Игра во все руки - Алейников Кирилл. Страница 33

Еще бы.

ГЛАВА XVI

На скалистом шотландском обрыве, высоко над холодной водой, над шумным и равнодушным прибоем, над криком чаек и шелестом ветра в чахлых березах возвышался замок конца пятнадцатого века, отлично сохранившийся; лишь кое-где в стенах внимательный взгляд обнаружит пробоины времени, но они скорее украшают древнее сооружение, нежели уродуют. Еще на подъезде к замку становится понятно, что он не заброшен и не превращен в какой-нибудь национальный парк. Это становится понятным, во-первых, по табличке с левой стороны асфальтированной дороги, которая немедленно попадает в поле зрения любого водителя, решившего с главного шоссе съехать на эту дорогу. Ярко-желтая табличка ненавязчиво, но весьма конкретно намекает на запрет въезда в частные владения: черные жирные буквы сложились в таинственную фразу «ПРОЕЗДА НЕТ. ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА», а ниже более мелким шрифтом подписано «Немедленно разверните свой автомобиль». Конечно, такие таблички любят оставлять вокруг себя ребята из правительства, нашедшие очередной знак в пшеничном поле или сбившие очередную «тарелку», но вряд ли ребятам из правительства понадобился старый замок, к которому могут проявлять интерес разве что призраки, но не инопланетный разум.

Во-вторых, если все ж проигнорировать предупреждение на желтом знаке и поехать дальше, то через пять километров отменного шоссейного полотна над лесом возникнет массив каменной стены, а за ней — серо-голубые башни замка. Петляющий серпантин приведет к автоматическим воротам, массивным и явно принадлежащим более позднему времени — концу двадцатого века, например. На воротах уже нет никаких знаков, зато висят мощные прожекторы и две черных вороны видеокамер наружного наблюдения. В воротах так же есть небольшое окошко с тонированным пуленепробиваемым стеклом, односторонне прозрачным. По десятиметровым стенам замка проложены щедро намотанные жилы колючей проволоки под током, будто кто-то может взобраться на них…

Комплекс безопасности замка не исчерпывается желтой табличкой, воротами и проволокой. Ни одна древняя армия ни за что не взяла б этот оплот безопасности, не смогут взять его и современные полицейские подразделения и армия без предварительной подготовки. Да и не возникает у смертных желания вторгаться в обитель Зла…

Туман накатывал с моря волнами подобно воде. Кое-где его подвижные белесые щупальца уже коснулись кромки берега и жадно лизали холодные камни, обточенные волнами за миллионы лет в почти идеальные диски. Туман нес в себе холод и влагу, запах соленой воды и водорослей. При желании можно было различить и другие запахи: дизельного топлива, разложения, рыбы. У человека, опасно стоявшего на крыше замка, не было желания разбираться в букете идущего с моря бриза. Кожаный его плащ слегка колыхался, хмурые глаза на бледном, будто высеченном из мрамора лице пристально всматривались в туман, но были такими же туманными. Руки в черных кожаных перчатках были скрещены на груди. Какое-то время человек продолжал стоять в такой же позе, совершенно равнодушный ко всему кроме темных вод океана и наползающего на берег тумана. Затем, когда туман стал обволакивать скалу и стоящий на ней замок, человек сел, упершись спиной в кирпичную дымоходную трубу. Лязгнула амуниция.

Незамысловатые строчки крутились в голове человека. То была песня другой страны, не Шотландии и не Великобритании. Кажется, то русская песня, но кто ее поет (или, быть может, пел), вспомнить не удавалось. Человеку на крыше не удавалось вспомнить даже, в какой стране он родился, какой язык познал первым… Теперь он разговаривал на всех языках Земли, был почти во всех странах (притом, что никогда физически в них не бывал; странные ощущения рождались где-то в глубинах сознания), но многое не мог вспомнить из прошлой жизни. Где родился, где вырос, кем были его родители, какую жизнь вел прежде. Прежде, чем стать иным. Иногда всплывали воспоминания, но все они являлись подобно кошмарам, и каждый такой кошмар подстегивал на новый шаг. Шаг… Шаг неизвестно куда, неизвестно зачем, но кажущийся верным и точным. Песня продолжала тихонько шептать в голове; нет, она не имела никакого отношения к теперешней сущности сидящего на крыше человека, но казалась одним из малочисленных мостов, связывающих его с прошлым, с теми временами, когда он еще был человеком.

Когда он не был Вампиром.

И таких мостов становилось все меньше. Голова его кишела сонмом разных мыслей и ложных воспоминаний, ложных, ибо они принадлежат тем душам, что Вампир уже поглотил. И средь миллионов воспоминаний не хватало места для собственных.

«И когда же я окончательно стану вампиром? — спросил он когда-то девушку, Светлану Добровольскую, кажется, охотницу Ордена Света, вскоре после заражения вирусом Зла». «Когда выпьешь человеческой крови, — ответила она тогда». И он выпил. Мог бы, конечно, воздержаться и наверняка воздержался бы, зная последующие события. Но он не знал и потому выпил. Ведь вампиры не могут без крови, не могут без убийств. Даже самые «добрые» из них — те, что когда-то служили Ордену и Актарсису, даже они вынуждены убивать.

Когда-то давно, миллион лет назад его вовлекли в сложную игру, сделали пешкой, к ужасу и недоумению игроков вдруг обернувшейся ферзем. Пешкой, внезапно вышедшей из-под контроля и затеявшей новую игру по собственным правилам. Они сделали так, чтобы он обернулся в существо Тьмы, заставили его убивать людей и пить их кровь, заставили стать предателем и палачом. Но вместе с тем они открыли ему глаза: нет истинного Зла или истинного Добра, даже войны или противостояния как такового между ними нет и быть не может, как палка не может воевать сама с собой двумя своими концами, как день не может высказывать претензии ночи, а ночь — дню. Нет, светлые, темные — это одно и то же. Паразиты на теле человечества, реинкарнационные останки некогда живших людей, непостижимым образом воскресшие и объявившие себя особенными.

На собственном опыте Вампир убедился, как они могут вмешиваться в жизнь людей, коверкать ее, сминать подобно листу бумаги и выкидывать в мусорное ведро. Воспоминания убитых им вампиров разворачивали перед внутренним взором вовсе уж кошмарные картины расправ иных сущностей над людьми; Тьма не особенно церемонится, убирая со своего пути неугодных ей, но Свет использует те же самые средства. Даже теми же самыми руками: руками оборотней, вампиров и людей, верящих, что каждое их действие направлено на победу Света и Добра… Тьфу! Какая победа, какой Свет? О каком добре может рассуждать астер, посылающий на убийство волка или упыря? Посылающий человека на смерть…

Туман уже полностью обволок замок. Стало холодно и тоскливо. Впрочем, Вампир не чувствовал холода, а тоска крепко въелась в его черную душу, слилась с ней в единое целое еще давно.

…Он обернулся к своим друзьям… и обомлел. Все они были изрешечены пулями и лежали у дверей в самых разных позах.

Он подскочил к Максу, но в его глазах был лишь стеклянный блеск. Огромные дымящиеся раны превратили его грудь в фарш…

Он бросился к Шокеру, но Леха, подогнув под себя ногу, уставился одним глазом в небо. На месте второго зияла сквозная дыра…

Он упал на колени перед Топором, однако успел услышать лишь последний предсмертный хрип, и Стас уронил голову на грудь…

Лишь Светлана еще дышала, но силы покидали ее с быстротой молнии…

Наверное, в тот самый момент все и началось. Не кончилось, а именно началось. Тоска от необратимости и безысходности заволокла разум и душу Вампира, вера в Добро испарилась, надежда на победу Света лопнула мыльным пузырем. Как может Свет победить Тьму, если и Свет, и Тьма суть одно и то же. Макс, Леха, Стас были его друзьями, пусть злобными и кровавыми убийцами, но все же друзьями. Они поверили в необходимость противостоять Яугону во имя Актарсиса, ибо думали, что такой путь чист и справедлив. Они пошли против своей сути, против Дьявола и вопреки устоявшемуся мировоззрению, однако погибли от пуль светлых. Ведь Тьма и Свет — одно и то же, лишь облаченное в разные одежды. Пойдя против одной из сторон, ты неминуемо идешь и против другой, об этом даже гипотеза Великого Коллапса толкует. Кто же знал, что уже тогда нужно было противостоять не половине одного целого, а всему целому сразу. Вероятно, поняв это, Вампир смог бы уберечь друзей, возможно, и не стал бы Вампиром, волей случая одолевшим Познавшего Кровь. Все пошло б по иному пути, и что на том пути, никому неизвестно. Лишь одно ясно точно: тот путь был бы не столь кровав, как нынешний.