Инферно. Последние дни - Вестерфельд Скотт. Страница 32

Потом Эйбрил Джонсон запела, медленно и негромко. Слова были едва различимы, она растягивала и искажала их, как бы пытаясь скрутить во что-то непостижимое. Я закрыла глаза и внимательно вслушивалась, пытаясь различить наполовину знакомые, наполовину непонятные слова, сплетающиеся в песню.

Спустя несколько мгновений я осознала, где слышала их прежде. Эти странные слова состояли из тех же бессмысленных слогов, которые выпевала Минерва. Однако Эйбрил Джонсон сумела замаскировать их, растягивая и переплетая с простыми английскими.

Я покачала головой. Мне всегда казалось, что слова Минервы беспорядочны, вымышлены, просто обрывки бреда из дней ее безумия. Но если их знал кто-то еще… может, это просто другой язык?

Глаза открылись, и я заставила себя перевести взгляд на пол. Под нами двигался зверь Минервы. Лохнесские кольца вздымались и опадали среди ног не замечающей их толпы — но они были гораздо, гораздо больше, чем в комнате, где мы репетировали, толстые, как гигантские кабели Бруклинского моста. Зверь вырос благодаря целой горе усилителей и наличию огромной, завороженной толпы, и теперь я могла разглядеть детали. По всей длине он состоял из сегментов и походил на извивающегося дождевого червя, пробующего воздух.

— Как они по напряженности? — пробормотала Перл.

Словно подражая певице с ее микрофоном, она обеими руками стискивала бокал из-под шампанского.

— Очень неплохо, — Астор Михаэле вскинул голову. — Но до вас им далеко, мои дорогие. В особенности с точки зрения достоверности.

Я вздрогнула, понимая, что он имеет в виду. Песни Минервы более строгие, безо всякой примеси английского. Наше очарование будет сильнее.

Зверь извивался все быстрее, пол ночного клуба грохотал под ногами, как если бы гудящая басовая нота нашла в помещении резонансную частоту. Я подумала, что можно подобрать такую высоту звука, от которой винные бокалы разлетятся вдребезги; интересно, а все здание не может рассыпаться от одного точно подобранного звука?

Внезапно Перл вскинула взгляд, широко распахнув глаза.

— Это они!

Я проследила за ее взглядом и увидела две темные фигуры на узких мостках высоко над нами, грациозно движущиеся среди осветительного снаряжения и вытяжных вентиляторов.

— А, эти люди. — Астор Михаэле покачал головой. — Новое увлечение: физическое хакерство. Лазают по крышам, вентиляционным шахтам и туннелям подземки. Не можем помешать им проникать в клубы. В особенности их притягивает новый звук.

— Ангелы, — сказала Перл.

— Козлы, — поправил ее Астор Михаэле. — Только отвлекают от музыки.

Песня перешла в свою Б-секцию. Я посмотрела на пол и заметила последнее трепетание исчезающего червя. По мере того как темп музыки убыстрялся, галлюцинация таяла, воздух снова становился неподвижным, а песня теперь звучала на обыкновенном английском.

— Что-то ушло, — сказала я.

— Да, — нахмурившись, ответила Перл. — Типа, поет по инерции.

Астор Михаэле кивнул.

— По какой-то причине «Армии» никогда не удается этот переход. Всегда кажется, будто вот-вот — и что-то прорвется наружу. — Он поцокал языком. — Но этого никогда не происходит.

— Вы уверены, что хотите, чтобы это произошло? — спросила я. — Что, если это…

«Опасно? — пыталась я подобрать нужное слово. — Чудовищно?»

— Окажется неприбыльно? — Астор Михаэле рассмеялся. — Не беспокойся. У меня отчетливое ощущение — что бы это ни было, оно станет явлением века. Поэтому я и записываю вас.

Перл, казалось, рассердилась.

— Потому что мы похожи на «Армию Морганы»?

Он покачал головой и вытащил из ее рук бокал из-под шампанского.

— Нет, вы похожи исключительно на самих себя. Но кто-то должен перевести новый звук на следующий уровень. И я почему-то верю, что это будете вы.

Он зашагал к бару, чтобы принести Перл еще шампанского, а группа снизила темп, возвращаясь в А-секцию и как бы стремясь вызвать обратно мои видения. Однако группа утратила связь со зверем, и слова Эйбрил Джонсон по-прежнему были просто обычными словами. Я увидела, что она вообще не насекомое, она просто подражает им, имитирует безумие, которое видела в подземке и на улицах.

Мне стало ясно, что Минерва гораздо реальнее ее.

И я спрашивала себя: что, если однажды зверь под полом станет реальным?

20

«Grievous Angels» [54]

Гул в теле никогда не смолкал. Всю ночь я лежал без сна, ткани боролись друг с другом, кровь кипела. Я чувствовал, как зверь сражается со всем, что я собой представляю, пытается переделать меня во что-то другое, пытается подменить меня. Даже пот пылал яростью, протискиваясь наружу сквозь поры, — типа как драка в баре, когда она выплескивается на улицу.

Глядя в зеркало, я не узнавал себя. И дело не просто в том, что я похудел, скулы обозначились резче и выступали под новыми углами, глаза стали больше. Это было что-то глубинное, пробивающееся сквозь кожу, непохожее на меня, презирающее меня. Как будто пытались проступить кости какого-то другого существа.

Это было чистой воды безумие, но часть меня умирала от желания понять, во что я превращаюсь. Иногда я просто хотел покончить с этим, выпустить зверя на свободу и подойти к самому краю. Подумать только, я чуть не сказал «да» сегодня вечером, когда Перл пригласила меня на выступление «Армии Морганы». Мне было интересно, какое действие сотни спрессованных тел окажут на мой голод, который я уже контролировал только наполовину. Я представлял себе, как их запах наполняет воздух, шум толпы сливается с ревом внутри меня…

Но нет — пока. Не без Мин. В ее объятиях я по-прежнему чувствовал себя самим собой. Кроме того, мне еще предстояло многое узнать, играя за подаяние в подземке.

Женщина не сводила с меня взгляда и внимательно прислушивалась, обеими руками вцепившись в сумочку. Она все еще не была уверена, стоит ли открывать ее и доставать деньги, рискуя таким образом протянуть еще одну ниточку связи между собой и этим странным парнем, играющим на гитаре в метро. И все же заставить себя уйти она не могла.

В этот час станция «Юнион-сквер» была почти пуста, моя музыка эхом отражалась от стен. Красный бархат гитарного футляра усеивало серебро, и еще больше монет лежало на бетонном полу. Люди бросали свои четвертаки издалека и шли дальше. Даже сквозь темные очки они видели энергию, излучаемую моими глазами. Чувствовали запах моего голода.

Но эта женщина остановилась, зачарованная.

Мне всегда было интересно: харизма — это что-то в генах, типа карих глаз или больших ног? Или, может, ты обретаешь ее от звуков аплодисментов и щелканья камер. Или знаменитые люди излучают ее, потому что я видел так много их подретушированных портретов, что их красота врезалась в мое сознание, как рекламные слоганы.

Однако оказалось, что харизма — это болезнь, инфекция, полученная через поцелуй с надлежащим человеком, зверь, который живет в твоей крови. Установив связь с этой женщиной, и притягивая ее все ближе, я чувствовал, насколько силен мой магнетизм.

Она сделала шаг вперед, щелкнула застежкой сумочки, и та открылась.

Я не осмеливался смотреть в ее зачарованные глаза. Полиции больше здесь, внизу, не было — по крайней мере, так поздно. Никто не остановил бы меня, если бы я уступил порыву.

Она рылась в сумочке, ни на мгновение не отрывая от меня взгляда. Подошла еще ближе, и пятидолларовая банкнота спланировала на пол, где уже лежали монеты. На ее лице возникло умоляющее выражение, и я понял, что она платит за возможность сбежать.

Я перестал играть и достал из кармана пластиковый пакетик с чесноком. Колдовство разрушилось, женщина повернулась и направилась к лестнице; эхо последних аккордов «Страта» угасало в тишине. Женщина не оглядывалась, ее шаги становились все быстрее.

Что-то заворочалось внутри, злясь на меня за то, что я позволил ей уйти. Я чувствовал, как оно обвивается вокруг моего позвоночника, с каждым днем становясь все сильнее. Его щупальца протянулись и в рот, изменяя вкус всего, что я ел, вызывая зуд в зубах. Желание последовать за женщиной было так сильно…