Кембрия. Трилогия (СИ) - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович. Страница 14

За спиной у мужа жена – рубашка узкая, поверх рубашка широкая, передник – дети прячутся за мать. Не захотела ни мужа одного отпустить – а вдруг приглянется соседке, да та его и заберет? – ни отпрысков одних оставить. Детей‑то воровать фэйри тоже любят. Куда больше, чем мужей. На лице, помимо беспокойства – досада. Что приходится стоять против чаровницы‑фэйри ненаряженой и босоногой.

Как должна себя вести сида, Клирик теперь знал. И вел разговор именно так, как и положено было по легендам.

– Бросаю камни в реку, добрый человек. Это земля твоего клана?

– Моего клана и моя… Вон мой дом, поля. А зачем ты бросаешь камни, озерная?

– Нужно. Успокойся. Вреда тебе не будет. Сейчас отправлю на дно еще парочку, и хватит…

Камень вместе с очередным ударом сердца Немайн ушел вниз. Раз, два, три, четыре… Плюх! Пять. Отличный обрыв! Переменной высоты. Удалось найти место, с которого камень падает ровно пять ударов спокойного сердца Немайн. Оставалось: отмерить высоту веревкой с грузом на конце, да узнать частоту собственного пульса.

Фермер с интересом наблюдал как фэйри пользуется ловчей веревкой. Нормальные люди ею стреноживают скот. Эта осторожно потрогала грузиком воду, и стала сворачивать снасть.

– Ты что, агиску ловишь? Водяную лошадь?

– Нет. Я ловлю метр.

Коротко и непонятно – значит, в самый раз.

– А это что – метр?

– Хочешь помочь? Подойди сюда. Давай руку. Вот так… Занятно. Все. Спасибо. При случае отблагодарю.

Свернула скотью веревку, и двинулась от обрыва в лес.

– Озерная! – фермерское семейство тянулось следом.

– Я сказала: при случае. Случай еще не наступил.

– Так я не про то… Ты замуж не хочешь? У меня брат есть. Неженатый и хозяйственный. И добрый. Бить не будет. А Метр – это быка водяного так зовут?

Немайн хмыкнула. Похоже, озерные фэйри пасли водяных быков и лошадей. И считались выгодной партией для местных фермеров. Клирик зарубил в мозгу, вопрос: а как валлийцы со всем этим межвидовым скрещиванием вообще ухитряются воспринимать себя единым народом? Нацией? Вообще людьми? Это ведь похлеще многонационального советского народа!

– Замуж я пока не хочу, – это чтоб не подумал, что фэйри цену себе нанимает. – Да и брат твой великой сиде, думаю, не пара. Подозреваю, умер бы от страха, узнав, кого ты за него просватал.

– Не хочешь – не надо, земную девушку подберем. Но какая из тебя сида? Они‑то ростом повыше будут. И покрасивше. Говорят, такую увидишь, сразу втюришься до изумления. И что‑то я в тебя не влюбленный, озерная?

– В семье не без урода. И неужели ты думаешь, что сиду можно полюбить против ее воли?

– Слушай, озерная, врать соседям нехорошо! Я ведь сейчас проверю, и будет тебе стыдно, – заявил фермер. Выставил перед собой кисти рук, загнув три пальца.

– Сколько пальцев?

– Ну семь… – Клирик пытался припомнить хоть что‑нибудь про «озерных». И какое отношение имеют распальцовки к определению вида фэйри.

– Угадала, – объявила фермерская жена, – угадала. Ты на цвет ее лица посмотри. Бледная. Не под солнцем живет. А личико хорошее, гладкое. И глаза как у Божьей матери… Озерная дева, кто же еще.

– В холмах тоже, небось, не солнечно… – буркнул муж, и загнутым оставил только один палец, – Извини за назойливость, соседушка, но интересно ведь. А теперь сколько?

– Девять. А мне вот интересно, как тебя зовут. Соседей‑то надо знать. Назовешься?

Фермерша прикрыла рот ладошкой. Имя – главный компонент многих сглазов. И даже бытовое прозвище в руках сильного колдуна будет иметь немалую силу. А где видали колдунов могущественнее сидов? Но муж махнул рукой.

– Великой сиде назову. Такая зазря не обидит. Но, для верности, скажи: сколько будет семь да еще восемь?

– Пятнадцать.

– Ты взаправду сида! Прости за глупость, но все, что я наверное знал, так что озерные девы умеют считать только до пяти… А я – Перт ап Реннфрю. Клан Вилис‑Кэдман. Виноват, что сразу великую не различил.

Вилис‑Кэдман… Клирик что‑то такое припоминал. Да и цвет пледа…

– Привет тебе от Дэффида ап Ллиувеллина. Я у него недавно гостила. Не подскажешь, в какой стороне гэльский монастырь?

– Там… Леди сида! Не сочти за дерзость, но новости мы раз в месяц слышим. В город и того реже выбираемся. А уж таких, как ты, и за жизнь можно ни разу не повстречать. Не окажешь ли милость, отобедав с нами?

Отказывать – значило подтвердить, что сида обиделась. После чего все неприятности будущих десяти лет будут приписаны ведовству фэйри. Разделить трапезу – значило заключить мир. Не навсегда, и даже – не надолго. Но преломившим хлеб для новой вражды нужен хотя бы повод. Одна беда – национальная хлебосольность и разговорчивость валлийцев. Когда б в гости ни пришел – уйдешь утром.

– Рада бы, да у меня работа неотложная есть, – Немайн улыбнулась. – Да и у тебя, наверное, тоже. А вот завтра к вечеру – пожалуй, навещу тебя. И насчет всей жизни – не зарекайся. Так что – до свидания.

До вечера Клирик собирался еще килограмм заохотить. С этим было уже не просто – а очень просто. Если исключить необходимость отпилить ножом и ошкурить небольшой деревянный кругляшок. Опустить его в котелок с водой. Дать немного поплавать. А потом измерить высоту смоченной части.

Плотность воды – килограмм на литр. Плотность бруска – отношение объема к водоизмещению. Плотность умножить на объем – вес. Вот и первая гирька…

Еще немного механики, еще немного вычислений, и выяснилось, что на грунт легонькая сида давит, как пресловутый «Тигр». Разумеется, при всем походном вьюке. Но у танков хоть катки не болели! Зато гнулись и перекашивались. Захотелось заполучить вот сюда в темновековый лесок морду художника, наградившего эльфиек ступнями такого размера, что у китаянок получался только путем вивисекции. Ходить бедняжки после "подрезания ног" и вовсе не могли. Немайн могла. Недалеко, недолго. И, желательно, без груза за плечами…

Совсем в тоску вгоняла мысль о неизбежности новых марш‑бросков. А они ожидались. Для основания монастыря нужно было еще очень и очень многое, и разрешение короля занимало очень скромную очередь. Для начала стоило окончательно определить место и придумать устав. От созерцания стены бывшей монастырской трапезной, а заодно и кухни, Немайн отвлек шорох, донесшийся со стороны единственного входа. Множество легенд о пробитых пастырскими посохами ногах (из которых Клирик наверняка знал только про святого Патрика и Ивана Грозного), свидетельствуют не только о готовности крестимых язычников (или неугодных посланников) терпеть эту самую боль, но и о боевом назначении подтока этих самых посохов.

Лорн, принимая заказ на навершие двойного назначения, вовремя напомнил про подток, так что посох Немайн был опасен с любой стороны. Теперь, ухваченный возле навершия, он упирался подтоком в поджарый живот… самурая. Иначе воспринять этого могучего человека с выбритым – от уха до уха – лбом, пучком волос на затылке, в халате и сандалиях, Клирик не мог. И оторопел. Но после достопамятного ночного похождения, делать выводы не торопился. Пришелец, между тем, сделал пару быстрых шагов назад, и лишь потом дал себе труд удивиться.

– И за что такой прием неласковый? – поинтересовался он. – Ты бы, дочь Дон, пыряло от моего живота убрала. Мне на тот свет рановато. Обеты не отпускают. Так что – зашибить не зашибу, а оглоушить могу вполне.

Немайн тоже отступила и перехватила посох за середину. Превратившись из импровизированного эстока в булаву, в опасности он только прибавил, но выглядеть стал куда более мирно.

– А ты зачем подкрадывался? – спросила Немайн. – И вообще кто такой?

– У меня шаг такой, воинский. Тихий. Хорошо учили. На людях – нарочно приходится пришаркивать, бесшумность многим не нравится. Но кто же знал, что тут есть люди… Все ушли. А кто я такой? Великий грешник, обуянный гордыней – и бывший епископ этого монастыря…