Камень, брошенный богом - Федорцов Игорь Владимирович. Страница 69

— Счастливое окончание? — чуть помедлил я с ответом.

— Или вы умолчали, о том, что Марко так и умер прикованный к флагштоку?

Догадлив, курвец, — удивился я прозорливости юного дарования.

— Нет, история заканчивается на том месте, где она закончена мною, — не стал я разубеждать Амадеуса. — Каждый волен домысливать, как кому вздумается.

Но рассказанное уже не занимало барда. Дух воспоминаний вновь увлек Амадеуса к тем мгновениям, когда недоступнейшая из недоступнейших вершин носившая гордое имя Югоне де Лоак была покорена. И воструби трубы Страшного Суда, все одного перед его глазами маячил бы дивный образ растлительницы малолетних.

Я отнесся с пониманием к душевным чувствам экс-девственника. Когда-то, давным-давно, точно так же, мусолил воспоминания своего первого грехопадения.

Поднявшись, я тихо ушел. За дверями меня ждал пустой как водосточная труба коридор. В необъятных пространствах замка мне негде было преклонить буйную головушку, что бы сносно, переждать домашний арест до триумфального возвращения моего лейтенанта, коему в таком случае я задолжаю капитанский чин. В прочем траурное шествие потерпевших поражения то же не исключалось.

Когда ж ты отправишься в Ожен, кондотьер из КПЗ, — вспомнил я наказ работодателя, явится в означенный град.

Действительно когда, — уточнил я, но ответить вразумительно не сумел.

От одиночества и всеобщего игнорирования прошел в покои съехавшей в неизвестном направлении Боны и завалился спать, приняв, сколько влезло малагарской мадеры в качестве гарантированного снотворного.

Спал я как младенец и проснулся с ощущениями избыточности сил, нахальства и крепкого держания фортуны за подол. Ощущениями однозначно опасными и провоцирующими. Но поделать я с собой ничего не мог. Захлестнувшая энергия требовала немедленного выхода наружу. Я отправился в оружейную сменить экипировку. Из всего предоставленного ассортимента булатного железа выбрал бретту, любимейшее оружие скандалистов и дуэлянтов и к ней каргскую дагу для левой руки, вещь поразительнейшую и гожую к повсеместному употреблению: срезать локоны на память, откупоривать бутылки, взламывать дверные замки, пускать противнику кровь. Сменил и франтовской жилет в золотых пуговицах, на скромную бриганту в серебряных клепках.

Разряженного в пух и прах, ноги сами привели меня к дверям покоев маркизы Де Лоак. Не нравились мне её игры с несовершеннолетними…

Мое Сиятельство приняли, но без должного внимания. Совратительница сидела у зеркала, в том же воздушном пеньюаре. Не удивительно, что бард тронулся рассудком. Было от чего.

— Граф, я не готова принимать гостей. Мой туалет не закончен, — укорила меня маркиза, пудря прелестный подбородок.

Я задержался с ответом. То, что скрывалось за прозрачным складками сорочки, смущало и тревожило дурную наследственность. Мои пращуры были родом со знойного юга.

— Драгоценная моя маркиза, я пришел просить об одолжении, — начал я издалека.

— С удовольствием вас выслушаю, — не отвлекаясь от нанесения косметики, наблюдала за мной Югоне в зеркале. — Если вы перестанете таращиться на меня и вспомните о воспитанности.

Нашла кому говорить о манерах и морали! И главное кто!?

— Ваше лицо достойно кисти иконописца, — польстил я хозяйке комнат.

Маркиза приостановила укладку грима, отложила пудреницу и медленно повернулась ко мне. От движения по шелку полыхнули-побежали сполохи, и тело под бесстыдной одежкой окуталось в перламутровый блеск.

— Лицо? И только? — наивность взгляда сменила дурашливая насмешливость.

Я почувствовал себя полным придурком.

— Вы не договорили, — грациозно поднялась с пуфика Югоне. Тонкотканные покровы едва не соскользнули с её провоцирующих форм.

Вай! Вай! Вай! — запричитал я. — Прямое оскорбление инстинктов!

Маркиза сделала малюсенький шаг… шажок… шажочек ко мне.

Вчера, что было Рождество? Раздача подарков продолжается! — попытался я совладать с собою и спросил обольстительницу.

— Вы хотите заполучить и мое сердце?

— Ваше сердце? На кой оно мне, — отмахнулась Югоне от вопроса. Её личико сжалось в милую мордашку. — У вас здесь так скучно…

— Полностью согласен, драгоценная маркиза, — шаркнул ножкой в галантном поклоне я перед маркизой. — У нас тут не балаган.

— Вы говорили об одолжении, — напомнила Югоне мне, заявленную минуту назад цель визита.

В наш дивный разговор внезапно вмешался длинный сигнал горна.

— Полк возвращаются, — зачем-то произнес я, не поверив своим ушам.

— Что за одолжение? — в сытых глазах маркизы блеснул искорка-правокатор.

Не раскисай ваше благородие! — держал я удар, но теперь было не до разговоров. О чем возвестила дудка с крепостной стены?

— В другой раз, маркиза! — заторопился я к выходу. — У нас будет время переброситься парой слов.

Я не был занесен в коллекцию маркизы, а маркиза не приобщена к моему послужному амурному списку. Шагая по длинному коридору, такому длинному словно спустился в тоннель под Ла-Маншем, похвалил себя за проявленные выдержку и достоинство. Меня поддержал и некий червячок, запиликавший в сокровенных катакомбах моего "я" токкату печали и тоски. Что за букашка взялась музицировать? И что хотела она исторгнуть из замордованной геройством души? Кто знает… Не до этого…

С Маршалси, пропыленным и гордым, мы столкнулись в низу, в вестибюле. Я собирался выходить, он же наоборот ввалился в дверь.

— Как заказывали, сеньор граф. Победа! — рапортовал Маршалси, присматриваясь проскользнуть в кухню.

— Жажду подробностей с фронта событий, — преградил я дорогу оголодавшему лейтенанту.

— А как насчет еды? — взмолился Маршалси. — Жрать хочу больше чем грешник исповедаться!

— Сначала подробности, — настаивал я, рискуя не пускать голодальца в хлебосольный тыл. Ведь чревоугодие Маршалси страшнее стенобитного тарана.

— Тогда меняясь. Еда против моего презента.

— Гордого, белого в яблоках, для праздничных выездов, жеребца, — поморщился я, шаблонной очевидности. Вассалы обыкновенно дарят своим сюзеренам какую-нибудь выдающуюся конягу, возить барский геморройный зад на парады и удивлять фавориток ездовой выучкой и осанкой. Хотя какая ж езда если геморрой?

— Скажешь! — обиделся Маршалси. — Четверик понурых меринков в синяках, негожих для скачки, но необходимых для поправки материального положения манора.

— Даже так! Показывай трофеи, — ухватив за рукав, развернул я Маршалси к выходу. — И как там мои копейщики?

— Стояли не шелохнулись. Берг, как не пыжился, не смог заставить отступить твоих каторжников.

— Рад слышать, что не ошибся, — толкал я упиравшегося Маршалси к дверям. Он сдался.

— Эх, жизнь! Кровь лей да еще не жравши ходи! Где же милость сюзерена и небес?

— Нашел, кому на жалость давить. Нас на соленую слезу не купишь! — ответил я и за себя и за небожителей.

Покинув вестибюль дома, мы направились к казармам. Первое, что бросилось в глаза, непривычное многолюдье. По парку, в ту же сторону что и мы, кто мелким шагом, кто скорой рысью двигалось уйма народу. У часовни собрался, чуть ли не митинг, а уж к казарменной площади пришлось проталкиваться сквозь зевак.

Копейщики стояли грозной сплоченной группой. Возле них суетился викарий, в сопровождении служки, державшего в охапке вольные, дарственные и паевые.

— Уговор есть уговор, — прокомментировал я действия преподобного и махнул рукой. Продолжайте мол. Лично поприсутствовать при сатисфакции героев желания не изъявил. Нашему ли благородию радеть за сермяжную правду.

Проследовав далее, мы подошли к оцеплению рейтар.

— Ваше Сиятельство! — обратился ко мне знакомый сержант, вынырнув из строя. — Соблаговолите, разговаривать с сеньорами пленными?

— Конечно, соблаговолю, — усмехнулся. — Для чего я притащился сюда, как не воздать по заслугам. Аз езмь воздам!

Ряды рейтар заволновались и вытолкнули ко мне холеного, тощего, седовласого и наглого.