Одной дорогой (СИ) - Шабанова Мария Валерьевна. Страница 27

Боцман только отстранил Сигвальда и, даже не удостоив взглядом, хрипло рявкнул:

— Отвали, щенок!

Однако юноша не унимался и уверенно заявил:

— Я хочу служить на вашем судне!

Теперь моряк оценивающе глянул на Сигвальда единственным глазом и, криво ухмыльнувшись, сказал, что ему на судне салаги не нужны. Однако Сигвальд упрямо твердил боцману о своем желании, пока окончательно не вывел моряка из себя:

— Да якорь тебе в корму и крысу под койку! — прорычал он, замахнувшись своим кувалдоподобным кулаком и целясь Сигвальду в глаз.

Быстро припомнив отцовские уроки рукопашного боя, юноша увернулся от этого удара, сразу же за которым последовал другой, от которого ему, впрочем, тоже удалось уйти. Когда боцман замахнулся на него в третий раз, Сигвальд по привычке ударил его по ребрам, но очень скоро пожалел о своей выходке — огромный и твердый как камень кулак боцмана впечатался ему в нос и отправил в нокаут.

Когда Сигвальд поднимался с пыльной дороги, вытирая кровь из разбитого носа тыльной стороной ладони, к нему подошел боцман и, еще раз оглядев его с головы до ног, спросил с усмешкой:

— Ну? Все еще хочешь служить на "Черном буревестнике"?

— Хочу, – твердил он, шмыгая носом.

— Ладно, салага, твоя взяла. Пойдешь юнгой, а то у нас в прошлое плавание одного криворукого смыло за борт. Так, глядишь, и выйдет из тебя толк.

Первое плавание Сигвальда должно было продлиться две недели — ровно столько, сколько нужно для того, чтобы дойти от Ралааха до Бухты Сов на западном побережье Ригонтарда. Первая неделя пути прошла без происшествий — в это время Сигвальд отчаянно старался запомнить морские термины, которыми изобиловала речь моряков, и был занят в основном тем, что почти все время драил палубу и выполнял поручения старших товарищей.

Несмотря на рутинность и тяжесть своей работы, Сигвальд являл собой пример такого дисциплинированного моряка, какого уже давно не было на "Черном буревестнике". Каждый день он работал до изнеможения, каждой клеткой тела чувствуя свою причастность к общему делу, ощущая, как с каждым днем он все больше и больше пропитывается морской жизнью.

На восьмой день пути корабль попал в штиль. Жизнь Сигвальда от этого не изменилась, разве что еду и питьевую воду стали выдавать экономнее, что сильно отразилось общем настроении. Четыре дня царило полное безветрие, четыре дня среди моряков нарастало беспокойство, которое не обошло стороной и неопытного Сигвальда. Когда он в краткие часы отдыха смотрел на гладкую, как зеркало, поверхность воды, ему казалось, что ветер больше никогда не подымется, что их корабль навеки затерян среди бескрайнего моря, и что живым отсюда никто не выберется. Но эти мысли не пугали юнгу, а скорее расстраивали — ему не хотелось умирать, не испытав на своей шкуре всех морских приключений.

К полудню пятого дня, когда матросы, переделав всю возможную работу, бродили по раскаленной солнцем палубе, злые, как рой ос, внезапно поднялся легкий северный ветерок, который, наполнив паруса, погнал корабль в направлении Итантарда. Сначала моряков обрадовало такое положение дел, однако следующие два дня ветер все усиливался, и бывалые морские волки предсказывали беду.

Так все и случилось — через пару дней небо затянуло черными тучами, а ветер усилился настолько, что паруса рвались, как старая ветошь, и их пришлось убрать — корабль попал в шторм. Судно уже давно сбилось с курса и неслось куда-то по воле волн. Очень скоро разыгралось настоящее светопреставление: дождь лил как из ведра, но на это, казалось, никто не обращал внимания, молнии разрезали небо на куски яркими вспышками, гром грохотал так, что за его раскатами моряки не могли расслышать команд. Бросаемое из стороны в сторону огромными волнами судно страшно скрипело, но не сдавалось стихии и не получало значительных повреждений.

Сигвальду казалось, что если так пойдет и дальше, то все это может закончиться благополучно, но его надежды пошли прахом, когда он услышал, как впередсмотрящий сообщил, что они вот-вот налетят на рифы. Подтверждение не заставило себя долго ждать — все моряки почувствовали резкий толчок и услышали громкий треск, а потом и голос одного из матросов:

— Капитан, вода заполняет трюм!

— Людей на помпы!

— Бесполезно — в пробоину кит может пройти.

— Тогда шлюпки на воду!

Матросам идея со шлюпками пришлась по сердцу, но на поверку мест в них оказалось вдвое меньше, чем моряков на борту. Те, кому не хватило мест, могли бы позавидовать своим более удачливым товарищам, если бы не увидели, как в течении пары минут лодки одна за другой разбились о скалы или перевернулись, и как почти спасшиеся моряки исчезли в темном бурлящем потоке.

После этого происшествия на корабле началась настоящая паника, распаляемая новыми толчками и усиливающимся креном судна. Боцман и другие офицеры что-то кричали, но Сигвальд стоял у мачты, уцепившись за толстый канат и не двигался с места, пока пробегавший мимо боцман не обратился к нему лично:

— Спасайся, мать твою, прыгай за борт! – Сигвальд сначала не мог понять, что от него хочет старый боцман. – Прыгай и греби подальше от водоворота!

Наконец-то до юнги дошло, что за приказ ему отдали, но он, уже попрощавшись с жизнью, решил погеройствовать напоследок:

— Я не крыса, чтобы бежать с тонущего корабля! – с горячностью выпалил он.

— Ты не крыса, ты кретин! – заорал на него боцман, выхватив из ножен на поясе короткую широкую саблю. — За борт, живо! Это приказ! Если ты не прыгнешь, я перережу тебе глотку и сам выброшу в море!

Спорить с ним было неразумно — даже в последние минуты жизни привыкший к беспрекословному подчинению боцман не потерпел бы невыполнения приказов. Да и Сигвальду не хотелось настолько бесславно окончить свои дни, и он без раздумий прыгнул в море, чудом не раскроив череп о большой валун, в опасной близости от которого он пролетел.

Оказавшись в воде, он пытался зацепиться хоть за что-нибудь, чувствуя, как водоворот, образовавшийся от тонущего судна, затягивает его на глубину. В этот раз удача улыбнулась Сигвальду, и ему удалось вскарабкаться на небольшую скалу с ровной, как стол, вершиной, которая немного возвышалась над волнующимся морем. Крепко ухватившись за край, он поискал глазами корабль — тот находился в плачевном состоянии: мачта, у которой пару минут назад стоял Сигвальд, с треском рухнула, проломив правый борт. В течении пяти минут весь корабль погрузился в воду, оставив после себя только водяную воронку да несколько обломков.

Осмотревшись вокруг, Сигвальд понял, что он совершенно один в этом кромешном аду, и теперь ему стало действительно страшно, весь налет красивого, но бессмысленного героизма моментально испарился. Он лихорадочно оглядывался в надежде увидеть хоть кого-нибудь, однако немногочисленные моряки, что выныривали из воды, были слишком далеко и почти сразу погружались обратно. Пару раз волны пронесли мимо Сигвальда уже мертвые тела, одно из которых зацепилось за уступ скалы, на которой он сидел. Юнга с отчаянием смотрел на труп, пока одна из волн не встряхнула его — тогда тело страшно заорало, разражаясь проклятиями.

— Эй! — прокричал ему Сигвальд. – Хватайся за руку!

Свесившись со скалы, он протянул руку утопающему и тот схватился за нее с такой силой и так резко, что чуть было не уволок Сигвальда за собой, однако ему удалось удержаться и вытащить моряка на плоскую вершину. Оказалось, что у матроса сломаны ноги и пробит череп, и кровь из раны заливала его лицо. Несмотря на то, что ее смывали волны, иногда захлестывавшие площадку, Сигвальд так и не узнал этого человека.

— Дай мне воды! — орал матрос севшим голосом, после каждого слова вставляя парочку невообразимых ругательств. — Дай мне воды! Я хочу пить!

— Здесь нет пресной воды!

Но матрос упорствовал, несколько раз порывался встать и найти воду самостоятельно, но ему мешали сломанные ноги и Сигвальд, который всем весом наваливался ему на грудь, пытаясь не давать шевелиться. Удар головой, очевидно, не пошел на пользу раненому моряку, помутив его рассудок, однако он все еще был сильным, как бык, и Сигвальд едва с ним справлялся. Бедный юнга не знал, как ему помочь и что вообще с ним делать, но присутствие живого человека и ответственность за его жизнь, которую он вменил себе, давали ему силы для борьбы с судьбой.