Стража (СИ) - Радин Сергей. Страница 22

Вот на эту-то достающую руку с благоговением и уставился Ниро, напрочь игнорируя боксёра, который находился в явном замешательстве от вторжения чужака на его прогулочную территорию.

Подоспев, Вадим увидел, как женщина всё так же меланхолично вынула из кармана горсть серых, сухих на вид шариков и нагнулась к Ниро. Потрясённый Вадим понял — собачий корм. Значит, именно его она и ела, выгуливая пса? Извинения за Ниро застыли на языке. А женщина выпрямилась и добродушно сказала:

— Да вы не беспокойтесь, я же вижу: пёс ухоженный, не попрошайка. Загулялись, наверное, вот и оголодал. Не обеднеет Батенька, если поделится с гостем.

— Спасибо, — пробормотал Вадим, слушая торопливый смачный хруст от Ниро и невольно сам исходя слюной и завистью. Осознал последнее, и засмеялся, и объяснил: — Вышли рано. У меня ещё самого во рту росинки маковой не было. Ну, не считая кофе.

Женщина с улыбкой покивала, а когда Вадим признался, что сегодняшнее утро — первое прогулочное утро и хозяин он для Ниро совершенно новый, стала так обстоятельно объяснять про собачий режим и остальные условия совместного проживания человека и животного, что стало ясно: она просто обрадовалась свежему человеку в области, где считает себя спецом.

Вадим улыбался и кивал, но думал о другом. Он вспомнил, какая мысль зацепила, когда чёрные очки едва не слетели с носа. Сейчас он ухватился за кончик этой мысли и буквально выволок её полностью на свет Божий.

Итак, зрение он начал терять лет в семь и настолько стремительно, что встревоженные родители не ограничились походами в "Оптику", а провели по всем известным и доступным светилам. Толкования растущей миопии были самыми разными, но чаще за ними скрывалось одно — беспомощное разведение руками. Затем нечаянное открытие Святослава Фёдорова заставило профессоров воспрять духом, и со всех сторон на родителей Вадима посыпались советы: дождитесь, когда мальчику будет за двадцать — и в микрохирургию… Если поверить в то, что произошло за последние сутки: одни очки снял — другие надел, то вывод по собственной слепоте был убийственно фантастический: он постепенно слеп, чтобы надеть очки. Чтобы отгородиться от мира. Чтобы удержать в себе Зверя… Логично задаться ещё одним вопросом: он терял зрение сам, глубоко внутри зная, что является носителем чудовища (откуда ты знаешь, что Зверь — чудовище?)? Зверь ли в нём производил все эти изменения? Или была третья сторона, постоянно следившая за ним и направлявшая развитие его организма в нужное русло?

А в психбольницу не желаете ли-с? С такими-то серьёзными размышлениями?

— … Заговорила я вас, — добродушно сказала женщина. — А ведь нам пора, так, Батенька? Пошли домой, солнышко.

"Солнышко" фыркнуло, подпрыгнуло и понеслось маленькой упитанной торпедой вокруг хозяйки. На Ниро боксёр гордо не обращал внимания, а вот к Вадиму старался не приближаться.

"Притянуто за уши. Это первое. Второе — нас перепутали, значит, связь "зрение — очки" ко мне не относится", — решил Вадим, шагая по пешеходной дорожке и вспоминая о попытке связать недавнюю, вчерашнюю близорукость и чёрные очки сегодня. Но тем не менее сам себе поручил спросить о возможной параллели у всех, кто хоть мало-мальски замешан в странном деле. Даже, если случится, у Чёрного Кира.

Минуту спустя Вадим понял, что снова попал под обстрел взглядами, но уже не такой давящий, как у остановки. Как будто невидимки поднимали глаза и тут же опускали — из страха ли, из осторожности ли. Неприятно, но сносно. Идти можно. Вадим пару раз оборачивался, но поймать соглядатаев не поймал. Сзади рисовалось привычное утро: строгие линии улиц, сейчас приглушённые туманным маревом, деловитые прохожие, солидные автобусы-троллейбусы, торопливые "маршрутки" и целеустремлённые легковушки.

— А ты их видишь? — негромко спросил он у Ниро.

Ниро коротко посмотрел на хозяина и снова уставился вперёд.

— И что это значит? Не вижу, не чувствую?

Пёс не ответил даже намёком на движение, что слышит вопрос Вадима. Ему было некогда. Нос Ниро вздрагивал, внюхиваясь не в запах навстречу, а в запахи вокруг, словно пёс с хозяином попали в эпицентр ароматического взрыва или в тучу быстрых пахучих существ — Ниро нервно дёргал головой, явно стараясь поймать что-то скользящее со всех сторон…

Вадим обеспокоенно следил за поведением пса (они остановились на перекрёстке в ожидании зелёного света) и не заметил, что сам начал принюхиваться к болезненно желтоватому воздуху. А когда заметил, то без обращения к Ниро — так, в тот же воздух, — растерянно спросил, наверное, самого себя — всего лишь высказал мысли вслух:

— Очки, что ли, снова снять?

Ниро замер. Через секунды две-три его жёсткая голова описала полукруг. Легко было прийти к выводу, что запахи бесследно исчезли. Пёс с облегчением — так показалось Вадиму — мотнул головой и пошёл с хозяином через дорогу.

И они дошли до высотного, скобкой стоящего дома (первый этаж — сплошные магазины, мастерские и даже парочка кафе), обогнули один его край и оказались в уютной чаше двора, где Ниро вдруг взял след и побежал-повёл хозяина именно в тот подъезд, куда им и надо. Всё это казалось очень загадочным, но первое же, о чём подумал Вадим, поспевая за псом, отдалось ревнивой тревогой: "А вдруг здесь его настоящие хозяева? Вдруг это его дом?" зато второе вернуло его ко времени близорукости, когда под налётом внешнего покоя и самообладания томилась неуверенность в общении с окружающими: "Ну, хорошо, ну, позвоню я в дверь, к которой меня приведёт Ниро. И что дальше? Откроют и сразу признают — это ладно. А если спросят: "Что вам надо?" Как ответить на такой простенький вопрос?"

Сомнения запоздали. Он вознёсся на шестой этаж вслед за Ниро, который гордо проигнорировал само существование лифта. Вот она — дверь. Не спрятана за решёткой лестничной секции, видна сразу, пока поднимаешься.

С некоторым облегчением Вадим выяснил, что дверь закрыта. Он даже осторожно подвигал её, чтобы убедиться. Ладно, кошмар, как с предыдущей квартирой, ему не грозит. Наверное.

Ниро ткнул носом в дверной косяк и поскрёб его лапой: "Поторопись, хозяин".

Вадим поднял руку к кнопке скромного дверного звонка и — внезапно содрогнулся всем телом. Секунда — чтобы обернуться. Два шага к лестнице — чтобы увидеть пустоту лестничной площадки внизу.

Но впечатление тяжёлого взгляда уже пропало. Будто кто-то взглянул снизу и тут же спрятался, зная о силе и тяжести своего взгляда.

Медленно, не сводя глаз с лестницы вниз, Вадим попятился к двери, нащупал кнопку. Шагов он не слышал, просто за дверью негромко спросили:

— Вадим?

— Я.

Щёлкнул пару раз замок. Дверь открылась. Ниро, пригнувшись, шмыгнул в квартиру. Открывший — малорослый тощий юноша — вдруг попытался закрыть дверь прямо перед носом Вадима. Изумлённый Вадим достаточно легко прорвался в прихожую и, несмотря на подталкивания юноши (тот всё ещё пытался вытолкнуть Вадима в подъезд, не замечая, что дверь закрыта), самолично запер замок и задвинул металлическую щеколду. После чего повернулся к юноше, неумело изображавшему борца, прихватил его за руки и спросил:

— В чём дело? То пускаешь, то не пускаешь?

— Ты не Вадим, — заявил юноша и лягнул его.

Костлявую ногу Вадим перехватил ещё в движении и недовольно попросил:

— Прекрати, а? Давай сначала поговорим? И так, между прочим, замечу, что меня на самом деле зовут Вадимом.

13.

По коридору, по правую сторону, — полуприкрытая дверь на кухню; следующая, распахнутая, — в комнату с узкой кроватью и старым сервантом. За его стеклом, почти упираясь в него, стояла сплошная стена книг, странно внимательных и в то же время полупризрачных от отражённого жёлтого света люстры. Дверь третья закрыта. Напротив, слева, — дверь в комнату, похожую на сейф. Но это от первого впечатления, решил Вадим. Все стены комнаты так забиты стеллажами (плюс полки там, где стеллажи оставляли стены голыми), что она здорово напоминала ящик. Посреди комнаты ютился журнальный столик (или тумба?), а вокруг него — четыре кресла. В одном сидел крупный костлявый старик с лохматыми бровями — напротив, упираясь задом в стеллажное стекло, лежал Ниро. Оба не отрывали взглядов друг от друга — один настороженный, другой удивлённый.