Воин. Возвращение - Говда Олег Иосифович. Страница 37

Интересно, почему как только оторвешь глаза от пола или земли и взглянешь на небеса или иную даль, так сразу хочется ругнуться. От восхищения, или наоборот, от осознания: как прекрасен мир вокруг, и в каком дерме, при всем этом окружающем нас великолепии, мы почему-то живем. Упорно и настойчиво… Уподобляясь свинье, которая из всех красот всегда выбирает самую глубокую и зловонную лужу. Да чтоб погуще…

* * *

С восточной бойницы открывался изумительный, по пастельному спокойствию и однотонности красок, вид на лес. Размеренная зелень, залившая все до самого горизонта и начав карабкаться на едва различимые склоны гор, изредка затемнялась в местах скопления хвойных пород и светлела редкими полянками. Зеленка, она и есть зеленка. В общем и целом — ничего интересного, если туда не соваться. Вот мы и не будем торопиться. Тем более что с гномами мы не воюем, а тролль — одна штука, нашим Выселкам уже почти отец родной. Он же — друг, товарищ и… О родственных отношениях промолчим…

Отдаленный пейзаж сквозь прорезь в южной стене башни смог бы осчастливить любого украинца. Нет, он совсем не напоминал шмат сала, зато километрах в восьми, ровная, как стол, серебристо-зеленая степь начинала стремительно желтеть, и у самой небесной кромки возникало то самое сочетание колеров, от которого приходит в трепет всякая свободолюбивая душа…

Где-то там, между побережьем и обжитой частью полуострова, кочевало небольшое племя орков. Но их вождь Каменная Башка чтил уложение о мире, и степные воины пока не беспокоили людей. Хотя, скорее всего, оркам попросту еще не стало тесно на своих территориях…

Ладно, не все сразу. К геополитическим вопросам в отношении южных соседей вернемся, когда разберемся с текущей мелочевкой. То есть — гоблинами.

С северной стороны можно было полюбоваться на сами Выселки, лежавшие передо мной, как на ладони. На протекающую за деревней речку, с незатейливым названием Быстрица. На небольшой, поросший вербами, орешником да вишнями островок, гектаров на пять, образовавшийся в результате паводка и последующей смены рекой русла. Но и от старицы капризная река отказаться не захотела. Еще дальше глаз радовали общинные поля, раскинувшиеся по ту сторону водной преграды. По сравнению с теми ланами, что мне доводилось видеть на Родине, когда трактор при вспашке делает один круг как раз к обеду, — здешние нивы больше походили на огороды. Но, в пересчете на количество рабочих рук и технологический уровень, площадь вспаханной земли, впечатляла и вызывала уважение.

За полями кучковались небольшие березовые рощицы, между которыми (исходя из полученной мною подсказки, поскольку с бойницы башни увидеть это не представлялось возможным), тянулись болота и прочие топи. Местами вполне проходимые, а где — лучше и не соваться, пропадешь. Трясина, одним словом. А за болотами и плавнями, еще дальше, километрах в четырех от деревни, как раз и начинался Гоблинский лес. Одним названием объясняющий, какой вид обитателей в нем наиболее распространен. И ближе всего к Выселкам располагалась территория клана Лупоглазых. То есть — на текущий момент — проблема нумер раз! Общества и моя личная.

Перейдя по ходу течения Быстрицы к западной бойнице, я сперва обнаружил обширные выпасы, на которых паслось стадо голов в, гм… много голов. Определять на глазок количество, постоянно передвигающихся с места на место животных я не умел, а справочное бюро ехидно помалкивало. Типа, 'закрыто на обед' или 'ушла на базу'. Ну и ладно, не принципиально. Зато в этой же стороне обнаружилось кое-что другое… Более интересное и важное.

Километрах в семи-восьми строго на запад, куда указывала голубая лента Быстрицы, я заметил крыши строений. Домов!

— Это что там? — спросил не задумываясь над тем, как глупо звучит вопрос в устах уроженца здешних мест, коим я по легенде являюсь.

Но староста, погруженный в тревожные мысли, не заметил еще одной моей оплошности, с головой выдающей пришлого человека.

— Приозерное… Ну, налюбовался уже?

— Уже, — кивнул я, отходя от амбразуры и поворачиваясь к Ярополку. — Красиво… Есть за что повоевать с Лупоглазыми.

— Было бы кому, — вернул меня на грешную землю Титыч. — Аль не видел вчера? Одни бабы с ребятишками… Ой, зря ты все это затеял, Влад. Боюсь, как бы хуже не вышло.

— Погоди, Титыч. Во-первых, между бабами и детишками, я заметил человек тридцать парней и мужиков, — кстати, не слишком дружелюбно глядевших на гоблинов. А во-вторых, скажи мне, только честно: неужто веришь, что после того, как я убью второго наемника, Лупоглазые оставят Выселки в покое?

— Больше всего, Влад, мне в твоих словах нравится, как ты с уверенностью произносишь: 'после того', а не 'если'… - пожал плечами староста. — Но, ты уже спрашивал, об этом. Нет, конечно. Но, по уговору, в третий раз потребовать поединок гоблины смогут не раньше, чем через месяц. А это такая прорва времени…

— Если их с умом использовать, — согласился я. — А если просто дожидаться, пока яблоко само в рот упадет, так можно и с голодухи помереть.

— Да ты меня не агитируй, Владислав Твердилыч, — вздохнул Ярополк. — Будь я моложе и чуток глупее, давно плясал бы вокруг тебя от радости. Но я-то битый гусь и знаю: чем все может обернуться. Вот потому и мнусь, как красна девица, что и хочется, и колется, и мамка не велит. Понимаешь?

— Понимаю.

Что тут возразишь, коли староста прав кругом. Ведь даже на моей родине многие поговаривали, что худой мир лучше доброй войны. Пядь за пядью уступая более наглым соседям и землю, и свободу. Крестьянин или иной обыватель, как овца. Все надеется, что резать не будут, а только остригут. А если и зарежут, то не сегодня. А если и сегодня — так не его, а вон того, белобрысого или чумазого… Который не такой как все и выделяется из отары. Но прежде чем начать излагать свой план, надо было сбить Титыча с минорного настроения. Самым простым и эффективным способом — грубой солдатской шуткой…

— Ничего, староста, не дрейфь. Усе будет хорошо: и юбка не помнется, и мамка не узнает…

Видимо Титыч представил себе меня, задирающего юбки гоблинам, потому что сдавленно хрюкнул, точь-в-точь, как в лесу с троллем, а потом, не сдерживаясь, громко расхохотался.

— Прах тебя побери, десятник. Рассказывай уже, что удумал.

Глава шестнадцатая

Вдохнув дым от трубки Ярополка, я впервые осознал, что ни разу, с того первого перекура на пороге 'родного' дома, не потянулся за сигаретами. Помнится, после сражения с Псом Ада что-то такое свербело, но пачки не оказалось под руками. Потом — как отрезало. Интересный эффект от переноса. Надо будет запатентовать, в плане борьбы со сверхприбылью табачных магнатов. А то интересная тенденция просматривается: чем больше курение запрещают, тем дороже становятся сигареты. Хотя, определенная логика просматривается. Коль ты и так потенциальный покойник, от рака легких и прочих никотинозависящих недугов, то зачем тебе деньги? А продолжая цепочку — зарплата, стипендия, пенсия… Все равно потратить не успеешь? Так, может, и кушать вредно? А нам просто забыли об этом сказать?.. Продукты ведь тоже все дорожают и дорожают…

Увлекся. Слава, Богу, лично меня все эти инфляционные вопросы больше не касаются. Как и недоумение: почему бутылка обычной воды с растворенной в ней углекислотой стоит дороже литра молока? В этом мире вода не стоит ровно ничего, а молоко, хоть и имеет цену, но для Влада Твердилыча — подается к столу совершенно бесплатно. Хоть в виде парного, хоть охлажденного, хоть простокваши… Не говоря уже о его производных — сметане, сыре и… масле. Причем не 'процентно-сливочном', а самом что ни на есть полноценном, домашнем, — которое так приятно намазывать на еще не остывший хлеб… Можно и без икры. Прямо слюнки текут.

Вот только отрабатывать все эти блага, мне придется по-взрослому. Без скидок на возраст и опыт.

— Вот что я думаю, дядька Ярополк, — присел я рядом с дымящим, как небольшой винокуренный завод, старостой, на одну из лежанок, сколоченных из толстых досок. Не на полу ж спать, защитникам башни и, нашедшему защиту в ее стенах, мирному населению. — За те две недели, что у нас остались, надо хорошенько проверить все добро, что здесь хранится, и максимально пополнить запасы. А еще лучше, превратить башню во временное хранилище вообще всего — что только ценного есть в деревне. Чтоб в домах у жителей оставались только самые необходимые в быту вещи. Да и то — из тех, что поплоше. Такое, что можно ухватить в руки и убежать, а коли пропадет, так и не жалко…