Око Соломона (СИ) - Шведов Сергей Владимирович. Страница 13

– Скачи за холм и передай рыцарям, что Венцелин фон Рюстов ждет от них помощи. Как только первая лава сельджуков упрется в фалангу, пусть ударят им в бок.

– А если они не захотят? – испуганно спросил каноник.

– Тогда они сгорят в аду раньше, чем папа Урбан замолвит за них слово!

Сельджуки были настолько уверены в своем превосходстве над уже практически разбитым противником, что даже не пытались совершать обходных маневров. Турецкая лава катилась с горы, оглашая окрестности звериным рыком.

– Копейщики, стать на колено! – рявкнул Венцелин, и первые ряды резко ушли вниз, открывая лучникам обзор.

Туча злобных ос вылетела навстречу атакующим, вышибая из седел обезумевших от жажды крови наездников. На землю пали сотни сельджуков, но тысячи продолжали нестись во весь опор.

– Копейщики, встать, – скомандовал Венцелин.

Фаланга дрогнула, даже подалась назад, но удержалась на месте. Копья угрожающе выдвинулись вперед, навстречу грозно рокочущей лаве. Венцелин почти оглох от топота тысяч копыт, но продолжал кричать, стараясь вселить мужество в сердца своих товарищей.

Фрумольд достиг холма раньше, чем турецкая лава обрушилась на пешую фалангу. Слова Венцелина он даже не прокричал, а пролаял в растерянные лица рыцарей. Каноника распирала злоба – эти вооруженные до зубов люди прятались за холмом, пока их соратники по крестовому походу отдавали свои жизни во славу Господа. А потому к словам Венцелина он добавил еще и свои, куда более обидные для благородных мужей.

– Нас сомнут через мгновение, – процедил сквозь зубы виконт Гийом. – Я не хочу умирать, каноник.

– А разве не за смертью во славу Всевышнего ты пришел сюда, Шерпентье, – воскликнул Фрумольд, вскидывая меч над головой. – Рыцари и сержанты, для нас открылись ворота рая. Вперед! Мы будем первыми, кто увидит Христа.

Фрумольд развернул коня и ринулся в разгорающуюся битву. Следом за ним двинулся Вальтер Неимущий, опустив копье для последней в жизни атаки. Гийом Шерпентье скрипнул зубами, но не посмел отстать от своих товарищей. Рыцари, перестраиваясь на ходу, железной стеной понеслись на врага. Их удар во фланг сельджукам был неожиданным, а потому страшным. Турки уже почти разрубившие фалангу пополам, вдруг стали поворачивать коней. Их бегство было столь же стремительным, сколь и недавняя атака. Но преследовать их никто не стал, из опасения нарваться на засаду.

– Галеры! – вдруг закричал чудом уцелевший Бланшар. – Византийский флот на подходе!

Из шестидесятитысячного войска крестоносцев, еще совсем недавно высадившихся на берегу Босфора, уцелела едва ли десятая часть. Все остальные были либо убиты, либо взяты в плен и проданы в рабство. Стоявший на носу адмиральской галеры друнгарий Константин Котаколон обернулся к комиту архонтопулов Радомиру и произнес небрежно:

– Какая жалкая участь. Какая гримаса судьбы.

– Все там будем, – холодно заметил комит. – По крайней мере, пали они с честью. Мир их праху.

– Будем надеяться, что Господь позаботится о них, – примирительно заметил дука Мануил Вутумит. – Ведь они так стремились попасть в рай.

Глава 4. Константинополь.

Глебу де Руси крупно не повезло. Собственно, не повезло всем благородным шевалье, составлявшим свиту Гуго Вермондуа. Граф решил добраться до Константинополя первым, опередив Роберта Нормандского и Роберта Фландрского. Он даже послал Алексею Комнину хвастливое письмо, с требованием обеспечить пышную встречу. Но, увы, человек предполагает, а Бог располагает. Галеры, на которых французские крестоносцы плыли из Бари в Илирик, попали в жесточайший шторм. Многие суда пошли на дно, и на берег близ города Дураццо высадилась жалкая кучка людей, нуждавшихся в помощи и поддержке. Надо отдать должное правителю области Иоанну Комнину, племяннику императора, он проявил по отношению к попавшим в беду пилигримам редкостное великодушие. К сожалению, его гостеприимство не могло возместить Глебу потерю сержантов, которые ушли под воду вместе с галерами. Сам он спасся чудом, заодно вытащив из воды пажа Гвидо и знамя святого Петра, которое папа Урбан вручил графу Вермондуа в Риме, благословляя на святое дело. Сир Гуго счел спасение знамени счастливым предзнаменованием и поручил шевалье де Руси водрузить его над одной из башен Иерусалима. Сказать, что Глеб был тронут этим поручением благородного Гуго, значило сильно покривить против истины. Шевалье откровенно злился на легкомысленного брата короля, севшего в лужу в самом начале похода. И пусть эта лужа называлась Адриатическим морем, Глебу от этого легче не стало. Благородного Гуго Вермондуа вместе с его сильно поредевшей свитой и немногочисленным отрядом любезные византийцы препроводили в Константинополь, где брат французского короля попал в жесткие объятия хитроумного Алексей Комнина, решившего использовать несчастье, приключившееся с крестоносцами, в своих интересах. Он потребовал от графа Вермондуа, оказавшегося по сути пленником византийцев, принести ему вассальную присягу – оммаж. Со стороны императора это была ничем не прикрытая наглость, о чем Гуго со свойственной ему откровенностью заявил константинопольским чиновникам.

– Но ведь речь идет о землях империи, – ласково напомнил расходившемуся графу протовестиарий Михаил, приставленный Алексеем Комниным к оплошавшим французам. – Требование басилевса абсолютно законно.

– Если Сирия и Палестина принадлежат империи, то почему там распоряжаются сарацины? – не остался в долгу упрямый Гуго.

Протовестиарий, человек еще достаточно молодой, но успевший набрать вес не только в переносном смысле, сокрушенно всплеснул руками и даже изобразил что-то похожее на горчайшую обиду на своем круглом смугловатом лице. Михаил почти на голову уступал Гуго в росте, но отнюдь не в благородстве осанки. Глеб подозревал, что протовестиарий в глубине души презирает французов, считая их варварами, но отнюдь не спешил разочаровывать византийского чиновника. Беда в том, что графа Вермондуа не было денег, его казна покоилась на дне Адриатического моря, и Гуго ничего другого не оставалось, как пользоваться гостеприимством византийцев, которые в любой момент могли прекратить поставки продовольствия и обречь несчастных французов если не на голодную смерть, то, во всяком случае, на большие лишения в чужом и почти враждебном городе. Протовестиарий Михаил, во дворце которого поселили гостя, уже неоднократно намекал Гуго на это прискорбное обстоятельство. Под началом у графа Вермондуа, осталось всего две сотни рыцарей, большей частью безлошадных, три сотни сержантов и пятьсот пехотинцев, потерявших во время морской бури свое снаряжение. И всех этих людей нужно было кормить, одевать и обувать. Им следовало прикупить оружие, дабы они не выглядели ничтожествами в глазах высокомерных византийцев. Благородный Гуго рассчитывал на прибытие подкреплений, но прошел слух, что герцоги Нормандский и Фландрский решили перезимовать в Италии и собирались отправиться в путь только весной. За эти месяцы у Вермондуа и его людей были все шансы протянуть ноги на чужой негостеприимной земле.

– Мне нужны деньги, Лузарш, – заявил Гуго, нервно прохаживаясь по отделанным мрамором покоям. Протовестиарий Михаил, судя по всему, был далеко не бедным человеком. Во всяком случае, его усадьба, включавшая в себя кроме трех роскошных зданий еще и с десяток подсобных помещений, раскинулась едва ли не на целый квартал. Помещений здесь хватило бы на добрую сотню рыцарей, но скуповатый византиец поселил у себя только самого графа и десять самых близких к нему людей. Всех остальных французов разместили частью в казарме, а частью вообще вне стен города на отдаленных усадьбах. Обиженные на судьбу рыцари глухо роптали и требовали от Вермондуа действий. Прибегать к силе в столь стесненных обстоятельствах было бы безумием. Византийцы просто перебили бы крестоносцев, сославшись на их дурное поведение.

– Так подскажи мне, где их взять, Гуго, – криво усмехнулся Глеб, с неодобрением глядя на своего сюзерена. Графу Вермондуа уже исполнилось тридцать шесть лет. Это был рослый шатен с карими глазами, далеко не глупый, но так и не избавившийся от легкомыслия, свойственного ему с юных лет.