Предатели - Гамильтон Дональд. Страница 31

— Вы сошли с ума, мой милый. Рехнулись. — От меня комментариев не требовалось, и я промолчал. Затем она сказала полувопросительно: — Я полагаю, переодеваться мне не придется.

Это также не требовало ответа, и я снова промолчал. Независимо от того, что я планировал — или говорил, что планирую, я ни за что не стал бы трудиться и отводить ее к лодкам незаметно для окружающих с тем, чтобы позволить ей вернуться к себе в номер, где вполне мог находиться кто-то еще, не говоря уже о фокусах, которые она могла выкинуть по пути. Она не дала мне повода проявлять излишнюю заботу о ней или ее туалетах, да и в конце концов, одежда была необходима в это время года? Ведь мы не собирались в арктическую экспедицию!

Изобел задумчиво оглядела себя, словно пытаясь понять, как она будет выглядеть пару часов спустя. Резким движением она бросила сумочку в лодку и наклонилась, подняв юбку так, что показались резинки от пояса. Правда, учитывая нынешнюю моду, слишком уж задирать юбку не пришлось. Вскоре она уже стояла и держала в руках чулки и туфли, избавившись от тех и других с быстротой неожиданной для дамы, которая совсем недавно сетовала на то, как трудно ходить по песку в чулках и на высоких каблуках.

Улыбочка, блуждавшая на се лице, говорила, что она еще мне покажет. К черту туалеты, говорила эта улыбка. Ты безумен, но я еще безумнее. У меня появилось странное ощущение, что она меня победила, только как и в чем, я не мог сказать.

— Я готова, шкипер, — сказала она.

— Бросьте ваши причиндалы в кокпит и за дело! Вдвоем мы стащили лодку в воду и стали толкать ее от берега. Я увидел, как поморщилась Изобел, когда первая же волна окатила ее до пояса. После этого она уже вела себя так, словно на ней бикини. Мы проверили руль, поставили на место опускной киль, приладили парус и забрались в лодку. Затем лодка тихо заскользила от берега, оставляя позади пять своих спящих сестричек. Впрочем, я был уверен, что до утра никто не заметит пропажу одной лодки. Люди Монаха вряд ли предположат, что кто-то осмелился поплыть на такой скорлупке. Скорее всего, они лишь доложат, что умер Пресман, а мы с Изобел бесследно исчезли.

Рядом со мной зашевелилась Изобел.

— Уф! Если что-то липнет к телу сильнее, чем мокрый купальник, так это мокрый пояс. Мэтт!

— Да?

— Я все равно вас ненавижу и презираю. Просто у меня слабость к безумным людям и безумным планам. Понятно?

— Да. Постараюсь не очень-то полагаться на эту вашу слабость, мэм, хотя ничего гарантировать не могу. А пока что было бы хорошо, если бы вы немного сдвинули ваш мокрый пояс чуть по ветру, для лучшего равновесия. В море будет качка.

Глава 20

Отсутствие настоящего морского опыта не позволяет мне подробно, в деталях, описать наше плавание. Главная задача была проста: нам нужно на север, к острову Молокаи. Но пассаты, которые дуют здесь с северо-востока, словно задались целью этому помешать. В результате такого конфликта устремлений на палубе сделалось мокро и ветрено, особенно когда мы вышли из бухты в открытое море.

Я ожидал, что нас порядком поболтает, а потому загодя подготовился. Я собрал туфли, сумочку, очки Изобел, а также мои туфли и револьвер в кучу, завернул их в мой пиджак, а узел прикрепил к мачте чулками Изобел, что вовсе не прибавило мне популярности в ее глазах. Редкой женщине приятно видеть, как ее нейлоновые чулочки превращаются в жгуты. Но так или иначе мы были готовы к сражению со стихией. Все, что могло упасть за борт, было прочно привязано, и когда мы вошли в пролив, выяснилось, что мы не зря готовились.

В теории парусная шлюпка может двигаться под углом в сорок — сорок пять градусов к ветру. То есть при северо-восточном ветре продвижение на север было теоретически возможно. По крайней мере, так учил меня один старый моряк, когда я изучал теорию и практику вождения малых судов в Аннаполисе. Помню, как он объяснял нам, почему парусная шлюпка может идти против ветра, и рисовал нам на доске параллелограмм сил. Потом, когда начались практические занятия, он брал нас поодиночке в море и командовал:

— Ну-ка, повернитесь задом к ветру и глаз не спускайте с паруса.

Все это казалось нехитрым искусством средь бела дня в большой шлюпке в хорошо укрытом от непогоды заливе Чесапик. Но совсем иначе выглядело это ночью в проливе Пайлоло, когда ты сидишь в фибергласовой лодочке и когда вокруг завывает пассат, уже пронесшийся тысячу миль по океанским просторам, и бушуют волны высотой с мачту. Правда, мачта была не Бог весть какой высокой, да и волны были пониже, но после часа таких упражнений, однажды перевернувшись, я начал сомневаться в том, что путешествие окажется успешным.

Нет ничего приятного в том, что тебе приходится барахтаться в воде, судорожно вцепившись в перевернутую лодку, даже если ты понимаешь, что она не утонет и ты сможешь вернуть ее в исходное положение, как только отдышишься и придешь в себя от купания. Да и вода была достаточно теплая, и нам не угрожала опасность замерзнуть насмерть. Тем не менее у меня стало закрадываться подозрение, что те самые полинезийцы на своих бревнах, похоже, были настоящими мужчинами, чего не скажешь обо мне.

Когда мы снова взобрались в нашу шлюпку, я снова услышал странный смех Изобел.

— Милый Мэтт, вы ужасный моряк, — сказала она. — Дайте я поработаю, а то мы никуда не уплывем.

— Почему?

— Мы не движемся вперед. Ну-ка, дайте мне румпель.

Я вам сейчас покажу... Ладно, можете мне не доверять, но пожалейте лодку.

— Это в каком смысле? — удивился я.

— Лодку же! Вы напрасно тратите ее усилия. Вы слишком высоко ее задираете. Вы так туго натягиваете латинец, что не может забрать ветер. Потому-то мы и перекувырнулись. Только она начинает набирать ход, вы ставите се против ветра, и она останавливается как вкопанная.

Было странно слышать морской жаргон из уст столь декоративного столпа общества, пусть даже промокшего до нитки. Впрочем, сейчас мне было не до ее внешнего вида. Волна окатила палубу, нас и залила кокпит. В нем имелось какое-то приспособление для откачки воды, но какое-то время наше суденышко перестало слушаться руля, изнемогая от перегрузки.

Я вытащил из кармана компас и ткнул в бок мою спутницу, чтобы та обратила внимание на светящуюся иглу.

— Нам надо на север, так? Молокаи на севере, а не на северо-востоке... Изобел рассмеялась.

— Лодку не провести по компасу. Главные ориентиры — ветер и море. Молокаи растянулся на тридцать миль, мы уж его не пропустим. Когда мы подойдем к нему ближе, то сможем скорректировать курс. Мы же плывем не на гоночной яхте с тяжелым свинцовым килем и хорошим ходом. Это же просто плоскодонка с доской вместо киля. Не надо идти крутой бейдевинд. Ослабьте парус, пусть заберет ветер. Дайте ей набрать ход, а то мы будем крутиться на одном месте до утра.

Снова морской жаргон показался мне странным в устах моей спутницы, но не время было размышлять над этим. Может, она что-то и задумала, но в конце концов черт с ней. Хуже, чем сейчас, я уже не выступлю. Я отпустил шкот, который управлял парусом, затем навалился на румпель, и лодочка выровнялась и запрыгала по волнам как послушный пони.

Я почувствовал, что за нейлоновый канат взялась чужая рука, оглянулся и увидел рядом Изобел.

— По крайней мере, дайте мне шкот, — крикнула она мне в ухо. — Вы поняли главное. Теперь пусть она прибавит хода.

Вот, собственно, и все, что я могу рассказать о плавании — если не считать того, что оно заняло пять с лишним часов на ветру и под брызгами волн. Когда мы приблизились к Молокаи, было еще темно. Я увидел линию бурунов, а на темном звездном небе — силуэты гор. Некоторое время мы еще шли против ветра, но когда, устояв перед очередным натиском пассата, обогнули восточную оконечность Молокаи, то пошли уже по ветру — даже не пошли, а полетели. Небо за нами стало светлеть, слева открывался северный берег.

Я было свернул в первую попавшуюся бухту, но заметил там автомобиль, на песчаном берегу — наверное, это были рыбаки, — а затем увидел дорогу, петлявшую в холмах. Я вспомнил рассказ Джилл о шоссе, которое доходит до восточного края острова, но дальше не идет. Похоже, я поторопился. Я повернул в море, миновал еще пару бухт и затем опять стал править к берегу, но так резко взял фордевинд, что мы опять окунулись. Изобел, пожалуй, была права. Я был худший моряк в мире.