Шестое действие - Резанова Наталья Владимировна. Страница 21

– Хм… Две семерки, либо дюжина и два. Вряд ли. Примас говорил, что святынь было гораздо больше – в десятки раз. Но он благодарит небо за то, что удалось найти хотя бы это. А сколько святынь погибло безвозвратно – было выброшено кощунственной рукой, разломано, сожжено! Это я повторяю дословно.

– Сколько человек присутствовало на совещании?

– Точно сказать не могу. Архиепископ, его викарий и секретарь, охрана. Те, кто привез реликвии, иногда тоже в сопровождении слуг и охраны. И не менее десятка прибыло туда по каким-то иным причинам. В общем, в залах, где собирались участники, было человек тридцать, а всего в резиденции – не меньше пятидесяти.

– Достаточно, чтоб с твоим умением остаться незамеченной. Но всех поименно ты не помнишь.

– Это не входило в мою задачу.

– Ты и так сообщила довольно много. Теперь я должен обдумать услышанное. А ты попытайся все же припомнить имена.

За подобной беседой они скоротали путь и миновали озеро Бирена, на поверхности которого теснились дровяные баржи, – вокруг Эрденона вырубали последние леса.

– Где остановимся? – спросила Анкрен. – Есть соображения?

– По-моему, хватит с нас гостиниц и вдовьих квартир. Есть в Эрденоне человек, он кое-чем мне обязан и не откажет в приюте. Кроме того, в нашем деле он может быть полезен.

– Это твой туз в рукаве?

– На туза он не тянет. Обычная карта…

Древнейший город Эрда, его гордость и столица, в пору гражданских междоусобиц пострадал очень сильно. Причем по странному стечению обстоятельств это произошло не в первые годы смуты, когда город несколько раз принимал в свои стены самозваных герцогов, а в окрестностях гремели пушки и сшибались столичное дворянское ополчение, императорские рейтары и чужестранные наемники, – нет, тогда Эрденон благодаря умелой ли обороне или простой удаче сравнительно легко отделался. Худшее началось, когда новые властители, несколько утвердившись, стали наводить порядок в самом Эрденоне. И добились обратного. Мятежи, захлестнувшие город, волной перекатились через его стены – по всему имперскому Северу, но в Эрденоне спокойней не стало. Этот город, богатый, сытый и благополучный, увидел то, что его жители и в страшных снах представить не могли: уличные бои и баррикады, казни и заточение патрициев и церковных иерархов, разграбленные соборы и сожженную ратушу, когда выгорали жилые и ремесленные кварталы. Бандиты и мародеры объединялись с фанатиками-ангелистами, призывающими уничтожать неправедно нажитое. Добропорядочные дамы и невинные девицы торговали собой за кусок хлеба.

А потом мятежники снова подошли к Эрденону, но у жителей не осталось ни сил, ни оружия, чтобы защитить столицу. И укрепления, устаревшие еще во времена Пиратских войн, не спасли город…

Неудивительно, что здесь, где громче всех кричали о древних исконных вольностях и превозносили Эрденон как светило «милого Севера», без малейшего сопротивления встретили отмену независимости Эрда и даже не пытались возмущаться, когда столицу провинции временно перенесли в Свантер.

Правда, теперь генерал-губернатор, третий по счету после окончания войны, находился в Эрденоне. От былых разрушений не осталось и следа. Город отстроили заново. Кое-кто утверждал, что, лишившись былых достопримечательностей, по нынешнему вкусу излишне грубых и варварских, город много выиграл против прежнего. Перестав быть столицей герцогства, Эрденон приобрел даже большее значение как административный центр. Тон здесь задавали не купцы, как в Свантере, а чиновники и военные, ибо власть генерал-губернатора была утверждена силой оружия и на него же опиралась.

Однако власть эта была просвещенной. Под покровительством генерал-губернатора возобновились занятия в университете. Императорские наместники, не хуже чем герцоги, покровительствовали художникам, стихотворцам и философам. Сверх того, открылся городской театр, чего при Йосселингах не было. Типографы, не покладая рук и не давая отдыха церковной и светской цензуре, печатали книги, летучие листки и эстампы.

Вряд ли стоило со смелостью утверждать, будто все, что произрастало в Эрденоне на ниве просвещения – местное образование, изящные искусства и науки, – было такого же хорошего качества, как плоды торговли и ремесел. Но, по крайней мере, они были.

У въезда в город изо всех прелестей жизни при твердом правлении была в основном представлена охрана правопорядка. Мерсеру показалось, что Анкрен несколько занервничала при виде многочисленных городских стражей и солдат. Сам он был безмятежно спокоен: в настоящий момент отношения с властями у него были лучше некуда, убитые в Хонидейле наемники в счет не шли. Отчасти установлению таких идиллических отношений способствовал человек, к которому они сейчас и направлялись. Его звали Роберт Китцеринг, он был чиновником при канцелярии нынешнего генерал-губернатора Одилона де Бранзарда – невысокого, правда, пошиба: собственного дома на жалованье он бы никогда не приобрел. Однако этот дом, по его утверждению, он получил в наследство.

Его дом находился за площадью Правосудия, в части города, наименее пострадавшей от разрушений, и сохранил особенности построек прошлого века: острую черепичную крышу, узкие окна в обрамлении декоративных колонок, грубоватую лепнину на фасаде. Эрденонцы тех времен любили украшать свои дома «чем-нибудь веселым»: изображениями обезьян, сатиров, силенов, а рельеф на доме Китцеринга украшали фигурки страдающих ожирением младенцев, воздымавших огромные пивные кружки.

По пути Анкрен ни о чем не расспрашивала Мерсера, из чего он заключил, что она неплохо знает город. Его это не удивляло. Что его удивило – собачий лай, раздавшийся в ответ на стук.

Китцеринг жил довольно скромно, как и подобало чиновнику его ранга. У него было всего двое слуг, один из которых, как правило, сопровождал его в присутствие. Иметь собственный выезд ему не полагалось, но дела порой вынуждали его покидать город, поэтому он держал пару лошадей, благо при доме была конюшня. А вот собак, сколько Мерсер его знал, не держал. Вероятно, некоторые прошлые обстоятельства, также известные Мерсеру, сделали его осторожнее.

Стукнула заслонка окошка на воротах – сторож узнал прибывшего. Лай утих: видимо, собаку отогнали. Ворота открылись. Пожилой встрепанный слуга принял у гостей поводья. Докладывать ни о чем не пришлось – Роберт Китцеринг сам вышел во двор, спустившись по черной лестнице.

Ему было двадцать восемь лет, однако выглядел он значительно старше. Вероятно, он сам стремился усугубить это впечатление из соображений солидности, но сухая, блеклая кожа делала его лицо старообразным и без дополнительных усилий. Жидкие волосы, русые, как у большинства уроженцев Эрда, потускнели от ношения форменного парика. Впрочем, у себя дома парик он снимал.

На лице его не выразилось удивления по поводу визита Мерсера, да еще с дамой. Напротив, он приветствовал их вполне любезно:

– Всегда рад видеть вас под своей крышей, мой друг, и оказать посильную помощь… Осторожней!

Последний возглас был вызван тем, что из конюшни, куда отводили лошадей, вырвался огромный пес, черный с бурыми подпалинами, и бросился прямиком к Анкрен. За ним вперевалку бежал слуга.

– Тигр! Назад!

Если окрик относился к собаке, то он опоздал. Пес уткнулся мордой в колени Анкрен и даже не заскулил, а завизжал от счастья, как потерянный и найденный ребенок.

– Хороший, красивый… – Анкрен снисходительно потрепала его загривок.

– Я должен представить вам свою спутницу, – сказал Мерсер.

– Герда Григан, – Анкрен предупредила возможные измышления на этот счет.

– Могу добавить, что в настоящий момент я помогаю этой даме.

Он поймал иронический взгляд Анкрен.

«Мужчины! – явственно говорил он. – Всегда предпочтут предстать рыцарями, чем признаться, будто кто-то помогает им».

Роберт Китцеринг не обратил на это внимания.

– Сударыня, вы меня удивили, – сухо сказал он.

– Что же во мне такого удивительного?