Ювелир. Тень Серафима (СИ) - Корнева Наталья. Страница 51

Правда, злые языки болтали, что искусственные, выращенные под излучениями камней продукты вредны для здоровья и не так вкусны, как те, что прежде вбирали в себя силу земли, солнца, воды и воздуха. Но иных путей всё равно не было, и недовольные были объявлены цеплявшимися за прошлое ретроградами.

В Ледуме, на знаменах которого были начертаны яркие идеи прогресса, это было страшным обвинением.

Однако, традиционное сельское хозяйство всё же было сохранено, но в значительно сокращенном объеме, и позволить себе его дорогостоящую продукцию могли только знатные и состоятельные господа.

Мельница была построена на совесть и имела традиционную, довольно-таки устаревшую конструкцию: невысокая башенка без окон с ровной конической крышей. Удлиненные четырехугольные крылья давно уже не поворачивались навстречу ветру. На изготовленный из дерева каркас был натянут холст, кое-где прогнивший от времени, непогоды и влаги. У самого входа росло раскидистое сливовое дерево, по всей видимости, посаженное здесь во времена, когда старая мельница еще работала. Кора ствола потрескалась от прошедших лет.

Себастьян задержался на минуту, залюбовавшись столь примечательным пейзажем, который нечасто теперь встретишь в городах. Цветы сливы, первые цветы, появляющиеся после зимы, густо усыпали морщинистые ветви нежными бело-розовыми звездочками. Воздух был напоен тонким, едва уловимым ароматом этого удивительного растения, такого хрупкого - и одновременно стойкого к самым сильным морозам. Слива цвела уже несколько недель, и пора её цветения проходила: значительная часть лепестков успела осыпаться на землю, украсив её цветастой накидкой. Ступени, ведущие к двери, также были сплошь покрыты яркими и чистыми лепестками, не примятыми ничьими шагами. Однако на ветках всё еще можно было увидеть все стадии развития жизни: тугие завязи, сомкнутые цветки, трогательные полураскрытые бутоны, бутоны полного цветения и, наконец, увядающие цветы, которые готовились к своему первому и одновременно последнему полету. Все стадии жизни были представлены здесь, давая представление о её быстротечности. Но это был не конец - совсем скоро на месте цветов, напоминая людям о надежде, появятся крохотные зеленые плоды. Смерть лишь запускала новый цикл жизни.

На верхних ветвях дерева таились маленькие птицы, радостным щебетанием приветствовавшие день. Голоса их тревожили и волновали ювелира, напоминая о чем-то волшебном, несбыточном, крылья будто были вышиты разноцветными шелковыми нитями. Дерево с птицами представлялось солнечным пятном на черно-сером фоне города. В последний раз вдохнув благоухающий воздух, Себастьян поднялся по ступеням и осторожно толкнул входную дверь. Мельница казалась необитаемой. Ювелир был полон светлых переживаний и не ощущал никакого дурного предчувствия. Слух, превосходящий человеческий, уверенно говорил ему, что в мельнице нет ни единой живой души.

Внутри царил прохладный сумрак и тишина. Глаза сильфа быстро перестроились и оглядели совершенно пустую комнату, в которой прежде, должно быть, хранили мешки с мукой, а может, использовали её для каких-то иных хозяйственных нужд. Нет, в этой мельнице не было ровным счетом ничего подозрительного. Должно быть, он ошибся, приняв её за таинственную девятую башню, о которой говорил дракон. Надежда ювелира стремительно таяла, уступив место скептицизму. Что может он взять и что оставить, если здесь ничего нет? Впрочем, помимо этой комнаты в мельнице имелось помещение под крышей, которое тоже не мешает проверить, - хотя бы для очистки совести. Наверх вела узкая винтовая лестница. Ступив на неё, Себастьян быстро оказался на втором этаже и без всякой задней мысли спокойно открыл дверь.

Внутри его ждали.

Не успел ювелир опомниться от крайнего изумления, как было поздно.

Никогда прежде не ощущал он подобной беспомощности. Себастьян совершенно отчетливо отделил момент, когда утратил контроль и перестал принадлежать себе. Произошло это в тот самый миг, как рука его распахнула дверь, - в один-единственный миг. Это было похоже на ментальное соитие, произошедшее быстро, грубо и против его воли.

Себастьян не знал, сколько времени прошло с момента ментального удара до минуты, когда он начал вновь осознавать себя. Первое, что увидел ювелир, была поверхность темного пола. На этой самой поверхности, холодной и твердой, он и лежал ничком, а из приоткрытого уголка губ стекала горькая, больная слюна.

Несмотря на всю остроту ситуации, профессиональная сущность ювелира взяла верх, и он мысленно пустился в детальный анализ происшествия. Оценив своё состояние и легкость, с которой оно наступило, Себастьян пришел к выводу, что такое мощное, быстрое и прямое воздействие могли осуществить только алмазы. Эти камни славились своим влиянием на психику, а потому Себастьян возрадовался мастерству и опыту мага, выдержавшего тончайшую грань между абсолютным оглушением рассудка и его необратимым повреждением. Еще чуть-чуть сильнее, и ювелир так бы и остался лежать на полу жизнерадостным слюнявым идиотом.

Если честно, ощущения после ментального контакта с алмазами были удивительны. Себастьян будто заново родился, вновь открывая для себя радость дыхания, зрения, слуха и прочих простых, но чудесных процессов, которые упускаешь из виду и совсем забываешь ценить в круговороте обыденности. Даже сами ощущения тела от контакта с полом были просто волшебны, напоминая о том, что хрупкая плоть эта продолжает существовать в нашем бренном мире. И, как ни странно, желает существовать и дальше, а потому ювелир не торопился начинать разговор или как-то иначе действовать, предоставив право хода своему оппоненту, который сейчас безоговорочно являлся хозяином положения. Повторения насилия совсем не хотелось.

Себастьян видел стоящего перед ним человека один-единственный миг. Никогда и нигде прежде они не встречались, но ювелир немедленно узнал мага. Да и мудрено было не узнать - чеканный лик правителя Ледума был изображен на аверсе каждой монеты, которую выпускал городской монетный двор: золотой, серебряной или даже медной. Специфика профессии обязывала ювелира знать “в лицо” всех правящих лиц Бреонии, обладавших монетной регалией, а также гербы и девизы городов, неизменно помещавшиеся на реверсах. Помимо них ювелир мог легко перечислить эмблемы всех тридцати девяти монетных дворов, официально используемые ими виды гурта, гуртовые надписи, оттиски и прочие обязательные признаки, удостоверяющие подлинность денежных знаков. И если монеты других городов периодически меняли внешний вид - в связи со сменой портрета на аверсе, - то монеты Ледума в этом плане отличались завидным постоянством и имели широкое хождение за границами городских стен. Как некий символ стабильности и надежности они часто использовались для нужд межгосударственной торговли, потеснив на этом поле золотые монеты Аманиты, которые прежде господствовали безраздельно и обладали статусом основного резервного и платежного средства Бреонии.

Вспомнив проигранный им поединок в скорости реакции и своего противника, одержавшего верх, ювелир вздрогнул. Несмотря на идеальную правильность черт лица правителя, походившего на слепок из охлажденного воска, несмотря на совершенство линий высокой, статной фигуры, у Себастьяна язык не повернулся бы назвать этого человека красивым. Внешняя безупречность его скорее пугала, на каком-то подсознательном уровне. От лорда Ледума веяло жуткой, противоестественной силой, в которой было что-то нечеловеческое. Одним своим присутствием он устрашал. Сила таилась в самой его спокойной, расслабленной позе, в каждом движении пальцев, в повороте головы. У Себастьяна не было сейчас возможности хорошенько поразмыслить над этим, но нечто в этом человеке было не так. Нечто очень важное.

И самое главное - глаза. Это были глаза человека не современного мира, человека, видевшего многое из того, что существует ныне, и многое, успевшее кануть в небытие. Себастьян был не робкого десятка, но и его едва не затрясло от ужаса, когда ювелир заглянул в них. Эти глаза зримо напоминали зимнюю полночь. Холодные и темные, полные ворвавшегося в ночь ветра, они заставляли застывать под взглядом. В них была беспросветная льдистая тьма.