно пожал плечами:
– Конечно. Других студентов сейчас нет. Делай, как тебе удобнее. Что сыграешь?
– Еще не знаю.
Я достал волынку, вдыхая знакомый – родной – запах кожи и дерева. Я надул мешок, бурдоны привычно легли мне на плечо. В то мгновение, когда они зазвучали, я понял, насколько громкой в этой крошечной комнате будет музыка. Нужно было захватить беруши.
Билл секунд двадцать наблюдал, как я настраиваюсь, следя за моей осанкой, слушая, как ровно я держу звук. Я собирался начать потихоньку и нарастить уровень до чего-то настолько потрясающего, чтобы он под конец кинулся целовать мне ноги, но звук был такой громкий, что я решил закончить поскорее. И рванул с места в карьер, заиграв любимую вещь: зубодробительно сложный рил в миноре, который я сыграл бы и во сне. Быстро. Чисто. Идеально.
Лицо Билла ничего не выражало. Как будто громкость музыки сдула с него все эмоции. Я спустил волынку с плеча, и он покачал головой:
– Я ничему не могу тебя научить… Ты и так это знал, правда? Во всем округе не найдется такого человека. Может, даже во всем штате. Ты участвуешь в конкурсах?
– До этого лета участвовал.
– Почему перестал?
Я пожал плечами:
– Достиг вершины. Продолжать стало скучно.
Почему-то мне неприятно было ему об этом говорить.
Билл снова покачал головой. Его глаза изучали мое лицо, и я точно знал, что он думает, потому что все всегда думают одно и то же: «Ты такой молодой. (А я такой старый)».
– Я свяжусь со школой, – вяло произнес он. – Пусть решают, что с тобой делать. Но они же были в курсе, когда брали тебя?
Я опустил инструмент:
– Да.
– Тебе нужно поступать в университет Карнеги-Меллона, там сильная программа для волынщиков.
– Я как-то об этом не думал, – ответил я.
Билл не уловил моего сарказма:
– Подумай. – Он смотрел, как я складываю инструмент. – В обычной консерватории ты только время потеряешь.
Я серьезно покивал, выслушал еще некоторое количество умных замечаний, пожал ему руку и ушел.
Когда я вышел из магазина, на бордюре сидела девчонка. Поскольку настроение у меня было довольно мерзкое, я бы ее даже не заметил, вот только сидела она сантиметрах в пяти от моей машины. Даже со спины было понятно, что ей невыносимо скучно.
Я долго и шумно устраивал волынку на заднем сиденье, надеясь, что она уловит намек: «Отползай, или я тебя перееду, когда буду выезжать со стоянки».
Но она не пошевелилась, поэтому, завершив возню, я обошел машину и стал перед ней. Девчонка сидела неподвижно, подняв лицо навстречу послеполуденному солнцу и прикрыв глаза, притворяясь, что ничего вокруг не замечает.
Может, она ходит со мной на какие-то занятия и я должен ее узнать? Вряд ли: ее одежда не соответствовала правилам школы: обтягивающая рубашка с принтом, изображающим рукописный текст, и джинсы-клеш, из-под которых выглядывали сандалии на гигантской платформе. С другой стороны, прическу я бы обязательно узнал: вьющиеся светлые волосы, длинные впереди, но коротко и выразительно выстриженные на затылке.
– Милочка, – задушевно сказал я, – вы сидите прямо перед моим бампером. Нельзя ли переместить вашу бездельничающую особу немного южнее и позволить мне уехать?
Она распахнула глаза.
Я будто в ледяную воду нырнул. По всему телу побежали мурашки, а в голове зловеще зазвучало предупреждение: «Что-то не так», – за которым нахлынули непрошеные воспоминания о летних событиях.
Девчонка – если, конечно, это была девчонка – перевела взгляд на меня. Голубые глаза сияли на фоне дымчатых теней.
– Я жду тебя уже целую вечность.
Ее дыхание окутало меня запахами сонных поникших полевых цветов, недавнего дождя и дыма далеких костров. Я чувствовал пощипывание в пупке – опасность.
– Вечность – это несколько столетий или время занятия? – осторожно спросил я.
– Не льсти себе. – Девчонка поднялась, отряхивая ладони о ягодицы. Из-за обуви она оказалась неожиданно высокой – ее глаза были почти вровень с моими. Она стояла так близко, что я мог бы раствориться в ее запахе. – Всего полчаса, хотя скучища такая, будто и впрямь несколько столетий. Поехали.
– Чего?
– Подвези меня до школы.
Ну ладно. Может, мы и вправду знакомы? Я попробовал представить ее в школе, на занятиях, да хоть где-то на территории – и не смог. Легче было представить ее в роще, резвящейся вокруг какого-то несчастного, которого она только что принесла в жертву неизвестному мне языческому божеству.
– Тебе в Торнкинг-Эш?
Она бросила на меня испепеляющий взгляд.
Я подчеркнуто внимательно уставился на ее клешеные джинсы:
– Что-то не помню среди наших студентов такого занимательного создания.
Она улыбнулась на слове «создание» и открыла дверь с пассажирской стороны:
– Да неужели? Поехали.
Обычно нахальный тип, застающий людей врасплох, – это я… Да безопасно ли садиться с ней в машину? Наверняка нет, особенно после целого лета интриг, автокатастроф и фей.
Я сел за руль.
Как только я повернул ключ в зажигании, включилось радио, и девчонка скорчила гримаску:
– Ну и фигню ты слушаешь.
Она ткнула в какую-то кнопку, и машину заполнил головокружительно быстрый рил. На тусклом индикаторе появились цифры 108.3. Я, конечно, не бог весть какой физик (это потому, что физикой я не интересуюсь), но мой приемник так себя вести явно не должен.
– Ладно. Значит, ты учишься в Торнкинг-Эш. Как тебя зовут?
– Я не говорила, что я там учусь, – заметила она, разувшись и пристраивая босые ноги на приборную панель. – Я просто попросила меня туда отвезти.
– Прости, не сообразил. Как тебя зовут?
Она посмотрела на мои руки на руле, как будто там мог быть написан ответ, и задумчиво скривилась:
– Нуала. Нет, Эленора. Нет, Полли… нет, подожди! Нуала мне нравится больше. Да, зови меня Нуала.
Она растянула имя, как будто в нем было много «у»: Ну-у-у-у-у-у-а-ла. На ее лице играла самодовольная полуулыбка, которая так подходит моей собственной физиономии.
– Точно?
Она посмотрела на свои ногти: