Рождение волшебницы - Маслюков Валентин Сергеевич. Страница 48

– Вторая? Нет, это жертва. Это образец, который ведьма использовала для перевоплощения. Я думаю, государь, вы наслышаны об этих сомнительных делах. Перевоплощение возможно лишь в тесном взаимодействии с образцом – и в ту, и в другую сторону. Чтобы вернуться к первоначальному облику, нужно опять иметь образец. А не вернувшись к себе, – он небрежно кивнул на старуху, показывая, что понимает под «возвращением к себе», – колдун не сможет совершить никакого нового превращения. В этом-то вся загвоздка. Цепь последовательных превращений без промежуточного возвращения к первооблику невозможна, хотя некоторые знатоки и отрицают этот закон. Иного, во всяком случае, не доказано. И потому колдун не может избавиться от образца. Если он потеряет образец, – предположим, собака, в которую он превратился, от него убежит и пропадет, – то навсегда и бесповоротно лишится способности к оборотничеству. Последний принятый облик станет для него пожизненной клеткой. Есть и другие опасности не менее того грозные, но не об этом речь. Оборотень на престоле, государь. И вышло так, что я случайно открыл убежище, где ведьма содержала образцы для превращений. Это место вам хорошо знакомо.

– Не говорите загадками, Рукосил.

– Ваш государев зверинец.

При этих словах все взоры обратились на съежившуюся ведьму. Верно, ей трудно было стоять, и, сделав несколько мелких шажков, она оперлась дрожащей рукой о стол. Большие и, несомненно, прекрасные когда-то глаза ее слезились. А может, она просто плакала. Ведь и ведьмы тоже плачут.

– А вторая? Та, другая. Тоже в зверинце? – Любомир покосился на весеннюю Милицу с каким-то новым, обостренным любопытством.

– В тайном помещении, государь. Вторая, как вы говорите… скорее первая. Телесное сходство между образцом и оборотнем настолько полное, что с точки зрения простого здравого смысла это один и тот же человек.

– Да? – спросил Любомир, пристально всматриваясь в весеннюю Милицу, которая под откровенным взором потупилась.

– Первая, нельзя исключить, осталась девственницей, государь, – как-то очень вкрадчиво и оттого особенно гадко проговорил окольничий.

На это раз вспыхнул, похоже, и Любомир.

– Как тебя зовут, милая? – спросил он, неловко кашлянув.

– Милица, – прошептала она голосом великой княгини.

– Вот как! Милица! – встрепенулся начальник стражи, очумевший от всего происходящего, казалось бы, уже насовсем. – В таком случае, государыня, я вынужден взять вас под стражу. У меня указ, – и он с привычной, не зависящей от обстоятельств вежливостью коснулся шапки.

– Не суетитесь, Дермлиг! – резко вмешался Рукосил. – Не порите чушь!

– Напротив! – хладнокровно возразил сотник. – Я и вас должен взять под стражу. У меня указ.

Никогда еще не смеялся так Любомир. Он, что называется, закатился в нездоровом припадке хохота, содрогаясь, схватился за живот и согнулся едва ли не под стол.

А Дермлиг, не расположенный шутить именно потому, что рассматривал этот ералаш как дурную шутку, шагнул вперед, чтобы возложить на плечо окольничего тяжелую руку закона.

– Не дурите! – огрызнулся Рукосил, но ничего другого уже не успел. По знаку начальника латники кинулись крутить руки, откуда-то явились сыромятные ремни, какими вяжут разбойников и конокрадов. Все зашатались в отчаянной схватке и с бранью ударились о стол, на котором упал и пролился кубок.

Дермлиг не забыл и Милицу, тронул ее за плечо:

– Прошу вас, государыня! Мне не хотелось бы действовать силой.

Однако весенняя государыня и в мыслях не имела сопротивляться.

Тем временем брошенная без присмотра колдунья метнулась к Милице, схватила ее под локоть с явным намерением потянуть на себя и вырвать из рук стражника. Сотник крепче схватил добычу, но борьбы не вышло. Вспыхнул жесткий сиреневый свет – несколько неразборчивых быстрых слов – и старуха, отвратительно содрогнувшись, обернулась в прекрасную девушку.

И уже не в летнюю Милицу, а в такую же точно, весеннюю. Рядом с первой, которую держал Дермлиг, объявилась еще одна, точно такая же девушка в зеленом платье, с гладко уложенными волосами. Сходство было полным, зеркальным, повторялись все складки платья, точно так же перекосился пояс и выбилась прядь волос.

Ошеломленный начальник стражи все равно держал первую из весенних Милиц. Бессознательное его побуждение состояло в том, чтобы не спутать одну с другой. Ибо стоило только девушкам раз или два поменяться местами, и никто бы уже не смог сказать, что здесь правое, а что левое.

К тому же теперь, когда объявились две тождественные Милицы, Дермлиг должен был заново сообразить, в чем состоит его долг. Замешательство, которое разделял и Любомир, напрочь оставивший смех, оказалось роковым.

Возвратившая себе девичью живость ведьма выхватила болтавшийся на поясе у сотника кинжал – сверкнуло лезвие – и с жутким, разрывающим сердце хрустом вонзила его в грудь сопернице.

Девушка сдавленно охнула в объятиях стражника. Казалось, жестокая мука ее была особенно велика от невозможности рвануться под ударом.

Милица-ведьма отскочила, оставив кинжал в ране.

– Государь! – выпалила она высоко взлетевшим голосом. – Вот ваша супруга, это я! Другой никогда не будет!

В бессильном отчаянии со связанными за спиной локтями бился Рукосил, пытаясь разметать стражников, которые продолжали его держать с тупым упорством.

– Зерзень, ко мне! – крикнула Милица-ведьма.

Ибо тут, выпустив пронзенную кинжалом девушку, Дермлиг кинулся хватать вторую. И наскочил, выкатив изумленные глаза, на меч. С коротким вскриком ударил его Зерзень навстречу в шею – кровь брызнула из перебитой жилы. Весенняя девушка томно качнулась за спиной падающего сотника и устояла на ногах лишь потому, что Юлий успел ее подхватить.

Дермлиг рухнул со стуком и лязгом.

От бешенства и отчаяния потеряв дар речи, Рукосил только мычал. Едва хватило у стражников ума отпустить его, должен был он резво поднырнуть вниз, под стол, чтобы уклониться от разящего меча. Зерзень рубил наотмашь, но не достал окольничего – подвернулось под меч окованное плечо стражника, который в этой скоротечной толчее не имел возможности отпрянуть. Другой удар Зерзеня принял меч одного из товарищей раненого. Их было трое против одного, а Рукосил перевалился под столом и оказался на той стороне, неподалеку от побелевшего, безмолвно взирающего на весь этот ужас Любомира.

В несколько мгновений все переменилось. Зерзень, выигравший два-три неожиданных для противника удара, должен был отбиваться от свирепо насевших на него мужчин. Как ни ловок и увертлив оказался юный витязь, не было у него ни малейшего вероятия уцелеть. Закованные в железо матерые воины, прижав юношу к столу, рубили сноровисто и расчетливо, как дровосеки. Он же натыкался поясницей на столешницу и неистово вращал меч.

С ужасным чувством беспомощности, невозможности заслонить и защитить ощущал Юлий тяжесть безвольно просевшей девушки. Ладонь его намокла. Из-под лезвия кинжала пузырилась кровь, распавшиеся губы окрасились розовым. Глаза умирающей закрылись, но надсадное дыхание было шумным, словно девушка сознательно боролась со смертью, поставив против гнетущего небытия все свои лучшие качества: старательность, честность и скромность, – она дышала добросовестно и глубоко. С каждым новым вздохом толчком выходила кровь и с ней вытекала жизнь. И когда насильственное дыхание пресеклось, Юлий заторопился уложить немеющее тело на пол – кровь хлынула горлом. В отчаянии закусив губу, с лихорадочной поспешностью принялся он раздеваться, чтобы сдернуть с себя рубаху для перевязки. Левая нога девушки вздернулась, подогнувшись в колене… и медленно, расслабленно распрямилась.

Мертва.

Забыв слова, Юлий взрычал по-волчьи, когда сунулась сюда Милица-ведьма. Но ведьма только глянула. Она кинулась туда, где звенели мечи, страшно пыхтели и топали в убийственной работе мужчины. Махнув рукавом, Милица высыпала сноп искр. Огонь так и шурхнул – стражник прянул, хватаясь за опаленную бороду. А она снова швырнула горсть искр – в глаза. Этот взвыл, она прыснула огнем другого, и Зерзень, подгадав, рубанул противника выше локтя в не защищенное кольчугой место. Последний, оставшийся один на один с врагом, боец растерялся от чертовщины и тоже попал под меч. Зерзень безжалостно добивал раненого в спину.