Волчонок (СИ) - Башлакова Надежда. Страница 3

Что это? Совпадение? Вряд ли!

— Похоже, мы с тобой теперь в расчёте, малыш. — Пролепетала почти до смерти перепуганная старуха, поднимаясь и отряхиваясь от снега.

В ту самую ночь стая изголодавшихся волков загрызла несколько человек, обглодав их тела до самых костей.

Часть 1. Я

Глава 1. Нежданные гости

Таким образом, мои первые слова, услышанные в этом мире, были не очень лестными по отношению ко мне самому и исходили они непосредственно от моей собственной матери, той самой близкой и единственной, которая только может быть у любого хоть мало-мальски разумного существа. Не могу сказать, что те слова и предательство матери так уж повлияли на меня и на всю мою дальнейшую жизнь, но они продолжают преследовать меня на протяжении всего её течении, изредка нет-нет, да всплывая в памяти. Я не люблю признаваться в этом, но меня тяготило то, что я рос без матери, хотя я и никогда не считал, и до сих пор не считаю, себя хоть в чём-нибудь ущербным, ведь был я всё же не одинок, да и вниманием был не обделён, по крайней мере, до определённой степени. Но всё-таки те гонения, которые мне, то и дело приходится переживать, не идут ни в какое сравнение с тем, что мне пришлось испытать, как только я осознанно понял, что моя родная мать от меня отказалась. И не просто отказалась, но и совершенно ясно приказала меня убить. Не знаю, кем бы я вырос, и вообще пришлось бы мне пережить период детства, юность и взросление, не будь со мною рядом единственного дорогого мне на тот момент человека, который стал мне и матерью и отцом и братом и сестрой и другом, моей бабки, а точнее и не моей даже, ведь она не была ею изначально, но стала истинно моей в процессе нашей совместной жизни. И ещё раз спасибо тебе большое за всю мою жизнь, бабка Травка!

Итак, я родился в полнолуние, поэтому, когда на небо в следующий раз вышла полная луна, я хоть и оставался по-прежнему беспомощным, но уже не был тем слепым и беззубым щенком, каковым на самом деле мог являться. Бабка Травка ухаживала за мной, как за родным ребёнком. Когда-то у неё и правда был сын, но он умер ещё в детстве от неведомой мне болезни и теперь всю свою любовь и заботу, она отдавала мне, как некогда раньше отдавала ему.

Как и предсказывала моя не в меру умная бабка, вскоре после моего рождения нас навестили нежданные, да и нежеланные гости.

Травка словно почувствовала их приближение. Она резко подхватила меня с лавки, тогда ещё двухмесячного малыша и все вещи, что могли выдать в доме присутствие ребёнка, вырвала половицу у самой стены, что поддалась на удивление легко, и засунула в образовавшуюся дыру и меня самого и всё добро, что мне на тот момент принадлежало.

— Лежи тихо, Волчонок, а иначе не сносить нам обоим головы. — Жарко прошептала она и накрыла меня приставленной на место доской.

Бабка не знала, что я уже тогда всё понимал, и когда она наказала мне замолчать, замолчал осознанно.

Я тихонько перебирал голенькими ручонками и такими же ножёнками, и вслушивался в тишину вокруг.

Здесь было холодно, темно и неуютно. Но я молчал, мне уже тогда очень хотелось жить. Я едва различал неясный свет, что проникал сюда сквозь щели между досками. Иногда пол надо мной тихонько поскрипывал, когда бабка беспокойно подходила к окну и выглядывала наружу, в ожидании непрошеных гостей.

— Припёрлись, чёрт бы их побрал! — Пробормотала старуха, и тогда я понял, что сейчас должно произойти что-то страшное, непоправимое, то, что вконец изменит нашу жизнь.

В дверь уверенно постучали, и я от неожиданности вздрогнул, ведь это не было тем робким постукиванием, что я привык частенько слышать, когда к моей бабке приходил кто-нибудь из селян просить о знахарской помощи. Дверь чуть с петель не слетела, на которых и до этого-то держалась едва, потом резко распахнулась, грохнувшись о стену, и одна петля всё же не выдержала, сорвалась.

Люди вошли, не дожидаясь разрешения пройти внутрь.

Я прикрыл глаза, так мне отчего-то было удобнее следить за всем, что сейчас происходило надо мной. Я как будто и сам находился сейчас там, наверху, и своими собственными глазами наблюдал за всем происходящим. Иногда мимо меня пробегали серые домашние мыши или даже крысы. Мне было очень неприятно от такого соседства, но они и сами, робко пискнув, бросались прочь от маленького невинного младенца, стоило им только почувствовать, кем именно я на самом деле являюсь. Таким уж я был особенным и неповторимым. Вот только при моём произведении на свет, совсем забыли спросить меня самого, хочу ли я быть настолько особенным и настолько неповторимым. Но речь ведь совсем о другом! Так что вернёмся к тому, что происходило сейчас в нашей ветхой, продуваемой всеми ветрами избушке. Избушке, что служила одновременно кровом и мне, и моей бабке, и пёстрой Корове, что привязанная у стены, мерно пережёвывала жвачку, и нескольким Курочкам, что сидели, нахохлившись, в некоем подобии клетки в самом углу нашего скромного дома, и Чёрной домашней Кошке, моей неизменной няньке.

Людей, что так беспардонно ворвались в нашу с бабкой безоблачную жизнь, было четверо. Трое мужчин, одним из которых был высокий, но притом всё ж несколько тщедушный священник в длинной коричневой сутане, второй молодой и широкий в плечах, третий чуть сгорбившийся старик, ну а четвёртой была молодая невысокая женщина. Её я узнал сразу же, как только она переступила наш порог, как узнал бы даже из тысячи.

Мама!

Она брезгливо смотрела по сторонам и то и дело бросала на мою бабку взгляд загнанного в угол зверя.

— Чем могу быть вам полезна, господа? — Спросила моя старуха. Стать ровно ей не позволяла сгорбившаяся годами спина, но даже так, согнувшись в три погибели и говоря беззубым ртом, ужасно шепелявя, она смогла смотреть на всех пришедших свысока и, стоя гордо, демонстрировать своё превосходство над ними.

Люди, так бесцеремонно вторгнувшиеся в наш дом, несколько смутились. Но не все. Один из них даже бровью не повёл. Кем именно он был, не трудно догадаться.

Священник окинул Травку сверлящим взглядом, оглядел свисающие с потолка пучки сухих трав, с презрением зыркнул на домашних животных, в особенности на Чёрную Кошку, что теперь умывалась, сидя на печи.

— Это ты, старая ведьма, два месяца назад принимала роды у этой госпожи? — Скрипучим голосом спросил он, ткнув костлявым пальцем в сторону моей матери.

Травка проводила его длинный перст задумчивым взглядом.

— Нет.

Моя мать охнула и прикрыла рот ладонью.

— Значит, это была не ты? — Уточнил священник, подозрительно сощурившись.

— Может я и старая, святой отец, но я не ведьма и уж тем более не подхожу под то понятие, которое Вы придаёте данному слову. А роды у этой несчастной молодой женщины принимала, действительно, я, но, к сожалению, ребёнок родился мёртвым, он затих ещё в утробе, и я ничем не могла помочь, ни ей, ни её малышу.

Не знаю, заметили ли остальные, но я с такой силой почувствовал облегчение, исходящее от моей матери, что от этого неожиданного открытия даже резко открыл глаза.

— Значит, ты сознаешься, что приняла ребёнка из её лона на свои собственные руки? — Снова подозрительно спросил священник.

— Да, я признаю это, но в чём тут грех, святой отец? — Так же смело, смотря ему прямо в глаза, спросила старуха.

— Возможно, это ты своей ворожбой убила ребёнка ещё во чреве матери, или украла его ещё живого и убила уже по дороге? — Едва сдерживая обуревавший его гнев, предположил святой отец.

Моя мать вздрогнула и побледнела при последних его словах, с испугом взглянула на старуху, что стояла, молча, опёршись на свою клюку. Но та даже бровью не повела.