Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью - Кууне Янис. Страница 22

Увидев, что «говорливый венед» клюет носом, хозяйка постелила ему на одной из верхних полатей. Едва растянувшись на ложе, Волькша тут же заснул.

Разбудил его шум борьбы и громкие возгласы Кайи:

– Не надо! Не делай этого! Лемби не простит нас. Нет же! Нет! – почти кричала девушка по-карельски, пытаясь вытолкать Ольгерда со своих полатей.

А тот лез к ней с яростью голодного кабана. При свете догорающих углей Волькша разглядел, что на Олькше нет порток.

– Я же по-серьезному, – пыхтел похотливый хряк по-венедски, все глубже запуская ручищи Кайе под рубаху: – Я жениться хочу. Белка моя, остроглазая. Люба ты мне. Как увидел тебя, так и присох. Завтра, как в Ладонь придем, так и попрошу Ладу нас обженить… Леля моя, ненаглядная…

Спросонья Волькша не сразу понял, что бурча жениховские слова, Рыжий Лют пытается взять Кайю силой. И это после всего, что она для них сделала и собирается сделать? И это после того, как он обещал быть хорошим гостем!? Да он после такого вор и пахабник, которого в честной дом больше не пустят, а то и вовсе в правила засадят да конями поврут!

– Олькша, лихов паскудник! – закричал Волькша, соскакивая с полати: – Отринь немедля!

– А ты что вопишь, сопля чухонская, – обозлился Рыжий Лют: – Подглядываешь, как я свою жену семеню!

– Не жена она тебе.

– Сегодня не жена, завтра в Ладони женой станет.

– Завтра станет. Завтра и семени.

– Ты мне еще указывать будешь, вша латвицкая? Когда хочу, тогда и семеню. Кровь у меня играет! И все тут.

– Но она-то этого не хочет!

– Хочет, еще как хочет, – рявкнул Олькша и вложил всю свою дурную силу в борьбу с сопротивляющейся Кайей.

– Нет! Нельзя! Не хочу! Лемби… Помогите! – теперь уже верещала девушка.

– Олькша! Лихов срам! Она не хочет! – в свою очередь закричал Волькша и попытался оттащить насильника.

– Сейчас как милая захочет, – пыхтел Рыжий Лют. Одной рукой он прижимал Кайю к полатям так, что она с трудом могла дышать, а другой пытался развести ей ноги. Волкана, ухватившего его за загривок, он лягнул так, что тот опрокинулся на пол.

– Олькша, МНЕ НАДОЕЛО ТЕБЯ ВРАЗУМЛЯТЬ! – крикнул Годинович слова, которые раньше и впрямь вразумляли верзилу. Но сегодня «кровь взыграла» в нем так сильно, что растопила в своем жару неахтишный умишко Рыжего Люта.

Ни песка, ни земли на застеленном шкурами полу не нашлось, но Волькша решил, что сойдет и зола. В глубине жмени еще тлел уголек, но Годинович почувствовал это, только после того, как Кайя столкнула с полатей бесчувственное тело Ольгерда, оглушенного ударом в висок.

Девушка, еще разгоряченная борьбой, прижалась к Волькше. Ну ни дать ни взять, младшая сестренка Ятвеля после того как увидит страшный сон. Даром, что была олонецкая охотница ростом с Годиновича, а в плечах и пошире.

– Чем ты его? – спросила она, перестав всхлипывать.

– Да так, – уклончиво ответил Волькша.

Ему было стыдно и обидно за подлость человека, которого он считал своим другом. И меньше всего на свете ему хотелось рассказывать о том, что по милости Природы горсть земли пробуждает в его руке удар такой чудовищной силы, что может легко свалить с ног не только отрока, но и дюжего мужика. Не об этом он хотел бы сейчас говорить с Кайей, доверчиво свернувшейся возле него на верхних полатях. Среди своего небогатого запаса сумьских и карельских слов он искал хотя бы одно-два, которые извинили бы его перед доверчивой хозяйкой дома на деревьях. Но он никак не мог найти эти слова.

– А кто такой Лемби? – спросил он невпопад.

Пытаясь образумить Олькшу, Кайя несколько раз упоминала это существо. А Година Евпатиевич никогда не рассказывал про карельского духа с таким именем.

– А он не будет больше…? – обеспокоилась девушка, когда Олькша на полу застонал и вяло пошевелился.

– Нет, – уверенно сказал Волькша, а про себя подумал: «Только бы смог завтра идти».

– А почему ты спрашиваешь про Лемби? – успокоилась Кайя, как только ее обидчик снова затих. Ни у нее, ни у Волькши даже не промелькнула мысль поднять его с пола на полати.

– Любопытно, – ответил Годинович: – мне вообще любопытно, как разные люди живут…

– Лемби – это дух, который обитает в каждой девушке, – начала свой рассказ Кайя: – Он хранит ее от рождения до свадьбы. Он помогает расчесывать волосы, ткать полотно на свадебное платье. Лемби ведет девушку к ее суженому…

Голос рассказчицы дрогнул. И Волькша понял, что она с сожалением смотрит на Ольгерда. Нет, так суженые не поступают…

– Но и девушка должна беречь свой Лемби. Если она не сбережет его до свадьбы, то дом и та семья, в которую она придет как невеста, будут обречены на запустение и печаль. Никто из девушек не знает, на что именно может обидеться Лемби: на плохо заплетенную косу или на лишнее слово, сказанное парню, и поэтому стараются беречь и холить себя для мужа. Лемби – самое главное приданое, которое девушка имеет.

– И он, – с ужасом спросил Годинович: – лишил тебя Лемби?

– Не знаю… Но девственности точно не лишил. Ты не дал, – ответила Кайя и еще крепче прижалась к своему заступнику.

– А разве это не одно и то же?

– Нет, Лемби – это гораздо больше, чем быть или не быть с мужчиной до свадьбы. Лемби – это вся любовь к суженому, которую девушка растит в себе все детство, отроковичество и девичество.

Так они и заснули. Олькша на полу, а Кайя и Волькша на верхних полатях.

Утром Годинович долго не мог размять затекшие от неудобной позы ноги. Олькша стонал и при попытке встать падал на четвереньки. А Кайя ходила по дому точно буранная туча. От ее сестринской близости к «говорливому венеду» не осталось и следа. Очень долго никто не произносил не слова.

– Ну, пошли, – наконец сказал Волькша, помогая Рыжему Люту подняться на ноги и справиться с головокружением.

– Попейте хоть велле на дорожку, – остановила их Кайя.

Олькша замычал и отрицательно покачал головой, дескать, никакая еда в него не влезет. Но карельский кисель совершил чудо. Он не только протиснулся сквозь рвотные спазмы, но и сумел их ослабить.

Выхлебав братину велле, парни начали собираться восвояси. Мысли их были мрачнее мрачного: лопаты нет; самострельных стрел – всего три; просить у Кайи жира для защиты от мороза они не осмеливались; добывать из-под снега барсучиху голыми руками было немыслимо, но другого пути к спасению Хорса у них не было.

Спускаясь по лестнице Олькша чуть не сорвался, а прежде чем двинуться дальше долго переводил дух.

Волькша лишь смутно представлял себе, где они находятся. За ночь, как он и опасался, замело все следы. Но, насколько Годинович смог вспомнить, от места встречи с волками Кайя вела их на север. Значит, если они пойдут на юг, Ладожка рано или поздно пересечет их путь. Вверх по реке барсучий город, вниз – Ладонь.

Слава Каляде, наст стал тверже, чем накануне, а мороз слабее. Снегоступы держали даже Олькшу. Другое дело, что ему то и дело изменяли ноги…

Холод уже начал пробираться заползать приятелям под одежду, когда позади незадачливых искателей барсучьего молока раздался скрип карельских лыж.

– Эй, венеды, – окрикнула их Кайя: – Так вы будете ходить до вечера.

Парни остановились. Олькша сел в сугроб.

– Идите за мной, я выведу вас к Ладони, – сказала олоньская девушка. Ее охотничий лук снова был перекинут через плечо, от чего в голосе звучала уверенность и спокойствие. Давна-дева решила смилостивиться над охальниками.

– Нам надо за барсучихой, – вздохнул Волькша.

– А это у меня по-твоему в мешке кто? – спросила Кайя, показывая на плетеный короб на спине: – Тихо, Таппи. Скоро уже придем и я тебя выпущу.

Скоро, не скоро, а в Ладонь троица пришла только к вечеру. И все из-за Ольгерда, которого шатало из стороны в сторону точно пьяного.

Едва войдя в городец девушка, не прощаясь, направилась к дому Лады-волховы.

Волькша втащил Ольгерда в дом и сдал на руки почерневшей от горя Умиле.

– Опять с березы упал, – мрачно пошутил он в ответ на вопрос несчастной женщины, – И опять головой на камень.