На линии огня - Гамильтон Дональд. Страница 14

Нетрудно догадаться, что судьба сыграла со мной злую шутку, сделав нас партнерами. Выбор был не мой и определенно не его, просто так сложились обстоятельства. Я всегда был сильным и крепким на ногу ходоком, а Гандермэн, несмотря на то что почти не просыхал, оказался в нашей компании еще одним таким, кроме меня, кто мог на равных потягаться с проводниками. Более слабые особи нашей группы, включая двух шестерок-телохранителей Карла и одного старого джентльмена с плохим сердцем, находили себе места в нижних частях гор, где нам выпадало охотиться, в то время как Гандермэн и я неизменно, в силу естественного отбора, оказывались на самом верху. Он просто не мог позволить, чтобы его перешагали два каких-то «мумитроля», как он величал наших проводников, или, того хуже, какой-то чертов студентишка колледжа. Я же лез наверх из-за того, что в силу своего охотничьего опыта отлично знал: чем выше, тем больше шансов найти добычу.

Таким образом, мы оказались обречены на своего рода дружбу, основанную на необходимости и терпимости друг к другу. Карл был интересным собеседником при разговорах на некоторые темы, например, о юриспруденции я узнал от него такие вещи, которые заставили бы вздрогнуть университетских профессоров. Было ему что сказать и о женщинах, он был готов поделиться со мной своим богатым опытом по этой части. У нас вошло в привычку время от времени покидать места наших засад, чтобы вместе перекусить, и особенно часто мы выискивали друг друга в долгие холодные вечера, дабы обменяться саркастическими замечаниями об охоте, погоде и поочередно глотнуть из его фляжки для профилактики от простуды. Для меня он был любопытным экземпляром человеческой породы, я же для него, насколько могу судить, – занудой интеллектуалом и чистоплюем. Однако об охоте и оружии мне было известно гораздо больше, чем ему, и это делало нас равными.

Целую неделю никто не заметил хотя бы признака оленя, медведя, кабана или иного зверя, как разрешенного, так и запрещенного для охоты. Но в четверг собаки взяли след и, отправившись по нему, удалились за пределы местности. Вымотанные егеря вернулись уже затемно, наспех похватали что-то из еды и опять отбыли, чтобы одолжить на время собачью свору у соседей. Я так никогда и не узнал, удалось им вернуть первую стаю или нет. Это были хорошие мужики, и работали они на износ, но дикие звери, если таковые там были, упорно не желали им попадаться. В пятницу мы все были на ногах еще до рассвета, кроме пары ребят, заявивших, что к черту все, и отправившихся вниз от сторожки стрелять куропаток. Остальные опять потащились в горы, а мы с Гандермэном, как всегда, полезли наверх, на сей раз на седловину, поросшую жиденьким лесом, как раз под линией снега. Трудно было где-либо найти еще такое же сухое место, чтобы можно было хотя бы присесть.

Мы вместе съели наш ленч, посетовали на тусклые перспективы охоты – проводники и собаки к тому времени давно исчезли в глухомани дальше к западу – и вернулись обратно в свои засады. Я осторожно выбрал для нее место, постаравшись устроиться так, чтобы между этим дылдой и мной находился каменный выступ. Мне совсем не хотелось, чтобы его крупнокалиберные плюхи, в случае если он увидит мишень для стрельбы, беспрепятственно полетели сквозь чахлую лесную поросль в моем направлении. Я не доверяю никому, пока сам не увижу, как человек ведет себя в деле, какое бы оружие ни находилось в его руках. Некоторые люди во время охоты ведут себя излишне возбудимо.

Было уже около трех часов – самое время начать нам спускаться, чтобы успеть засветло добраться до машин, когда вдалеке я услышал лай собак.

Должен заметить, что я ничего не имею против собак, натасканных на пернатую дичь. Но не вижу ничего привлекательного в том, когда спускают свору гончих, чтобы загнали на дерево несчастную зверюшку, будь то енот, опоссум, пума, кошка или кто-то еще. Лично мне это кажется уже не охотой, а бизнесом. Понимаю, говоря это, наступаю многим на любимую мозоль, но я отправляюсь на охоту для того, чтобы стрелять, а не продираться, высунув язык, сквозь заросли вслед за лающей и завывающей сворой.

Тем не менее не могу не признать, что после недели тщетного ожидания я с восторгом услышал азартный лай стаи, катящийся в нашу сторону. Тут же проверил винтовку, мой прицел несерийного производства с объективом, дающим увеличение в два с половиной раза, и убедился, что стою на таком месте, откуда хорошо простреливается горный гребень и небольшой откос.

Сначала, однако, все походило на то, что гон забирает влево от меня и шанс на выстрел получит Гандермэн. Голоса собак раздавались в стороне, особенно тот, который, как мне казалось, принадлежал вожаку и звучал так гулко, что заставил меня почти забыть мое предубеждение против псовой охоты. Этот вожак действительно задавал тон. Внезапно гвалт переместился в поросль, находящуюся ниже меня, затем весь этот сумасшедший оркестр начал набирать силу в моем направлении, и в общей какофонии я мог расслышать треск сучьев и топот чего-то большого, тяжелого. Я застрелил первого оленя, когда мне было двенадцать, и с тех пор не переставал охотиться – война не в счет, – но должен признаться, что меня слегка бросило в пот.

Звук сломанной ветки сзади заставил меня резко повернуться и машинально вскинуть ружье. Видимо, собачий хор так подействовал на мои нервы, что я почти зримо представил себе вепря, подкравшегося ко мне со стороны спины, пока я ждал его появления спереди. Нелепый костюм Гандермэна, возможно, спас ему жизнь: я успел различить в объективе черно-белый плед, прежде чем установил на нем перекрестие прицела.

– Какого черта ты здесь торчишь? – взвыл он. – Бежим наперерез собакам!

Не дело покидать засаду – вот так-то и попадают под выстрел. Я опустил ружье, наблюдая, как он ринулся мимо меня вниз по склону. Импульс вскинуть ружье опять и всадить пулю в его широкую спину не был непреодолимым, но, должен признаться, руки у меня так и чесались. В конце-то концов, здесь была моя засада...

И тут в поле моего зрения попал вепрь. Он появился в конце склона. Я сплюнул, чтобы удалить дурной привкус изо рта, и поднял винтовку. С оптическим прицелом от «магнума», с радиусом действия моего оружия до пятисот ярдов, я мог уложить зверя, прежде чем Гандермэн успеет воспользоваться своим коротким карабином. Мысль была соблазнительной, но Карл топтался внизу, а я еще не настолько вошел в раж, чтобы стрелять, находясь так близко от другого человека, да еще в лесу, где пуля может отрикошетить от сука или ствола дерева в любом направлении.

Пришлось опустить винтовку и наблюдать, как мой напарник готовится к стрельбе. Он был примерно в пятидесяти ярдах от меня. А кабан, которого я теперь отлично видел, продирался через лесную поросль. Встревоженный собачьей сворой, летящей позади, он пока не видел человека впереди. А зверюга был ужасающий: черный, весь заросший щетиной – двести фунтов доисторической свиньи с изогнутыми, выступающими по бокам головы огромными клыками. Ломясь вверх по склону, он подставил себя под великолепный выстрел Гандермэна, который был уже на расстоянии менее сотни ярдов от него. Я ждал грохота выстрела, но он не последовал. Раздался лишь клацающий металлический звук, который повторился. Я мгновенно перевел взгляд на Карла, чтобы понять, в чем дело.

Он стоял перед приближающимся вепрем и очень тщательно прицеливался. Передернул затвор, выщелкнул патрон из патронника, не нажав на спусковой крючок перед этим, и снова навел мушку. Потом опять передернул затвор, выщелкнув патрон из патронника, так и не поняв, что еще не сделал ни одного выстрела. Как я уже говорил, новички порой бывают излишне возбудимыми. Должно быть, Гандермэн пропустил через ударно-спусковой механизм с полдюжины патронов, прежде чем до него дошло, что его ружье не стреляет.

Это его как громом поразило. Он растерянно глянул на него, затем мгновение потаращился на приближающегося вепря, а потом, отшвырнув карабин, побежал.

Эти его движения, а возможно, и яркий плед привлекли наконец внимание кабана: зверь прервал свой широкий шаг. По-моему, я даже видел, как его глазки сузились от восторга. Голова наклонилась, и вепрь ринулся в атаку. Я поместил перекрестие прицела на его плечо, не будучи уверенным, что пуля с мягким наконечником сможет пробить кости черепа. А пока, затаив дыхание, готовился к выстрелу. Гандермэн, словно слепой, бросился на линию огня, едва не попав под мой выстрел, который буквально в последний миг я не сделал.