Ласка сумрака - Гамильтон Лорел Кей. Страница 24

– И никто бы не захотел, Мэви, так что не переживай.

Она нахмурилась, и я снова решила, что она не играет.

– Я не переживаю, Мередит. Не в моих силах охранять твою безопасность в этих темных мрачных коридорах.

Я пожала плечами.

– При темном дворе есть свет и смех, как есть тьма и горе при дворе сияющем.

– Не думаю, что в Неблагом Дворе можно найти чудеса радости и веселья, которые ждут каждого при Благом Дворе.

Я оглянулась через плечо на Дойла и Холода, обведя их нарочито долгим взглядом. Потом медленно повернулась обратно к Мэви, позволив их красоте отразиться в моих глазах.

– Не знаю, не знаю, Мэви… И при темном дворе есть свои радости.

– Мне доводилось слышать о разврате, царящем при дворе королевы Андаис.

Это заставило меня расхохотаться.

– Ты слишком долго прожила среди людей. Такое отвращение в голосе! Радости плоти – это благословение, которое следует разделять, а не проклятие, от которого нужно защищаться.

– Ну, твой блудный страж и моя милая Мари в этом уверены, должно быть. – Она с улыбкой смотрела мне за спину. К нам направлялись Рис и Мари. Белые локоны Риса снова спадали до талии, мальчишески-привлекательное лицо лишилось фальшивой растительности. Расшитая жемчугом повязка опять закрыла поврежденный глаз. Он улыбался, чуть ли не хихикал, словно узнал какую-то новую шутку.

Мари тащилась за ним следом. Ее прическа была чуть менее безупречной, чем прежде, и белая рубашка выбилась из пояса юбки. Но она веселой не казалась.

Если намек Мэви был правдив, Мари должна была улыбаться. У Риса хватает недостатков, но неумение вызвать улыбку на девичьем личике к ним не относится. Может, его и не стоит воспринимать так серьезно, как кое-кого из других стражей – в постели или вне нее, – но в постели с ним всегда бывало очень весело. Я заметила, что снова хмурюсь. Если он проделал что-то сексуальное с Мари, как мне следует к этому отнестись? В конце концов, он был моим. И только моим, по воле королевы.

Я попыталась почувствовать боль, ревность или хоть обиду из-за того, что он обжимался с Мари, – и не смогла. Может, потому, что я сама спала не только с ним. Может, чтобы ревновать по-настоящему, нужно соблюдать что-то вроде моногамии? Не знаю, если честно, но почему-то меня это просто не взволновало. Вот если бы он переспал с ней, меня бы это задело, потому что забеременеть должна была я, а не какая-то секретарша какой-то кинозвезды! На остальное мне было плевать.

Рис упал передо мной на одно колено, слегка потеснив Китто; но сам факт, что он по собственной воле прикоснулся к маленькому гоблину, был очень хорошим знаком. Он поднял мою руку к губам, ухмыляясь.

– Милая Мари предложила мне свои услуги.

Я подняла брови:

– И?..

– Было бы невежливо остаться безучастным к такому предложению.

По стандартам фейри, он был совершенно прав.

– Она человек, не фейри, – заметила я.

– Ревнуешь? – спросил он.

– Нет. – Улыбаясь, я отрицательно качнула головой.

Он поднялся на ноги одним плавным движением, по пути чмокнув меня в щеку.

– Я всегда знал, что ты больше фейри, чем человек.

Мари присела возле Мэви. Лица девушки нам не было видно, но она качала головой, и Мэви повернулась к нам откровенно возмущенная.

– Мари сказала, что ты отверг ее, страж.

– Я дал понять со всей очевидностью, что восхищаюсь ее красотой, – ответил Рис.

– Но не воспользовался предоставленной возможностью.

– Я – возлюбленный принцессы Мередит. К чему мне искать кого-то еще? Я оказал твоему секретарю все внимание, какого она заслуживала, ни больше ни меньше. – Веселье исчезло с его лица, он казался почти рассерженным.

Мэви потрепала женщину по руке и отослала ее в дом. Мари старательно избегала взгляда Риса. Думаю, она была смущена. Может, она не привыкла к тому, чтобы ее отвергали, а может, Мэви убедила ее, что дело верное…

Я встала.

– Хватит игр, Мэви.

Она потянулась ко мне, но я была за пределами досягаемости.

– Мередит, пожалуйста, не обижайся. Я не хотела тебя оскорбить.

– Ты подослала свою секретаршу соблазнить моего возлюбленного. Ты пыталась соблазнить меня, и не из чистого желания, а из желания управлять мной.

Она порывисто встала.

– Твое последнее утверждение – неправда.

– Но ты не отрицаешь, что велела своей прислужнице соблазнить моего любовника.

Она сняла солнечные очки, так что я смогла увидеть ее растерянность и смущение. Я могла поспорить, что она играла на публику.

– Вы – из Неблагого Двора, и все виды соблазна вам доступны.

Настала моя очередь для растерянности.

– При чем тут мой двор? Ты оскорбила меня и моих людей.

– Вы – неблагие, – повторила она.

Я потрясла головой в недоумении:

– И что из этого следует?

– Вы не стали надевать купальные костюмы… – тихо сказала она, пряча глаза.

– Что?! – снова не поняла я.

– Если бы Мари увидела его обнаженным, она могла бы убедиться, что его тело чисто, за исключением шрамов.

Я нахмурилась сильнее.

– О чем ты лепечешь, во имя Госпожи и Консорта?

– Вы все – из Неблагого Двора, Мередит. Я должна была убедиться, что вы не… не нечисты.

– Ты имеешь в виду, не уроды, – перевела я и даже не пыталась смягчить злость в своем голосе. Она едва заметно кивнула.

– С какой стати тебя вообще интересуют наши тела, как бы они ни выглядели?

– Я сказала тебе, чего я хочу, Мередит.

Я кивнула и была достаточно мила, чтобы не обнародовать перед всеми ее секрет, хотя, видят боги, она не заслужила такой любезности.

– Если кто-то из тех, кто поможет мне в моем стремлении, нечист, то… – Она чуть кивнула мне, побуждая закончить предложение самостоятельно.

Я наклонилась к ней и скорее прошипела, чем прошептала:

– Ребенок родится уродом.

Никакой гламор не мог уже скрыть запахи какао, алкоголя и табачного дыма, исходившие от ее кожи и волос. Меня охватил внезапный приступ тошноты.

Я попятилась от нее и упала бы, если б Рис не поймал и не поддержал меня.

– Что случилось? – прошептал он.

Я покачала головой.

– Я устала от этой женщины.

– Тогда мы уходим, – сказал Дойл.

Я снова качнула головой:

– Еще нет. – Я стиснула локоть Риса и повернулась к Мэви. – Ты скажешь мне, почему ты была изгнана. Ты скажешь мне всю правду здесь и сейчас, или мы уйдем и не вернемся.

– Если он узнает, что я кому-то проговорилась, он убьет меня.

– Если он обнаружит, что я была здесь и говорила с тобой, неужто ты думаешь, он станет выяснять, проговорилась ты или нет?

Теперь она испугалась, похоже. Но мне не было дела до ее испуга.

– Скажи мне, Мэви, скажи – или мы уйдем, и ты не найдешь никого другого за пределами дворов, кто сможет тебе помочь.

– Мередит, пожалуйста…

– Нет, – процедила я. – Великий, чистый Благой Двор – как свысока вы смотрите на нас! Если ребенок рождается уродом – его убивают – или убивали, пока у вас не перестали появляться дети. Тогда даже монстры приобрели ценность. Знаешь ли ты, что случалось с младенцами после этого, Мэви? Знаешь ли ты, что случалось в последние четыре сотни лет или около того с уродами, рождавшимися у благих? Потому что, не сомневайся, инбридинг влияет на всех, даже на бессмертных!

– Я… не знаю.

– Знаешь. Весь этот блестящий, сияющий двор знает. Моей собственной двоюродной сестре позволили остаться при дворе, потому что она – частично брауни. Вы не выкинули ее, потому что брауни – благие, не благие сидхе, но все же создания света. Но когда сами сидхе производят на свет монстров – чистые, сияющие благие сидхе производят уродов, чудовищ, – что тогда происходит, куда они деваются?

Она плакала, тихими, серебристыми слезами.

– Я не знаю.

– Знаешь! Младенцев отдают Неблагому Двору. Мы принимаем монстров, этих чистокровных благих монстров. Мы принимаем их, потому что мы рады всем. Никого, никого не отвергает Неблагой Двор, и уж конечно – не крошечного новорожденного младенца, чье единственное преступление в том, что он появился на свет у родителей, которые не потрудились изучить свою родословную достаточно, чтобы не заключить брак с собственными гребаными родственниками!