Изгнанница (СИ) - Булгакова Ирина. Страница 71

-Пугаешь меня, сучка? - он ткнул ей в лицо горящим факелом и с удовольствием отметил, как она отшатнулась. - Я не боюсь тебя, Тьма тебя возьми! Я в таких передрягах был, какие тебе и не снились! Проклинать она меня собралась! “Как помянуть тебя в своих молитвах”… Ты на себя посмотри! Думаешь, долго с тобой Елизар будет нянчиться? Думаешь, терпенья у него хватит выяснять, что ты такое на самом деле? Не до того ему сейчас. Елизар - боец. День - другой, и забудет он тебя здесь. Спасибо будешь говорить за каждую миску супа и в ногах у меня валяться… А я уж постараюсь, чтоб ты повалялась. Гнить тебе здесь до скончания веков. И помучаешься, обещаю, перед смертью. А обещания свои я привык выполнять…

Он говорил и говорил. Лорисс смотрела на него с изумленьем: ей не верилось, что она смогла вызвать у человека такую сильную ненависть. Видимо, ему не понравилось выражение ее лица, отчего-то он решил, что слов все же недостаточно. Он приблизил факел к ее лицу. Лорисс непроизвольно отодвинулась, но затылок уперся в стену.

-Ткну вот еще раз - будешь кошкой паленой, сука.

Как Лорисс ни старалась, но слабое подобие страха мелькнуло в ее глазах. Довольный произведенным эффектом, здоровяк медленно повернулся к ней спиной, демонстрируя полное безразличие. На пороге он застыл, сжимая в руках факел. Мощные плечи сгорбились, на шее вздулась жила.

-Тигрий меня зовут, - бросил он ей через плечо. - Можешь кусать себе локти, сучка гребанная, тебе меня не достать.

Тяжелая дверь с шумом закрылась, и Лорисс осталась одна. Она поправила войлочную подстилку, насколько возможно удобнее устраиваясь на каменном ложе. Непроницаемая темнота обступила ее со всех сторон. Хуже темноты была только тишина, настолько глубокая, что сразу начинало звенеть в ушах. Сколько ни пытайся шевелиться или проводить ногтем по каменной стене, чтобы как-то перебить непрекращающийся звон, все без толку. Лорисс даже обрадовалась, когда мгновенье спустя в углах завозились крысы: хоть какой-то звук! Потому что безмолвие скорее темноты рождает кошмары.

Стоило подумать о боли, как тут же в довершении ко всему заныла рана на затылке. Лорисс осторожно коснулась ее и тут же сморщилась - концы пальцев стали влажными. В кромешной темноте трудно определять время, но не подсохшая рана убедила ее, что вряд ли прошло более суток с того момента, как за ней закрылась дверь.

После пережитого волненья наступила усталость, особенно долгожданная в склепе, где расстояние от стены до стены каких-то три шага. Слава Свету, глаза - наконец-то - упрямо закрывались, и не было нужды до рези вглядываться в непроглядную тьму. Лорисс медленно падала в темноту, время от времени осознавая себя там, где находилась, в холодном сыром подземелье. Придя в себя в очередной раз, она привычно коснулась рубахи на груди и до боли сжала зубы. Ничто не волновало ее до такой степени, как отсутствие заветного мешка. Стоило представить себе, как чужие руки касаются забавной чашки курительной трубки, и бессильная злоба сжимала горло.

Еще вспоминались удивленные лица Далмата и Глеба. Вот уж кто мучается, заново оценивая свои поступки, и ломает голову над вопросом, как же они, опытные мужи, и не разгадали в ней женщину? Наверняка непросто приходится новоиспеченному графу, вспоминающему, с каким упоением он отсчитывал ее за каждую провинность. Одна только отповедь за подобие “любовной” игры с Лавелией чего стоит! И, конечно, краснеет Далмат, представляя, как стоял перед ней голый, в то время как она обмазывала его вонючей мазью. А в бане-то, в бане-то…

От этих мыслей на сердце стало теплее. Лорисс и не заметила, как на лице появилась робкая улыбка. Но она растаяла, как первый снег, стоило только вспомнить о Елизаре.

Понятно, почему ее здесь держат. Елизара, скорее всего, заинтересовал знак у нее на… Не совсем на, а где-то около. Если добавить сюда и меч - бастард с похожим клеймом бывшего королевского двора, то страшно даже представить, до чего мог додуматься прожженный вояка! Один намек на “бастарда” - внебрачное дитя знатного вельможи чего стоит. Оставалось надеяться, что в своих выводах он не довел ее мнимые корни до короля - как известно у Рихарда Справедливого не могло быть детей. Однако ход мыслей Елизара, на удивленье быстро освоившего неблагодарное ремесло по выколачиванию денег с родственников заложников, ясен. Это лет пятьдесят назад на девчонку не обратили бы внимания, а ныне в правилах наследования черным по белому указано: дочь имеет право на наследование имущества отца. Правда, сие уложение касается законных, или признанных детей.

Интересно. Но при желании - а трудно сомневаться, что у Елизара оно отсутствует - если совместить знак на ее копчике и клеймо на мече, можно придти к странному выводу. Лорисс не сдержала громкий смешок. Даже крысы - хватило совести - отреагировали мгновенно и перестали шуршать. Елизар, что же, решил, что она имеет отношение к королевскому двору? В качестве кого, интересно? Внебрачная дочь усопшего бездетного короля?

Потом сердце сжала жалость. Но не к себе, а к упущенным обстоятельствам. Насколько было бы просто, если бы тогда… вчера?.. позавчера?… ее нож достиг цели. Елизар бы умер, захлебываясь собственной кровью. Ее бы, конечно, тоже… А может и нет. Кто знает, как относятся к командиру его солдаты? Возможно, со смертью Елизара все разладилось бы в четко отлаженном механизме. Лорисс вдруг вспомнила, как Борислав привез из города часы. Тикали себе, отсчитывали минуты и часы, а потом что-то там сломалось - и все. Он и ругался потом, а сделать ничего не мог. Привез часы, как бесполезную диковину, что ж удивляться, что недолговечными оказались? Кому они нужны в деревне? И без них понятно, когда вставать, когда спать ложиться. В городе Лорисс часто видела часы, только маленькие, как луковица, например. Тоже - диковина, мало ли их в мире?

Сколько времени прошло, Лорисс не знала. И были бы у нее часы, да разве разглядишь в кромешной темноте? Она вздрогнула, услышав шум открывающейся двери. Опять, что ли у Тигрия-здоровяка руки зачесались - поиздеваться над ней?

Когда Лорисс приспособилась к свету факела, то увидела, что на полу стоит миска с варевом, от которого шел пар. В миске, наполовину утопленная, торчала ложка.

Тьма возьми, сколько ж она не ела? Рот моментально наполнился слюной. Она уже предвкушала съестное, все равно, какое на вкус. Лишь бы не слишком соленое, а остальное можно простить! Лорисс разогнула затекшую спину, поднимаясь с каменного ложа. Глаза видели только миску. С трудом передвигая онемевшие ноги, она поднялась. Первый неловкий шаг. Она покачнулась, тяжело опираясь о стену. Глупая улыбка от ожидания скорого пиршества растянула сухие потрескавшиеся губы. Лорисс нагнулась, почти ощущая во рту вкус горячего варева.

Как вдруг человек, стоявший в дверях сделал шаг вперед, и ему хватило короткого шага, чтобы ногой поддеть миску с едой. Та со стуком перевернулась и откатилась к отхожей яме в полу. Все содержимое вылилось на пол. Лорисс в полной растерянности, еще не понимая, что произошло, смотрела на то, как земляной пол впитывает влагу. В пыли лежали куски овощей.

-Какая ты неловкая, - укоризненно произнес человек.

Лорисс подняла голову, машинально стирая с лица липкие капли того, что прежде с большой натяжкой можно было назвать супом. Перед ней стоял Тигрий. Толстые губы кривились на небритом лице. Даже не зло, а скорее укоризненно.

-Пожрать нормально не можешь, - назидательным тоном, словно мораль читал непослушной девочке, заговорил он. - А еще грозишься. Миску, и ту в руках тебе не удержать. Но раз уж человека сызмальства не приучили, как обращаться с едой, то придется мне исправлять чужие ошибки. Радуйся, не заставляю миску с ложкой от грязи вылизывать. Для первого раза. Но в следующий раз, не обессудь, добрым не буду. На сегодня с едой все, - он развел руками. - До завтра терпи, раз руки у тебя дырявые.

Лорисс молчала. Она не сверлила его взглядом, полным ненависти. Разве такого взглядом прошибешь? Она не сжимала до боли губ, стыдясь злых слез. Достанешь разве до каменного сердца? Она не бросала ему в лицо слов, полных как насмешки, так и презрительных ругательств или неосуществимых угроз. Достучишься ли словами до глухого? Она неловко повернулась и пошла к своему ложу. И в тот самый момент нестерпимо захотелось пить. Закружилась голова, и на короткое мгновение показалось, что малодушное желание упасть мучителю в ноги и попросить воды, одержит верх. Уже колени ощущали неровный пол, а лицо - прижатые к мокрым от слез глазам дрожащие руки. Прилагая все силы к тому, чтобы сделать очередной шаг, Лорисс заставляла себя прислушиваться к тому, как изнывает тело в бесплодных просьбах о капле воды. Как сохнут губы, и жжет горло. Даже от слюны, которой только что был заполнен рот, не осталось и следа.