Империя страха - Стэблфорд Брайан Майкл. Страница 73

Все это — кошмары, к каким Шигиди приложил руку.

Ноэл посмотрел через открытое окно на небо, в бесконечность. Источник вампирства был здесь, в Адамаваре. Серебряная смерть была тоже здесь, и нигде больше. Было ли это еще одним идолом путаницы, частью дымовой завесы фальши, закрывающей истину.

В Африке обычно не видели женщин-вампиров, Береника могла быть единственным исключением. Но элеми, в отличие от айтигу, не мог пронзить женщину — или мужчину — из-за перенесенного обрезания. Могут ли они производить и извергать семя? Возможно. Но все же элеми ни с кем не ложатся. Когда они делают вампиров, все происходит не половым путем. Как принимали забытое лекарство, спасавшее от серебряной смерти? Подмешивали его в пищу или смазывали им тело, как это принято в Африке? Находились ли в нем начала вампирства, борющиеся с началами серебряной смерти? Вампиры не отливали серебром, но их кожа изменялась цветом и составом, как волосы. Было ли вампирство не чем иным, как доброкачественной плесенью, предохраняющей, а не разрушающей, и была ли серебряная смерть ее злокачественным видом, дыханием сатанинского ада вместо райского бессмертия?

Ноэл положил голову на ладони, желая рассмотреть путь в тумане вопросов.

— О отец! — молил он про себя. — Если бы ты мне помог сейчас советом!

Вспомнил, что Кармилла спрашивала Эдмунда Кордери, смотрел ли тот в волшебный прибор на человеческую кровь. Думала ли она, что тайна заключается в крови? Или из осторожности не упоминала о семени? Подталкивала ли она своего любовника в ошибочном направлении, или интерес вампиров к крови сконцентрировал их собственные предрассудки? И если Эдмунд Кордери был прав и галльские вампиры зарождались из какого-то преображенного семени, какую роль играла кровь? Каким питанием она снабжала?

Ноэл смотрел на кровь под микроскопом, видел, что красный цвет, как черный цвет болезни, сосредоточен в клетках-шариках, а в жидкости цвета соломы, циркулировавшей в венах, были другие, тенеобразные, частички. Нуждаются ли в них вампиры?

Было слишком много вопросов и еще больше всевозможных ответов. Он не мог пробраться через эту чащу. Но чувствовал парадоксальную уверенность, что сейчас он ближе к ответу, чем когда бы то ни было раньше. Он вышел из кошмаров Шигиди, его разум был ясен, глаза и рассудок готовы разбить идолов и приоткрыть дымовую завесу.

Вампирам Адамавары, думал Ноэл, не нужны ни железо, ни машины. Они делают лишь то, в чем нуждаются, и считают, что дальше заглядывать не надо. Но они не знают, чем являются. Хотя старейшины живут здесь три тысячи лет, их глаза ослеплены бесчисленными идолами. Ого-Эйодун — кошмар, но в нем есть странный сон, который я посмотрю, если смогу.

Ноэл разобрал микроскоп, отложил образцы в сторону. Он знал, что, высохнув, они испортятся, но не выбросил их.

Лег на кровать, но не спал. Его разум работал, усилия ума, казалось, возвращали в состояние бреда. Когда на закате солнца слуги принесли пищу, он все еще не спал, но отдыхал. Аппетит возвратился к нему в полной мере, и ужин успокоил. Ощущение сытости усыпляло.

Разбудило Ноэла мягкое прикосновение к плечу, возвратившее из дали, где сны не тревожили его.

Разбудила Береника. Она сидела на матраце у него за спиной, в белом платье, ниспадающем с плеч, несмотря на прохладу ночи, едва прикрывающем соски грудей. Обнаженными руками охватила его лицо. Пальцы были холодными.

Он вспомнил, что в рассказах о ночных вампирах, сосущих кровь ничего не подозревающих жертв, всегда упоминалось о холодном прикосновении вампиров, и вот теперь убедился в истинности этого утверждения. Обычные люди заворачивались плотнее в одежду и одеяла, чтобы защититься от холода, но вампиры в этом не нуждались, поскольку им было достаточно забыть об ощущении холода. Поэтому ночью вампиры остывали, если не заботились об обратном.

По прикосновению он понял, что она пришла не для того, чтобы успокоить и утешить. Пришла ради самой себя и казалась такой далекой, отстраненной.

“Может быть, она сумасшедшая? — думал он. — Может, прожитые столетия отняли ее чувства и рассудок?”

Его не влекло так сильно к Беренике, как к Кристель, — не потому что она была менее красивой, просто само понятие красоты для него изменилось. Раньше он чувствовал себя беззащитным в тисках желаний, охватывающих извне, и боролся с ними. Теперь желания были частью его самого, и он не ощущал себя пленником красоты вампирши. Знал, что мог выбирать — предлагать свою кровь, принимать ласки.

Ноэл обнял и поцеловал Беренику, затем укрыл одеялами — так ему было легче переносить ее прикосновения.

Она принесла свое остро заточенное лезвие, чтобы вскрыть ему вену. Рана болела больше, чем от его собственного ножа, но боль не была совсем уж неприятной, расплата за нее была ценнее, чем он себе представлял.

Сегодня, сказал он себе без стыда или вины, я стал любовником вампирши.

После она прильнула к нему, бесстрастно, охваченная мыслями. Он предвидел холодность, но подобная отстраненность показалась обидной. Она воспринимала его не как личность, как Ноэла Кордери, а как плотское существо для удовлетворения своих желаний. Знал, что Береника пила кровь почти каждый день в своей жизни, но не знал, как часто она сочетала кровопускание с любовью. Он мог быть ее первым мужчиной за столетия.

Гладя ее лицо, Ноэл почувствовал холодную слезинку, и это странным образом тронуло его больше, чем все происшедшее между ними.

Испытующе он опять коснулся ее глаз, и хотя ни о чем не спросил, она заговорила, как говорила во время его сна. Шигиди был с ней, и, возможно, был с ней всегда, выпуская затаенные мысли, отравлявшие душу. Он ушел от Шигиди и сейчас был чист. Она — нет.

— Все любовники умирают, — сказала она по-латыни. — Изменяются и умирают или изменяются и никогда не умирают, но если изменяются и никогда не умирают, больше не могут любить. Иногда я хотела бы умереть, но недостаточно сильно, чтобы заставить себя. Любовь не так важна, как жизнь, поэтому я плачу. Часто плачу раз или два в сто лет.

Слова, сказанные в манере, не свойственной ни ей, ни ему, звучали без волнения. Они казались Ноэлу барьером между ними, исключающим любое единение, даже в момент физической близости.