Конан и Гнев Сета - Делез Морис. Страница 9

— Наконец-то я угощу тебя настоящим пенистым молодым вином,— с улыбкой молвил граф,— а не той ослиной мочой, что привозят торгаши в Тарантию!— закончил он и тут же испуганно хлопнул себя по губам.— Прошу прощения, моя королева!

Он вновь с грохотом пал на колени, но королева лишь рассмеялась.

— Не стоит извиненяться, граф.— Она покачала головой и с улыбкой покосилась на мужа.— Право, не стоит. Король порой позволяет себе на заседаниях Совета и не такое!..

Она не договорила, что именно позволяет себе король, и звонко поцеловала мужа в щеку, а он в ответ лишь сильнее прижал ее к себе и, подыгрывая жене, коротко заметил.

— Ничего не поделаешь, дорогая, король-то у нас варвар!— Он подмигнул все еще стоявшему на коленях другу.— Встал бы с колен. Не к лицу тебе, пуантенскому графу, пыль с пола собирать.

Троцеро, улыбаясь, поднялся, Зенобия звонко рассмеялась, но вдруг осеклась.

— А как же Конн?

Она умоляюще посмотрела на мужа.

— Возьмем его с собой!— без лишних раздумий ответил король.— Парню будет полезно проветриться.

— А как же пикты?— растерянно поинтересовался молчавший до сих пор Паллантид.

Все это время, ничем не напоминая о своем присутствии, он стоял в дверях, смотрел на короля с королевой и графа, но теперь решился заговорить. Все утро они провели за картами и последними донесениями, так и не выработав разумного плана действий. Каждый из двоих понимал, что пикты сознательно напрашиваются на стычку, но оба старались избежать ее, хотя и понимали уже, что вряд ли это удастся.

— К Нергалу пиктов!— как всегда, лаконично выразил свою точку зрения король.— Возьмешь два легиона, усилишь их тяжелой кавалерией, боссонскими лучниками, встанешь лагерем на границе и пригласишь вождей на переговоры, но перед этим выкопай ров, поставь частокол, вообще постарайся расположиться поживописней. На столкновение не провоцируй. Скажешь старейшинам, что король устал от крови, и не желает войны, но, если они не согласны с его мирными условиями, он готов двинуть легионы к морю, и тогда им останется только сесть в лодки и возвратиться туда, откуда некогда приплыли их предки.

Военачальник удивленно захлопал глазами: это было то, что каждый из них считал единственно возможным выходом из создавшейся ситуации, но до сих пор не решался произнести вслух.

— Ты это говоришь серьезно?— спросил он, еще не веря, что король не шутит.

— А я что, похож на глупого шутника?— Конан рубанул воздух ладонью.— Хватит дипломатии! Всякому терпению есть предел!

Когда Троцеро перед сном вышел на балкон освежиться, взгляду его открылась необыкновенная картина. За раскладным походным столиком во дворе перед казармами Черных Драконов расположились Дрю и Дак. Посреди стола на огромном овальном блюде покоился внушительных размеров наполовину уже съеденный поросенок. Перед каждым из друзей стояло по кубку, вмещавшему едва ли не четверть ведра. Рядом из столешницы торчали воткнутые ножи, которыми сотоварищи время от времени отрезали куски мяса и отправляли себе в рот, запивая их изрядными глотками молодого пуантенского, которое граф не мог не узнать по тонкому, непередаваемому аромату. Причем страдающий одышкой царедворец ни в чем не уступал бравому десятнику. Оба шумно славили короля, по ходу дела обмениваясь замечаниями по поводу его многочисленных и неоспоримых достоинств, и, судя по всему, диалог этот длился с того самого времени, как злосчастный Дрю покинул дворец — десяток объемистых, успевших опустеть бутылей валялось рядом. Последняя, еще содержавшая в себе вожделенную жидкость, нашла себе временное пристанище рядом с поросенком. «Впрочем,— поспешил успокоить себя Троцеро,— вполне возможно, что совместному возлиянию предшествовала-таки не слишком утомительная дрессировка.

— Вот пройдоха!— с усмешкой молвил граф, ни к кому не обращаясь.— Этот и впрямь не перетрудится! А киммериец-таки не потерял нюха — до сих пор любого видит насквозь!

Сотня всадников скакала по проселку, сопровождая запряженную шестериком открытую карету, в которой ехали Конан с женой, Конн и Троцеро. Пуантенец, правда, попытался отбиться, но король со свойственной ему прямотой объявил, что не годится ему искать легких путей, что издавна все трудности они привыкли делить поровну, и тому ничего не оставалось, как подчиниться, скрепя сердце пересесть из седла в карету и уныло взирать на неторопливо плывущий мимо ландшафт.

Выехали они утром. Теперь время близилось к вечеру, а вокруг нескончаемо тянулись возделанные поля — урожай вновь обещал быть отменным. Для людей такое изобилие было счастьем, но смотреть на это за день езды надоело до невозможности.

— Что нос повесил, граф?— весело спросил Конан.

Троцеро вздохнул, с тоской посмотрел на серого в яблоках, мирно трусившего позади кареты, и на миг позавидовал ему. Коняге было все равно, где пролегла дорога, лишь бы она была ровной, а бежать не заставляли слишком быстро.

— Соскучился по быстрой езде?

— Да,— снова вздохнул граф,— признаюсь, я больше привык передвигаться в седле, с ветерком!

— А ты, дорогая?— обернулся король к жене, и в глазах его сверкнули озорные огоньки, которых Зенобия не заметила вовремя, потому что ей тоже было скучно.— Небось, тоже не против проветриться? Жара-то стоит какая!

— Ты же сам велел оставить мою красавицу в Тарантии!— с укоризной напомнила жена.— Сказал, что королеве не пристало путешествовать в седле,— обиженно добавила она и шутливо надула губки.

— Да я и своего вороного не взял,— усмехнулся Конан,— но эта беда поправима. А ну-ка, парень!— Он хлопнул кучера по плечу, и тот беспрекословно уступил королю свое место.

— Что ты надумал?— Глаза Зенобии округлились от испуга. За годы совместной жизни она так и не сумела привыкнуть к шальным выходкам мужа.— Ты перевернешь нас!

С удовольствием наблюдая за ней, Конан усмехнулся. Он и не подумал рассказывать о ежедневной двухнедельной тренировке — сюрпризы должны быть неожиданными.

— А ну, бездельники, в сторону!— взревел проснувшийся в короле варвар.

Он звонко хлестнул коней, и шестерка благородных животных вздрогнула, словно пробуждаясь от спячки, для того чтобы показать, на что способна. Чинно скакавший впереди эскорт Черных Драконов мгновенно расступился, освобождая дорогу. В тот же миг карета рванулась с места и стремительно унеслась вперед, словно выпущенная из арбалета стрела. Деревья замелькали справа и слева, будто хотели сбежать от бешеных путешественников, и в следующее мгновение обиженно ржавшие кони всадников остались далеко позади.

— У короля кони понесли!— заорал кто-то у них за спиной, но, обернувшись, киммериец увидел, что карету никто не догоняет.

Некоторое время они еще слышали четкие команды, отдаваемые сотником, и поняли, что погоня все-таки началась. Затем все стихло.

Королева боялась оторвать от лица руки и всякий раз, когда осмеливалась сделать это, тут же вновь испуганно закрывалась ладошками. Зато глаза Конна восторженно блестели, он вскочил со своего места и встал рядом с отцом, чтобы видеть уносящуюся под колеса дорогу и острей почувствовать пьянящий азарт скорости. Троцеро ухмыльнулся, понимающе перемигнувшись с кучером, парнем лет двадцати, но и их захватил дух этой скачки.

В какой-то миг графу показалось, что карета летит, лишь изредка касаясь колесами земли, а кони просто для вида переставляют ноги, а на самом деле несутся в воздухе, и было в этом полете нечто волшебное, дивное, упоительное. Вскоре даже Зенобия перестала бояться, и на лице ее застыл восторг.

Рассаженные по бокам дороги деревья мелькали с бешеной скоростью. Яркие пятна света там, где в плотном ряду посадок образовались просветы, казались ослепительными вспышками в сплошном ковре дубовых крон, сросшихся над головами столь плотно, что голубизна неба лишь иногда прорывалась сквозь густой полог. Временами низко нависший над дорогой сук проносился над самыми головами, заставляя королеву испуганно взвизгивать и судорожно хвататься за плечо Конана.