Право на свободу, право на любовь (СИ) - Мазуркевич Наталья. Страница 22

Все веселье с его приходом испарилось, и теперь даже мне казалось глупостью сидеть здесь вот так, на бортике, балансируя на грани, но уходить первой не позволяла гордость. И я продолжала сидеть, искоса разглядывая собеседника. Он же подобными причудами не страдал и смотрел прямо, не пытаясь даже скрыть своего любопытства.

Наклонилась чуть вперед, зачерпывая воду — все же решила умыться, раз ничего другого не оставалось. Теплая вода коснулась лица, ручейками стекая вниз, и испарялась, не касаясь ворота блузы. Легкий кивок легко объяснил чье вмешательство предупредило намокание.

— Возьмите, — он протянул мне чистый носовой платок. — Не думаю, что появление в таком виде добавит вам уважения.

— Разве здесь есть еще кто-то?

— Старшие классы, — пояснил маг, — имеют более свободное расписание. Некоторые из них и вовсе предпочитают заниматься вечерами, а утро посвящают прогулкам или более интересным занятиям на открытом воздухе. Большинство назначает встречи здесь, поэтому, — он плавно соскочил на землю, — предлагаю вам сменить местоположение.

Чуть поклонившись, он предложил мне руку, как будто мы были на приеме.

— Зачем вы так себя ведете?

— Как?

— Иначе, чем требуют правила.

— Иначе? Мне казалось, я был вежлив. Неужели я огорчил этим вас? — с иронией поинтересовался маг.

— Нет, просто, — я замялась. Его поведение вот уже который раз шло в разрез с моим представлением о смотрителях, да и о магах. Раньше он вел себя как шут, а сейчас был похож на лорда на приеме. — … Ничего.

— В таком случае — прошу.

Я приняла протянутую руку, соскочила на землю и медленно — а он и не требовал быстроты — последовала за мужчиной. Когда мы проходили через арку, я слышала чужие голоса, но никого не увидела: они прошли мимо. А я… честно признаться, я даже не знала, чего мне хотелось больше: чтобы они нас увидели, или чтобы никто не заметил нас вдвоем. Сердце тревожно билось, когда маг притягивал меня чуть ближе, чем позволял этикет, чтобы пропустить очередную компанию старшеклассников. Возможно, он заметил, мою реакцию, но ничего не сказал, продолжая все так же загадочно улыбаться и вести меня дальше от школы.

Только у самой кромки леса он отпустил мою руку, а мне вдруг стало холодно без того тепла, что он мне дарил. Но просить его вернуть, как было, я не стала: так было совсем неверно, и даже очень глупо, а потому сделала вид, что мне все равно.

В лесу было зябко. Пусть солнечные лучи и проникали сквозь кроны, но согреть этот холодный, обособленный от всего мир они не могли. Как не могли прогнать и свежесть. И капельки росы все еще виднелись на редких, пробившихся сквозь еловые иголки, травинках. И запах… Этот запах просто лишал покоя. После столицы, после клубов, после всех тех ароматизаторов, что мы так привыкли использовать, этот первозданный, сильный аромат заставлял забыть обо всем.

— Вам здесь нравится. — Утверждение. В голосе мага не было ни крупицы сомнения.

— Вам тоже, — тихо откликнулась я, глубоко вдыхая. Наверное, этот лес будет моей самой большой потерей и самым лучшим воспоминанием о школе.

Мы заходили все глубже. Тропинка изгибалась, раздваивалась, огибала деревья, собиралась в одну или вовсе обрывалась. Но мы шли, маг знал дорогу, а мне было интересно, куда же мы идем, и очень волнительно от того, что мы шли вместе.

Вспомнился Димитрий. Он тоже любил лес. Частенько приходил сюда с мольбертом, выбирал какой-нибудь укромный, не видимый с тропы уголок и сидел до самого вечера, не отрываясь от своего занятия. Я ходила с ним однажды, гуляла неподалеку, иногда приближалась, чтобы заглянуть через плечо, но он не реагировал. Словно в тот момент его не было в этом мире, словно он провалился в другой и не выберется, пока не закончит рисунок.

— Вы часто сюда приходите? — Зачем он это спрашивает?

— Иногда. Одной сюда сложно попасть, — уклончиво ответила я, останавливаясь. Мой спутник тоже остановился, одной рукой едва касаясь ствола.

— Да, ваш статус, — протянул он, помрачнев.

— Он вам не нравится?

— Очень нравится, — глухо откликнулся мужчина. — А как вам жить в новом для себя мире?

— В новом? О чем вы?

— Я о той девочке, которую видел раньше. О той робкой, милой девочке, что однажды зашла не туда и попала в неприятности. О той, которой чужды были чужие страдания. О той, что просила за друга. Сегодня — вы другая.

— Все люди меняются, — тихо откликнулась я. Почему-то в его словах мне слышалось сожаление и разочарование. Как будто я что-то сделала не так, как будто я плохой человек, как будто во мне умерло все хорошее. — Изменения неизбежны.

— Вы правы, — усмехнулся маг. — Избежать их мало кому удается, как и сохранить себя.

— На что вы намекаете? — не сдержала я вопроса.

— Я? Намекаю? Вы ошибаетесь.

— Но к чему это все?

— Хотел увидеть своими глазами.

— Увидеть что?!

— Кого.

— И кого же?

— Новую вас. Вам же нравится все, что происходит вокруг. Приятно же быть первой, быть среди лучших. Сознайтесь. Приятно ведь?

— Да. — Я не понимала, чего он хочет от меня.

— Приятно чувствовать свою власть над другими? Знать, что первому вашему слову может сломаться чужая жизнь? Знать, насколько вы ценны…

— Достаточно, — резко одернула я. — У вас нет оснований, чтобы говорить мне такие вещи. Вы…

— Я прав, — тихо сказал мужчина.

— Нет, вы не правы. Все не так, — мне было горько от его слов, хотелось защититься, оправдаться. — Школа — это другое. Там нельзя быть собой. Просто нельзя. Вы не понимаете! Даже вас, даже с вами что-нибудь случиться, если я… все, что вы скажете. Я не хочу никого терять. Просто не хочу.

Я сорвалась. Я еще сама этого не понимала, но остановиться слезы, взять себя в руки, заставить прекратить. Все это уже было выше моих сил. Я почти упала на землю — съехала по дереву. Так горько мне не было даже в школе, когда Тордак пострадал из-за своих слов мне, даже когда я видела, что с ним сделала в первый день, даже когда…

Меня подняли и аккуратно обняли, не давая упасть. Молча гладили по голове, пока я плакала. Тихие слова едва долетали до меня, но от них горечь в душе только усиливалась:

— Плачь, девочка, плачь. Так правильно, так нужно. Тебе нужно поплакать. Ты ничего не изменишь, а потому просто плачь.

Сколько это продолжалось, я не знаю. Просто в один момент слезы иссякли и осталась пустота. Но это была светлая пустота. Я даже улыбнулась: наконец все, что не могло проявиться, нашло свой выход, — и я была благодарна. Благодарна этому странному человеку, который лучше меня знал, чего мне так не хватает здесь. Но…

— Простите, я не должна была так поступать. — Понурилась я. С контролем возвращалась и способность оценивать свои поступки, а плакать в присутствии посторонних — даже не команды — это явное нарушение этикета, да и проявление слабости. И мне становилось стыдно.

Он бережно коснулся моего лица, приподнял за подбородок, заставляя смотреть ему в глаза, и серьезно сказал:

— Это не слабость, девочка, это сила. Сила быть собой, сила признавать свои желания и свои недостатки, сила, которую многие утрачивают. У тебя она есть, и постарайся ее сохранить.

Я промолчала: мою недавнюю истерику вряд ли можно было назвать проявлением силы — скорее признанием беспомощности, но я была благодарна, что он не стал меня винить. Очень благодарна.

— Вернемся? — предложил он, отступая на шаг. Я кивнула, отводя глаза.

Да, необходимо вернуться. Пройти в ванную и умыться холодной водой, чтобы больше ничего не напоминало о недавней слабости. Можно даже сунуть голову под струю ледяной воды. Все, чтобы прийти в себя, вспомнить, кто ты есть и какова твоя роль.

До здания школы я избегала смотреть на своего спутника: несмотря на его слова, боялась увидеть осуждение. Ведь одно дело слова, сказанные тебе в лицо, и совсем другое мысли. То, что не говорят в силу каких-либо причин. То, что можно увидеть случайно и… Больно.