Мир, как перекресток (СИ) - Гуркало Татьяна Николаевна. Страница 41
— Нет, — мотнул головой Ярослав. — Просто мне резко захотелось узнать, что с моим миром не так.
Дракон улыбнулся. Добродушно и немного самодовольно.
— Я могу ошибаться, ведь в твоем мире я еще не был, но вероятнее всего ты умудрился сотворить его не в каком-то конкретном месте среди скопления нитей, а растянуть на все древо.
— В смысле?
— Твой мир — то же самое что и тоннели, просто пригодное для жизни. Его нити находятся относительно далеко друг от друга, при этом являясь единым целым. Словно сеть, наброшенная на ветви. Следовательно, находясь в своем мире, ты одновременно находишься везде. Отсюда и возможность скакать по мирам в обход тоннелей.
— Ага, сети я плести умею, — сказал Ярослав, осознавая, что вселенная гораздо белее странная штука, чем ему всегда казалось. — Я мастер по плетению сетей, в основном сторожевых. А луна тут при чем? Она такая большая, желтая, светит ярко. Даже на ночном освещении улиц можно будет сэкономить, когда кто-то об этом освещении соизволит задуматься.
А вообще, интересный вопрос. Почему вселенная именно дерево? Растение, летающее в пустоте, Ярослав вообразить не мог, как не пытался. Или образ вселенной зависит от восприятия? Люди на Земле увидели звезды, галактики в телескопах и молекулы, атомы под микроскопами. Отсюда и тяга к образам большого шарообразного скопления состоящего из меньших шарообразных скоплений. Драконы же, а вслед за ними и маги вселенную рассмотрели в виде кучи бесконечных нитей и лиан, сплетающихся в нечто похожее на ветки. Вот и вообразили себе громадное ветвистое дерево. Вполне себе логично. Не могут же живые ветви существовать отдельно от дерева. Ветки отделенные от дерева превращаются в дрова. И это в лучшем случае.
А побиться головой об стену стояло. Зря не решился.
— Менке, так что там с луной?
— А мне откуда знать? — неподдельно удивился дракон. — Я к созданию твоего мира не имею ни малейшего отношения. Кто знает, какие еще сюрпризы ты в него по доброте душевной заложил? Может, на его небе луны будут меняться каждые два года, может, в гости друг к другу ходить, может, это вообще отражение светила из другого мира, даже не обязательно ночного светила. Мир у тебя, мягко говоря, с большими странностями.
То-то Ярослав не догадывался об этом.
— А как о странностях мира можно узнать? — спросил парень, сдерживая раздражение. С драконами очень непросто общаться. — Не люблю я сюрпризы в последнее время.
— А никак, — отмахнулся Менке. — Нормальные создатели, прежде чем браться за создание чего бы то ни было, долго думают, чего они хотят от создаваемого добиться, и исключают сюрпризы, которые им не нужны. Потом думают, как обойтись без взаимоисключающих мелочей. Думают над тем, как и в каком направлении это все должно развиваться, и что можно будет изменить по мере роста.
— Ага, думают, — возмутился Ярослав. — Нормальные создатели, к твоему сведению, давно ничего грандиозного не создают. Их ценят за разработку новых действующих плетений, не больше. За это и терпят все их особенности, вроде срабатывающих как попало стандартных плетений и исполнения дурацких желаний.
Дракон ошарашено уставился на Ярослава, словно надеялся, что он неудачно пошутил. Признания в неумении вовремя шутить так и не дождался.
— Идиоты, — застонал Менке. — Пользы от таких создателей, что от козла молока.
— Отлично, — сказал Ярослав. — Значит, именно ты мне сейчас и объяснишь, для чего нужны создатели.
— Чтобы создавать, — сказал дракон.
— Что создавать?
— Какая разница? Можно создавать миры, можно реальности…
— Ага, можно плоскости, а можно и параллелограммы. Не морочь мне голову! Достало, честное слово.
— Я не могу тебе объяснить, — сказал Менке. — Я ведь не создатель. Драконы никогда не рождаются создателями. Но те создатели, которых я все еще помню, никогда не занимались дурацкими желаниями и новыми плетениями. Вокруг них рос и менялся мир, словно… Как бы тебе объяснить? Словно неживое и невозможное сплетались и становились живым. Такое ощущение было, непередаваемое. Словно сам заново рождался, но в отличие от младенца знал, что новый мир очень интересная игрушка, его нужно изучать, находить что-то новое, узнавать. А еще я знал, что этот мир в любой момент может стать чем-то совершенно другим, может раздвоиться, создав два не похожих друг на друга мира. Там, где пусто, в любой момент могло появиться что-то материальное до одурения и прочное, как фундаментальные законы жизни. Все вокруг всегда менялось. Жило, понимаешь. Дышало и двигалось, думало и росло. А сейчас… то, о чем ты рассказывал, это же просто каменный памятник былому, не больше. Обветшалый памятник, медленно разрушающийся под действием времени. Способный в любой момент рухнуть, не выдержав собственной тяжести. Так не должно быть.
— Отлично, — сказал Ярослав. «На старт!», значит. Готовься. Ибо ты нашел дракона, готового рассказать о том, как раньше выглядели миры, которые в нынешнем своем виде тебя бесят. Словно ты с самого начала чувствовал, что с ними что-то не так. Деградируют они, как сказал этот же дракон. Вот только что с этими откровениями теперь делать? Как применить? А главное, чего теперь бояться? Не могло же все настолько измениться само по себе. — Менке, а куда твои великие создатели делись?
Дракон печально посмотрел на свою чашку, поболтал остатками кофе.
— Не помню. Мне необходимо было это забыть. Не спрашивай почему, я не знаю. Просто уверен, что сейчас все идет как надо, а лишнее знание сейчас только помешает.
Все драконы одинаковы. Даже если в них мало что от дракона осталось. Даже если у них амнезия. Они все уверенны, что узнавать тайны следует в специально отведенное им время и ни в коем случае не раньше. Боятся, что если человечек узнает, что его ждет там, за горизонтом, он не пожелает туда идти? Или другой путь найдет, не выгодный драконам?
— Менке, как скоро ты сможешь побывать в моем мире? Мне необходимо понять, что там происходит. И амулеты нужны. Как можно быстрее. У меня такое чувство, что я играл в прятки, и меня кто-то нашел. Только он почему-то не спешит сказать мне об этом. Наблюдает. Ждет. Хочет, чтобы я сам выполз и начал оправдываться.
— Дня через три-четыре, если никто отвлекать не будет, — сказал дракон, одарив Ярослава любопытным взглядом. — Что ты еще чувствуешь?
— Что будет лучше, если земных магов начать понемногу учить, не дожидаясь пока они поголовно превратятся в создателей.
— И как ты себе это представляешь?
— Не знаю. Менке, а печать вообще можно снять?
— Теоретически можно. Практически они сами рассеивались, когда сроки наказания проходили. Но я бы не советовал тебе ее трогать.
— Почему?
— Не помню, но так надо. Можешь считать, что на данный момент печать — единственная защита для этого мира. Как только ее не станет, жители мира получат возможность влиять на ветви, и их очень быстро обнаружат.
— Ага, — сказал Ярослав. Разумно звучит. И наверняка правдиво. Но забыл дракон что-то очень важное, из-за чего эта разумность может вылезти боком. — А блокировка тоннеля? Разве она не помешает тем, кто захочет сюда попасть?
— А блокировку можно снять, — добродушно проворчал Менке. — Было бы желание. Сильная блокировка, которую не смогли бы пробить маги, собравшись в небольшую толпу, должна быть родственницей печати. Вряд ли ее сейчас кто-то сможет поставить, настоящих создателей, как оказалось, сейчас не существует.
— Подожди, — Ярослав наконец понял, что ему так не нравилось во всей этой истории. — Хочешь сказать, что печать мог поставить только настоящий создатель? Твой говорящий бога был создателем?
— Конечно, — улыбнулся дракон. — Только настоящие создатели умели настолько менять законы мира, чтобы перекрыть способность изменять. Он в этом мире прятался. Не помню, от кого.
Приплыли, сушите весла.
Снять печать и остановить превращение жителей Земли в неуравновешенных недомагов не получится. Не пустить сюда жаждущих уничтожить возможную угрозу представителей Ветвей Разума — тоже вряд ли возможно. А еще паранойя, предчувствие или еще какая-то паранормальная ерунда в голос орала, что с печатью все не так просто, что ее специально тут оставили, рассчитывая именно на то, что должно сравнительно скоро получиться. И дракон с амнезией в эту теорию очень даже вписывается. Наверняка, сволочь, в нужный момент все вспомнит и пойдет нести свет истины. Какой бы эта истина ни была.