Самозванка - Гамильтон Диана. Страница 18

Голос Хавьера казался струйкой дыма, легко курящегося в душистом, теплом воздухе, нежно ласкающем ее тело и заставляющем терять связь с реальностью. Никогда в жизни она не чувствовала такой приятной, расслабляющей дремы.

Крупное, сухощавое тело Хавьера как бы нехотя перевалилось на бок, он подставил под голову одну руку и каким-то невероятно медленным движением приподнял другую, опустив свои теплые пальцы на тонкую ткань ее платья, потом освободил из ненадежного убежища одну пуговичку, другую…

Кэти была как под гипнозом и думала точно о ком-то другом: что же такое случилось со всеми моими моральными принципами, над которыми так смеялась Корди? Неужели они испарились под жарким испанским солнцем и я стала совсем другой женщиной, способной на такую откровенную чувственность — не стесняясь, принимаю ласки мужчины, гладящего мою грудь?

Но ведь далеко не всякого мужчины, возразила она себе в замешательстве. Только этого мужчины, единственного…

Он придвинулся ближе, кожаные брюки с легким скрипом коснулись ее обнаженного тела, и она закрыла глаза, впитывая в себя запахи хорошо выделанной кожи, сухой земли, жары и… мужчины. Она только диву давалась, почему никогда раньше не чувствовала ничего подобного: все ее тело как бы плавилось и жаждало удовлетворения…

Едва слышный предостерегающий голосок еще что-то нашептывал, но она не двигалась. И вот с пуговицами было наконец покончено, и Хавьер распахнул ее платье настежь. Только тут стыд все-таки победил — она почувствовала, как у нее перехватило дыхание, и постаралась открыть глаза. Но тут же пожалела об этом, увидев, каким ленивым, оценивающим взглядом он окидывает ее тело.

Ни один мужчина не видел ее до сих пор в подобном виде. Во время двух незабываемых встреч с Дональдом все происходило быстро и в полной темноте.

Все тело у нее покрылось мурашками, предвещая росший в ней отчаянный протест. Но вместе с этим возникло и чувство потери, огромного сожаления, потому что сдерживаемые чувства помимо ее воли наполняли ее восхитительной, бездумной, прелестной чувственностью. И тут каким-то неуловимым, легким движением он расстегнул застежку ее кружевного бюстгальтера, и полные, щедрые груди оказались в его руках. В этот миг тонкий предостерегающий голосок утонул в грохоте ее сердца, в мощном толчке крови, воспламенившем ее всю, с головы до ног.

— Bella… Bella…

Она, казалось, могла утонуть в теплой нежности его голоса — и на самом деле почти лишилась чувств, когда он склонился над ней и удовлетворенно провел языком по гордо вставшему, напрягшемуся соску, а потом по другому, и так раз за разом, пока она не подумала, что сейчас умрет от этой нежной пытки.

Она обхватила руками его голову, погрузив сведенные от напряжения пальцы в мягкий шелк его черных волос и понимая, что проваливается в какую-то пропасть, забвение без мыслей и чувств, все ближе и ближе подходя к постижению старой как мир, но всегда волнующей тайны. А он поднял голову над ее наполненной страстью грудью и медленно, ах, как медленно, кончиком грешного, опытного пальца повел вниз, к нежному изгибу ее живота, и остановился, чуть-чуть не дойдя до края кружевных трусиков.

Его имя криком застыло на ее губах, она подалась навстречу ему, выгнув спину дугой, и вдруг сквозь бьющийся в ушах стук собственного сердца услышала мягкий голос: — Такое множество талантов… Сразу поняв, что он имеет в виду, Кэти вся покрылась испариной от стыда, потом ее бросило в дрожь. Как только я могла позволить ему пользоваться мной?! Подонок! О Господи, какой подонок!

Он явно намекал на присущую ей удаль в постели. А разве она могла возразить, что с ней такого не происходило никогда в жизни? Она не имела права сказать правду, но даже если бы и сказала, он не поверил бы. Его заигрывания были всего лишь намазанной медом приманкой, еще одним средством доказать, что она не годится на роль матери.

Подобрав под себя ноги, она откатилась в сторону, нащупывая ускользавшую из-под пальцев застежку бюстгальтера. Лицо ее пылало.

— Рог Dios! — Резкий выдох разорвал плотную, теплую тишину, и Кэти проглотила крик, готовый вырваться из ее груди. Неужели он пытается доказать, что испытывает такие же чувства, как и она, что он забыл обо всем в эти мгновения взаимной близости?

Нет, это просто еще одна дьявольская ловушка, с целью доказать, что я обыкновенная шлюха. Ах ты, крысолов несчастный!

— Не прикасайтесь ко мне! Никогда! — хрипло выкрикнула она и шмыгнула носом от подкативших слез, потому что все эти крошечные пуговички — все восемь миллионов — отказывались подчиняться и попадать в петли. А он уже был на ногах, и, встретившись яростным взглядом с мрачной непреклонностью его серых глаз, она поспешила отвернуться, ибо прекрасно понимала, что стоит ей перестать злиться — она тут же умрет от стыда.

Застегнув наконец платье и от всей души надеясь, что сделала это правильно, она попыталась разгладить смявшуюся воздушную ткань, нашла Розину шляпу, резко нахлобучила ее на голову и двинулась прочь, держа спину очень прямо, а он подошел к своему коню.

Как я могла позволить себе такое? Ладно, пока что не буду думать об этом, иначе разревусь. Она чувствовала, что слезы унижения и стыда подступают к глазам и вот-вот хлынут потоком. А гордость не позволит ей прийти в усадьбу с заплаканным лицом. И тут она вздрогнула, чуть не упав в обморок от ледяного голоса:

— Ven aqui! Ты поедешь со мной, верхом на лошади.

Да я скорее умру! — подумала Кэти.

Но стук копыт ясно сказал ей, что у нее нет выбора, а сильные руки, подхватившие ее и усадившие в седло, исключили возможность освободиться. Цветистое испанское ругательство, которое он пробормотал ей в ухо, только подкрепило ее уверенность в той опасности, которую она навлекает на себя и Джонни своим сопротивлением.

Хавьер послал белого жеребца галопом по заросшему маками полю, а потом одним движением сильных бедер направил его в ворота загона.

Напряжение немного спало, когда грациозные, игривые прыжки сменились мерным цокотом копыт по сухой белой земле, а все перипетии их недавней борьбы унесло встречным ветерком. Она покорно принимала жар его тела, к которому прижималась спиной, да изредка — толчки его крепких бедер, когда он направлял лошадь.