Шестое действие - Резанова Наталья Владимировна. Страница 22

– Тигр не признает чужих, а женщины, когда на них бросается собака, обычно кричат. По меньшей мере.

– Я никогда не кричу на собак. И они мне за это признательны.

– Однако я дурной хозяин – держу вас на пороге. Прошу в дом.

Он подозвал младшего из слуг, отдал какие-то распоряжения и пояснил, адресуясь более к Анкрен:

– У меня нет повара. Когда я ем дома, то со стряпней кое-как справляется Миккель, но если я принимаю гостей, то заказываю обед в «Розе и единороге» – это ближайшая гостиница.

– Впредь этого делать не стоит, так как введет вас в излишние расходы, – сказал Мерсер, когда они вошли в дом, оставив собаку за дверьми. – Может статься, что мы останемся на несколько дней.

– Следовательно, дама тоже будет жить здесь?

– Да, если вас это не стеснит.

– Меня нет, а вот ее… В доме нет женщин: могут возникнуть определенные неудобства.

– Если вы намекаете, что мне трудно обойтись без служанки, то не стоит беспокоиться, я не избалована. Если же вы подразумеваете угрозу моей репутации, то, уверяю, общество господина Мерсера для меня важнее досужих пересудов.

– Пересудов не будет, я почти никого не принимаю, а мои слуги не болтливы. Вы, вероятно, желаете отдохнуть с дороги? Комнаты для гостей наверху.

Когда они поднялись на обычно пустующий второй этаж, Мерсер заметил:

– Чем-то ты ему не понравилась. Обычно Китцеринг любезнее с дамами.

– Чепуха. Просто он приревновал свою собаку.

– А кстати, с чего эта зверюга так тебе обрадовалась?

– В этом доме не имеют привычки подслушивать?

– Нет. И двери здесь прочные.

– Ну… я думала, ты понял. Меня никогда не сбрасывают лошади, хотя я не слишком хорошая наездница. И собаки ко мне ластятся, при том что я не особо с ними цацкаюсь. Эта разновидность Дара не имеет ничего общего с умением наводить морок и встречается очень часто. В любой деревне найдется человек, умеющий подчинять себе зверей. А уж среди цыган, коновалов, знахарок…

– В ответ я сказал бы, что тебя не сбрасывают лошади, поскольку ты стараешься выбирать себе тех, что посмирнее. А собаки тебя любят, поскольку хозяева, ценя в них злость, забывают сказать им одно-другое ласковое слово. Но нам не до этого. Умойся, причешись, а я подумаю, что следует обсудить с нашим хозяином.

В отведенных им комнатах было несколько мрачновато, что свойственно нежилым помещениям, но было заметно, что здесь время от времени проветривают и вытирают пыль. Мебель, старомодная по тримейнским меркам, была удобной и добротной, а в комнате Анкрен имелся даже намек на роскошь – ковер на стене, судя по всему, из мануфактур Орана. В отличие от мебели, новехонький.

Столовая, где Китцеринг принимал гостей, была обставлена лучше. Что ж, такому чиновнику нельзя кичиться богатством – сразу же заподозрят во взяточничестве, но и бедняком выглядеть не подобает.

Резной шкаф-кабинет в виде собора, кресла, обтянутые тисненой тканью, бронзовые светильники, весьма напоминающие золотые, – этого не постыдились бы и во многих дворянских домах, а Китцеринг дворянином не был.

Стол покрывала белая скатерть, правда, по неразглаженным складкам было видно, что ею редко пользуются. У каждого столового прибора из синего фаянса лежали ложки и, что характерно, двузубые вилки, отделанные перламутром, – при том что в городской среде вилки до сих пор считались признаком барства. Кубки для питья, несомненно парадные, были из цельных раковин-наутилусов в серебряной оправе с замысловатыми литыми фигурками, отражавшими то ли бурную фантазию художника-ювелира, то ли рабскую подражательность ремесленника, копирующего все без разбора. Так, у кубка, доставшегося Мерсеру, ножкой служила фигурка амура с луком и стрелами, а на крышке красовался рыцарь в полном вооружении, попирающий дракона. Анкрен достался морской конек и целый хоровод тритонов и нереид, обнимающих раковину. Кубок хозяина подпирала миниатюрная кариатида, а на крышке восседал сфинкс. В начале века такие кубки принадлежали какой-нибудь титулованной особе, а выйдя из моды, были проданы с аукциона.

Из гостиницы были доставлены паштет из дичи, воздушный пирог и фораннанское вино. Роберт Китцеринг принимал гостей по высшему разряду.

– Что слышно в Эрденоне? – осведомился Мерсер. – Последние полгода я был в разъездах и совершенно отстал от жизни.

– Ну, какие у нас новости… Северное лето коротко, и те, кому позволяет досуг, спешат им насладиться. Генерал-губернатор перебрался в загородную резиденцию, свита потянулась за ним, и за нами его светлость посылает только в случае крайней необходимости.

– Значит, у вас сейчас затишье.

– Не совсем… – Китцеринг, как правило, прибегал к обтекаемым формулировкам – тоже следствие его работы. – В последнее время архиепископ Рамбальд пытается переложить на светские власти борьбу с этими злосчастными суевериями…

– Вы об ангелистах?

– О, ангелисты орудуют на окраинах, и с ними успешно справляется преосвященный Деций. Нет, я о последователях так называемого Альдрика Эрденонского. – Повернувшись к Анкрен, Китцеринг пояснил: – Этот Альдрик возглавлял первую оборону Эрденона во время смуты. Город он тогда отстоял ценой собственной жизни. Правда, никакой пользы это не принесло, но чернь считает его святым. Приверженцы Альдрика, в отличие от ангелистов, люди скорей заблудшие, чем злонамеренные, и с тех пор, как власть императорского наместника стала незыблемой, их особенно не преследовали. Но, – он снова обернулся к Мерсеру, – в последнее время они как-то чрезмерно оживились, начались чудесные исцеления на могиле и прочие шарлатанерии. Оставить это без внимания было бы неправильно. Однако его преосвященство желает, дабы его слава доброго пастыря осталась незапятнанной. Поэтому, по его мнению, суеверными должны заняться мы. А его светлость полагает, что лишняя головная боль нам вовсе ни к чему.

– Так зачем мучиться? – сказала Анкрен. – Признайте его святым – и все.

– Если б это было так просто… Ведь, исходя из нынешних понятий, Альдрик Светлый Воин сражался на стороне мятежников и против законных властей. Хотя в те времена разобраться, кто мятежник, а кто представитель законной власти, было почти невозможно. Мой отец тогда служил в городском ополчении, он мне рассказывал… Да что это я? Вы же спрашивали о новостях? Но, ей-богу, о чем может поведать бедный чиновник? Налоги, жалобы, борьба с контрабандой – все как обычно. И не подумайте, что я в обиде на примаса. Он даже вносит в нашу жизнь некоторое разнообразие. Взять хотя бы это совещание по поводу утерянных реликвий Эрда…

– Но ведь оно вроде бы считалось секретным?

– Да, разумеется. Знаете, мой друг, меня не удивляет ваша осведомленность, это входит в сферу ваших интересов, однако наш разговор… – Он сделал паузу.

– Вы свободно можете говорить в присутствии госпожи Григан. – Мерсер правильно угадал смысл заминки. – Кроме того, любопытно, при чем здесь канцелярия генерал-губернатора?

– Но вы хотели услышать новости, а какие это новости! Сколько месяцев прошло…

– И все же.

– Что ж, скажу вам, что, хотя добрые граждане Эрденона действительно остались в неведении, в канцелярии генерал-губернатора об этом совещании все было известно с самого начала. Причем совершенно официально. А как же иначе? Вы, вероятно, в курсе, что на совещании присутствовал господин Оран из Карнионы?

– Да, я слышал об этом.

– А его превосходительство ведет с ним дела и выразил пожелание, чтобы столь видному промышленнику была обеспечена надлежащая безопасность.

– Следовательно, в доме архиепископа были еще и люди наместника?

– Не столько в доме, как вокруг него… Теперь, когда все благополучно завершилось, я могу сказать об этом.

– А что думают в канцелярии об этом совещании, если не секрет?

– Отчего же? Отчасти цель была та самая, о которой заявил архиепископ: найти потерянные реликвии и уточнить, где они находятся. Но была, вероятно, и другая. Вполне благая. В ближайшем будущем намечено перестроить и расширить Кафедральный собор Св. Иоанна. Предстоят большие расходы. И примас заинтересован в перенесении в новый собор какой-нибудь замечательной реликвии…