Сердце пирата (СИ) - "Лиэлли". Страница 6

Когда пират рывком подхватил его на руки, опрокидывая на кровать, голова его закружилась. И он со всей ошеломляющей ясностью понял, что пути назад уже нет. И от этого понимания каждая клеточка его тела загоралась полыхающим огнем, что не ведал он даже в постели короля — своего первого и единственного любовника.

А когда это самое восхитительно горячее и сильное тело накрыло его сверху, придавливая к кровати и не давая даже шевельнуться, сладкий страх затуманил разум, заставляя трепетать пред морской мощью во плоти еще сильнее. Ощущая, как двигаются под гладкой загорелой кожей каменно-твердые мышцы, перекатываясь, словно волны, юноша задыхался от волнующего восторга, торопливо и жадно оглаживая сильные плечи, руки и широкую грудь капитана.

Но пирату, кажется, это не нравится. Потому что, не успев и опомниться, пиратский пленник в буквальном смысле оказывается плененным: Волк, нашарив на полу свои штаны, вытягивает из шлевок кожаный ремень и, лихо обмотав им руки мальчишки, привязывает их к перилам кровати.

Тот пару раз дергается, пытаясь высвободиться, теперь уже по-настоящему ощущая страх, но паника не успевает затуманить разум: слишком велико возбуждение.

Он чувствует грубые ласки капитана каждой клеточкой своего тела, его горячее дыхание и требовательные поцелуи-укусы на плечах, шее, груди и от этого лишь еще больше распаляется. Кажется, словно им овладевает самый настоящий зверь — ненасытный, жадный, свирепый, дикий, грубый и беспощадный.

И стонет, и мечется под ним, вскидывая бедра и умоляя взять, но Волк отчего-то медлит, сводя его с ума своими ласками. Мозолистые пальцы сминают нежную кожу почти больно, оставляя темные следы, которые к утру обязательно нальются синяками, а зверские укусы лишь обостряют ощущения.

И все равно он не хочет, чтобы это прекращалось, потому что его не покидает странное ощущение — есть возможность приручить морского зверя.

Волк уже осыпает поцелуями-укусами его живот и внутреннюю сторону бедер, бесцеремонно и грубо раздвинув их в стороны, но все же — ни капли унижения, как в королевской постели, юноша не испытывает. Так странно — в объятиях Его Величества он ощущал себя марионеткой, искусно имитируя чувства и желание, а здесь же, в грубых объятиях жестокого пирата… свобода. Свобода и волнительный восторг…

Он выгибается, когда ощущает вторжение длинных сильных пальцев. Больно, но так ярко, так остро, так волнительно. Пытается расслабиться, закусывая нижнюю губу, охает, стоит пирату задеть самую чувствительную точку в его теле, и рвано выдыхает. Бедра сами собой входят в ритм, и он уже не просит, не стонет, а умоляет, извиваясь на простынях. А Волк все медлит и мучает его этой грубой, но такой чудесной пыткой, пока наконец его не накрывает волной ослепительного удовольствия, и все меркнет перед глазами.

Однако из блаженного забытья его вырывает болезненное вторжение чего-то гораздо большего и твердого, чем пальцы. Юноша охает, выгибается, инстинктивно пытаясь уйти от этого неприятного соприкосновения, бьется в своих путах, но властная рука придавливает к постели — на его живот ложится горячая ладонь Волка и давит, вынуждая расслабиться.

И затем губы накрывает жгучим, опаляющим поцелуем его жесткий, неуступчивый рот, вырывая очередной беспомощный стон.

И вряд ли уже когда-нибудь он забудет эту ночь, когда ощущение качки корабля сливается с мерными, ритмичными толчками его свирепого, ненасытного любовника, который каждым своим движением причиняет острую боль и вместе с тем… жаркое наслаждение. И с каждым таким глубоким и сильным толчком пирата он устремляется все выше, взлетая на крыльях долгожданной свободы.

Узник и птица в небе, каждая клеточка трепещет от восторга, пленительной сладости чужих объятий, властных и жарких поцелуев, грубых, пронзающих, кажется, все его существо толчков — и все взрывается в вихре морских брызг, а в ушах звенит ликующий рык любовника.

Никогда еще он не ощущал себя таким свободным и плененным одновременно…

========== Глава четвертая ==========

Солнечные лучи пробиваются сквозь неплотно зашторенные темные занавеси на единственном окне в каюте капитана и крадутся по его постели, согревая своим прикосновением стройную длинную ногу юноши, который лежит на животе, подмяв под себя одеяло.

Золотистый зайчик весело скачет по его спине и плечу и наконец целует в щеку, а потом светит прямо в крепко зажмуренные веки сквозь спутанные, взлохмаченные пряди цвета созревшего льна.

Сонно заворчав, юноша с трудом открывает глаза, закрываясь от надоедливых лучиков ладонью, и отворачивается.

Пробуждение не из самых приятных, учитывая, что при малейшем движении поясницу ломит так, что хочется скулить от боли. Кое-как, с трудом соскребшись с кровати, мальчишка, пошатываясь, добрался до небольшого зеркала в деревянной резной раме, что висело на шкафу.

— Ну и зверюга… — пробормотал он, оглядывая кучу красных и синих отметин, расцветших на белоснежной коже.

Плечи, шея, грудь, живот и даже руки… Волк везде оставил свои следы.

Кстати, где же сам капитан? В каюте его однозначно не наблюдалось.

Он огляделся, нашел свои штаны и, натянув их, помедлил, не решаясь выходить на палубу в таком виде — из зеркального отражения на него смотрел помятый, взъерошенный, в край затраханный мальчишка с припухшими после яростных поцелуев губами, сонными изумрудными глазами, в которых так и читалось сытое, удовлетворенное выражение, и синяками по всему телу. Открыв шкаф капитана, он нашел там одну чистую белую рубаху и накинул на себя. Оказалась на несколько размеров больше, но, по крайней мере, успешно скрыла все синяки и засосы.

Дверь была не заперта, и юноша смог спокойно выйти на палубу и оглядеться. На корабле кипела работа, пираты сновали туда-сюда, выполняя свои обязанности, а «Королева морей» величественно покачивалась на морских волнах. В черные паруса дул сильный морской ветер, хищная корма корабля, украшенная деревянным драконом, целеустремленно разрезала волны — судно было на полном ходу, кажется, они уже далеко отплыли от островов Дароса.

По крайней мере одна приятная новость с утра точно имелась: если они снялись с якоря и уплыли от архипелага, значит, продавать его на невольничьем рынке Волк точно уже не будет. Разве что он задумал для него участь похуже и везет куда-нибудь на край света.

Денек выдался ясный и погожий. Вовсю светило солнце, слепя своими лучами, свежий ветерок приятно ласкал волосы и лицо, изредка морские брызги долетали до него из-за бортов корабля. В первое мгновение юноша зажмурился от слепящего солнечного света, но, когда его глаза немного попривыкли, он заметил, что пираты смотрят на него с похабными ухмылками, скаля зубы так, что сомнений не оставалось: уж они-то знают, как их капитан пользовал его всю ночь напролет.

Злость поднялась в нем штормовой волной, и сузив свои по-кошачьи раскосые зеленые глаза, он решительно направился на верхнюю палубу, где за штурвалом стоял сам Волк, лениво опершись о рулевое колесо локтем и насвистывая какую-то мелодию легкомысленного содержания. В синих, как само море, глазах затаилось удовлетворенное выражение, но лицо было по-прежнему непроницаемо и сурово.

Мальчишка остановился прямо под ним, задрав голову, и хмуро окликнул его:

— Эй ты!

Вся команда капитана замерла, с интересом наблюдая за разворачивающейся на их глазах сценой.

Сытое выражение в глазах цвета маренго еще больше разозлило «пленника».

— Верни мне мои вещи! — яростно прошипел он. — Я не собираюсь ходить здесь голышом!

— Разве? — Волк оперся уже обоими локтями о штурвал и, наклонившись вперед, сцепил пальцы в замок, широко расставив ноги в высоких кожаных сапогах на ширину плеч. И окинул ироничным взглядом: — А вчера ты выражал прямо противоположное желание.

— Прекрати так улыбаться, — процедил юноша. — И верни мне мои вещи.

Раздался бурный взрыв хохота со стороны пиратов и оскорбительные выкрики. Кто-то даже удосужился дать капитану похабный дружеский совет, а парочка мужиков изъявила желание выкупить у Волка «эту куколку».