Волчонок (СИ) - Башлакова Надежда. Страница 2

— Если хоть кому-нибудь скажешь о том, что здесь произошло, убью. — Прошипела уже пришедшая в себя и полностью оправившаяся от недавних родов с помощью старой знахарки, женщина. — Мы ведь обе знаем, что мой сын родился мёртвым. Ты меня поняла?

Бабка, так же молча, кивнула. Нет, она никому ничего не скажет, это ведь и не в её интересах тоже.

— А этого убей. Убей! Слышишь?

Старуха снова кивнула.

— Я рада, что мы настолько понимаем друг друга. На реке есть одна не замёрзшая полынья, привяжи к ребёнку камень и брось в неё, тогда уже и вовсе не останется никаких следов этого бесстыдства, что так не вовремя свалилось на мою голову. А теперь иди, и чтобы я тебя больше здесь никогда не видела и даже не слышала о тебе.

Бабка привычно кивнула и наконец-то покинула этот неприветливый, навеки покрытый проклятым пятном, дом. Проклятие то не смогут смыть ни дожди, ни годы. Мать, родившая оборотня и приказавшая убить своего новорождённого сына. Что может быть хуже? Хотя порой в нашей жестокой жизни встречаются вещи и пострашнее, даже гораздо страшнее уже случившегося. Что же касается чёрной неблагодарности женщины по отношению к самой знахарке, так старуха давно уже привыкла и не к такому обращению. Люди они, знаете ли, черны и неблагодарны!

Она вышла молча. А что тут скажешь, когда всё и без того уже очевидно.

За дверьми старуху поджидала не в шутку разгулявшаяся вьюга. Из-за резвившегося снега не было видно, что происходит даже в паре шагов впереди.

— Вот дерьмо конское! — Прошипела бабка. — И ведь знала, что не стоит мне соглашаться и выползать из дома в такую-то погоду, да в полную луну. Вот оно и наказание. Где я найду эту речную полынью? Где найду камень, верёвку? Как бы самой под воду не попасть и не потонуть, а тут ещё и дитя. Вот они заботы за жизнь мою грешную на старости-то лет.

Так за непрерывающимся шёпотом она дошла до самой реки, медленно оторвала свой подслеповатый взор от дороги и подняла его чуть выше, на заснеженные леденистые воды, что выделялись впереди полным отсутствием какой-либо древесной растительности. Что, однако, не мешало ей одновременно с этим весьма густо покрывать рваные края, бесконечно уходящие вдаль по обе стороны от этого лишённого деревьев и кустов пространства.

С берега, несмотря на вьюгу, отчётливо виднелась тёмная полынья на белом, покрывающем всю реку, фоне. Тут же возле голого дуба лежали несколько чуть присыпанных снегом камней.

— Как специально всё предусмотрела. — Зло прошептала старуха и подняла с земли слегка примёрзшего к другим камням собрата.

Она задумчиво взвесила холодную тяжесть в когтистой, словно птичья лапа ладони.

В шале тем временем беспокойно завозились, захныкали, зашамкали беззубым ртом.

Старуха поёжилась.

— Холодно. — Прошептала она. — Хотя, что такое холод для рождённого оборотнем?

Шаль зашевелилась уже куда более настойчиво.

Старуха задумчиво посмотрела на свою собственную вдруг ожившую шаль, на покрытый инеем камень в костлявой морщинистой руке, на по-прежнему открытую полынью, что лишь чуть припорашивалась тут же таявшим снегом, кружившимся в неведомом танце и вокруг неё, и вокруг полыньи, и везде и всюду повсеместно.

— И что ж это я стою? — Неожиданно всплеснула она руками. — Корова не доена, куры не кормлены, на дворе ночь уже к концу подходит, а мне-то до дома о-хо-хо ещё сколько идти.

Камень сам собой выпал из старческой руки и, прокатившись с пригорка, подпрыгнув, с громким всплеском, разнёсшимся далеко в глубокой ночи, плюхнулся в самую полынью. По водной поверхности тут же разошлись правильной формы круги.

Старуха неожиданно вздрогнула при звуке его погружения в воду, взглянула на свою шаль, едва шевелящуюся, похныкивающую, с опаской огляделась по сторонам, и сделала несколько неуверенных шагов по направлению к полынье. Она остановилась, только когда тонкий лёд предостерегающе хрустнул под ногами, не стерпев обиды от такого откровенного человеческого хамства.

Да, отсюда при желании она могла уже спокойно докинуть младенца до середины полыньи. Тогда послышится лишь лёгкий всплеск, как и при падении в неё камня, так же появятся разбегающиеся в разные стороны круги на гладкой доселе поверхности. Ребёнок пойдёт ко дну тем же камнем, не успев вскрикнуть или хотя бы пошевелиться. Ледяной холод скуёт все его члены, крик больше не вырвется из детского горла, а туда наоборот хлынет зимняя вода. Она заполнит его лёгкие, затмит глаза, зальёт уши, и он наконец-то умрёт. Задохнётся, замёрзнет, утонет! Камень, как видно, здесь мог оказаться и без надобности. Но разве этого она сама хотела?

Нет, этого хотела только его мать, его родная мать.

Старуха снова неуютно поёжилась, зачем-то бегло осмотрела пространство вокруг себя, затем видимо на что-то решилась. Одной рукой она сильнее прижала к себе шаль, другой подхватила свои многочисленные юбки, что увязли за время вынужденной остановки в глубоком снегу и, развернувшись, заспешила домой. Скоро начнёт светать, а ей ещё предстояли хлопоты по домашнему хозяйству. А что касается выбора? Так выбор свой она сделала, пожалуй, ещё даже не ступив за порог. Хоть в народе её и считали ведьмой, извергом она отнюдь не была, вопреки всеобщему убеждению.

До дома было ещё далеко, когда совсем рядом раздался многоголосый волчий вой.

Старуха вздрогнула и ускорила шаг, с беспокойством оглядываясь по сторонам. Но что такое резвость горбатой старухи с тяжёлой ношей на душе и руках по сравнению с неспешным уверенным бегом волчьей стаи?

Волки окружили её незаметно, вынырнув сразу отовсюду. Блистая жёлтыми глазами в темноте, они осторожно водили чёрными мочками носов, принюхиваясь.

Бабка ещё, наверное, ни разу так не пугалась за всю свою долгую жизнь. Она попыталась отступить назад, оступилась в снегу, да так и шмякнулась на свою костлявую пятую точку. Благо глубокий снег смягчил падение и не дал повредиться хрупким костям. Хотя, что толку сейчас об этом думать, когда вокруг волки? А зимы нынче холодные и голодные, что гораздо важнее. Так что эти серые твари и со сломанными костями слопают её за милую душу со всеми потрохами, даже старческими сухожилиями не побрезгуют, а тут ещё как назло свёрток в руках, чуть не выпавший при падении, беспокойно заворочался и заверещал.

Волки зашевелили ушами, прислушиваясь. Один из них, здоровый чёрный волчище с безумными огнями в глазах, подошёл к бабке почти вплотную.

«Никак вожак ихняй», — только и успела подумать старая.

Волк же тем временем повёл носом, наклонился прямо к её лицу, к которому она прижимала чёрную шаль, втянул ноздрями холодный ночной воздух и тут же растерянно чихнул, затем раскрыл огромную пасть, из которой мгновенно закапала слюна, и резкий запах протухшего мяса безжалостно ударил в ноздри бабке.

«Это конец», — решила старуха, сильнее прижала к себе шаль и плотно зажмурилась, в любое мгновение готовая почувствовать хищную сталь волчьих зубов.

То, что произошло дальше, заставило её резко распахнуть глаза, а безумный страх отступить на полшага назад.

По её морщинистой руке, сжимавшей шаль, по щеке, что сейчас находилась с последней в чрезвычайной близости, неожиданно прошёлся шершавый язык. Те места как огнём обожгло, и на них остался широкий отпечаток волчьей слюны.

Когда она открыла глаза, волк уже отступил и, откинув назад массивную голову, оглашал окрестности своей безумной, тягучей и одновременно завораживающей песней.

Стоило ему замолчать, и его вполне осмысленный взгляд тут же вернулся к бабкиному лицу, потом к свёртку в её руках, и тогда лишь он слегка взмахнул чёрным хвостом и, развернувшись, понёсся прочь, уводя за собой всю стаю, безропотно последовавшую за вожаком.

И только сейчас, когда опасность, кажется, полностью миновала, бабка вспомнила то, на что сразу же обратила внимание, но чему на первых порах совсем не придала значения, вероятно, от страха. На чёрной голове могучего зверя белела едва заметная прядка белесых волос!