Игра во все руки - Алейников Кирилл. Страница 34

Они хотели убить и его. Они заставили его пройти по кровавому пути убийств людей, вампиров и оборотней, а потом избавиться от него как от потенциально опасного противника. Но кое-что просчитали (хотя, зная подлую натуру светлых, более правдоподобно предположение, что и дальнейший ход событий они так же просчитали до мелочей), не учли в своих планах силы Познавшего. Проворонили появление нового демона, более сильного и могущественного. Демона, который вскоре войдет в Актарсис с легионом солдат.

…Вампир Суховеев представляет серьезную угрозу для Актарсиса. Его необходимо уничтожить…

Как в воду глядел тот тип, Елизар, кажется. Но на то время Суховеев был еще бессмертным, ведь сила Познавшего клокотала в нем бурей энергетических потоков. Теперь Вампир знал, что бессмертие его отошло в историю, и связано то с невероятным событием, развивающимся стремительно, как грохочущая с горных склонов лавина. Вампир чувствовал проявление в Срединном мире точек входа. Чувствовал слияние миров. Чувствовал грядущие предсмертные крики людей, детский плач и причитания женщин. Ведь люди никогда не смогут жить с иными, с теми, кто на протяжении тысячелетий паразитировали на теле человечества, играли с ним в свои игры, поддерживали собственное бессмертие душами умерших людей. Люди смогут жить рядом с нечистью — вампирами и оборотнями, — ибо нечисть никогда не претендовала на бессмертие, никогда не выходила за рамки однажды установленных правил, никогда по сути-то не отличалась от живых. Но с потусторонними сущностями люди не уживутся — это как пить дать. Будущее не за Актарсисом или Яугоном, не за демонами или астерами; будущее за Срединным миром, за Террисом, за людьми и теми, кто сможет найти с людьми общий язык. Нечисть найдет, ведь веками она жила бок о бок с людьми. А прочие не смогут, потому что ни так называемое Добро, ни так называемое Зло не смогли доказать необходимость своего существования, а были обеспокоены лишь одним — поддержанием баланса энергий, дабы не развалиться без него.

Теперь настало новое время. Переломное для всех. Вампиры больше не будут сражаться ни на стороне Света, ни на стороне Тьмы. Вампиры, да и оборотни, судя по всему, ныне будут лишь сами за себя и за тех, кто жил в Срединном мире. Ведь Срединный мир их исконный дом, в который вскоре хлынут грязные потоки потусторонних сил.

…Он был давным-давно проклят и просто сидел в полном одиночестве и грустил. Кому-то может показаться странным, как демон может грустить, но он в самом деле грустил, тоска витала над ним, размахивая большим перепончатыми крыльями. Он раз за разом вспоминал свою жизнь от того дня, когда стал вампиром, и до потери всех, кто был ему дорог. Он потерял Макса, лучшего друга всей жизни, но так и не успел сказать ему об этом. Он потерял Стаса и Леху, двух бесшабашных вампиров, бросившихся с головой в опасное приключение, ибо он попросил их об этом. Он потерял Свету, симпатичную, смелую и, как выразился Стас, добрую девушку-оборотня. Он потерял самого себя, превратившись в Познавшего Кровь, вознесшись над всеми вампирами Срединного мира…

Он потеряла веру в добро и зло, веру в само существование этих понятий, сил и мотивированных ими поступков.

Но самое главное, он потерял свободу, которую так хотел обрести.

Впрочем, остался кое-кто, кого он еще не потерял…

По черепичной крыше к нему подошла девушка, бледнолицая, в легком белом платье с голубой окантовкой. Она была молода и красива, но печальна, будто только что получила известие о гибели кого-то из близких, любимых… Теперь она всегда печальна, Вампир уже и забыл, когда она светилась счастьем, когда искренне улыбалась, забыл ее смех и чарующий шепот. Девушка по-прежнему любила его, а он любил ее, но отношения изменились с того момента, как он обернул ее в вурдалака. «Сережа, ты же знаешь, как избавиться от моих шрамов». Он был Познавшим, его укус излечивал человека, но превращал в вампира. Он мог бы любить девушку и со шрамами, но отчего-то впадал в отчаяние, когда вспоминал ее прекрасное лицо. Быть может, все дело в том, что он в то мгновение окончательно понял: время вспять не повернуть, не войти вновь в ту жизнь, что утрачена; наверное, он инициировал ее в отчаянной попытке сохранить от огня хоть один мост, связывающий его с прошлым. Хоть один мост… Но и он сгорел.

Девушка встала рядом и положила тонкую руку на обесцвеченные, короткие волосы Вампира. Ее взгляд блуждал по океану тумана, будто она хотела увидеть то, что видел в нем Вампир.

Но он не видел там ничего.

— Я знала, что ты тут. Последние дни ты чаще бываешь на крыше, чем со мной.

— Прости, — тихо ответил Вампир.

Нет, она ни разу не упрекнула его в инициации. Она сама просила это, сама хотела вернуть прежнюю красоту, и причиной тому была все та же призрачная надежда обернуть время вспять. «Потому что я тебя люблю. И потому что ты не сможешь быть один. Одиночество погубит тебя — разве этого хотели твои друзья? Они отдали жизни за дело, которое ты обязан продолжить. Но ты не сможешь, если будешь один…» И она помогла ему выжить и начать борьбу против потусторонних сил, без нее он, наверное, сошел бы с ума. Одиночество ведь — самая тяжкая пытка из всех, что можно выдумать. Плохо, когда нет спутника в длинной дороге, когда нет единомышленника на пути к истине, когда нет существа способного поддержать тебя в трудную минуту. Еще хуже, когда есть спутники, единомышленники и друзья, но нет самого себя, будто не ты вовсе живешь и идешь по пыли времени, а твое тело, оболочка, навсегда покинутая душой. Вампир ощущал себя таким телом без души. Возможно, в параллельных мирах он все ж отыщет ее, свою заблудшую, проклятую, жалкую и пугливую, но родную и единственную душу. Сотни тысяч вампиров уже готовы в любой момент выполнить любой его приказ, гарнизон замка набран из лучших бойцов среди вурдалаков, воспитанных, честных и дисциплинированных; есть даже любящая девушка, готовая незамедлительно отдать свою жизнь ради него. Но отчего-то тоскливое одиночество гложет внутри беспрестанно, как раковая опухоль, как фантомная боль в утраченной когда-то конечности. Тоска преследует его с тех пор, как пришло разочарование в Свете, в Тьме и во всем, что относится к ним. Тоска без начала, тоска без конца, гнетущая и уничтожающая рудиментарную душу, остаток души.

И Вампир твердо знал, что тоска не пройдет никогда. Грядет война, самая разрушительная и беспощадная, но ее исход ничего не решит по-настоящему. Война не принесет той свободы, о которой все чаще приходят мысли. Война не сможет избавить мир ни от насилия, ни от подлости, ни от грязи, возможно, даже усугубит все это. Война так же бессмысленна, как любая другая, и неизбежна, как сменяющее само себя время. Война даже надежду — и ту дать не сможет, надежду в благополучный исход, ибо исход для живого существа может быть лишь один. Но жизнь никогда не стремится к нему, ведь этот исход — смерть.

Не стремится жизнь, но обремененный миллионами чужих воспоминаний разум — стремится. Ведь смерть теперь, после Слияния — это путь в истинной свободе, безграничной и полной, вечной и абсолютной. СВОБОДЕ.

— Последняя битва уже не за горами. Я чувствую это.

Голос девушки был печален. Она догадывалась, что последняя битва для Вампира станет действительно последней. Он уйдет. Уйдет туда, откуда не возвращаются больше. Не в Яугон, не в Актарсис — нет. Уйдет в белое молоко свободы, смерти, небытия…

Вампир кивнул. Он и сам чувствовал близость той битвы. Не знал лишь, где и когда она случится.

— Завтра я убью последнего Старейшину, — словно сам себе сказал он.

— Я знаю, — ответила девушка, поглаживая ежик его прически. — Будь осторожен.

Вампир опять кивнул. Он мог бы давно умереть, вновь став смертным ныне, но чувствовал: рано еще покидать грешную вселенную и растворяться в ее информационном поле. Необходимо сделать многое, прежде чем уходить. И многое уже сделано: двенадцать кланов полностью перешли под контроль Вампира. Остался еще один, штаб-квартира которого базируется в Соединенных Штатах, в Детройте.