Последний (СИ) - Московских Наталия. Страница 72

Он не верит, что один единственный вампир может настолько сильно навредить планете. Ты заслужил в его глазах свое право на одинокую жизнь, и Харриссон считает это даже большей карой, чем смерть от его руки. Но он хочет удостовериться в твоей честности, поэтому ищет встречи с тобой. Он больше не охотится. Он устал, и его семья вот-вот оставит его из-за этой работы. 16 августа Харриссон вернется домой. При своей семье он не станет проявлять грубость. Поговори с ним — и заработаешь себе право на жизнь».

Это письмо казалось завлечением в ловушку, Валиант это чувствовал. Но ведь до этого информатор никогда его не обманывал. Да, все случается в первый раз, и предательство в этом плане особенно непредсказуемо — никогда не знаешь, с какой стороны оно подступит, а оно подступает лишь тогда, когда ты перестаешь ждать.

Валиант понимал, что в его положении необходимо всегда быть начеку, но в тот самый момент он перестал ждать предательства. Он желал лишь одного — возможности жить — для себя и других.

Выяснить место жительства Джеймса Харриссона не составляло труда. По правде говоря, Валиант сделал это давно, однако знал, что сотрудники «Креста» только и ждут его нападения на семью врага. Он не решался рисковать, поэтому поначалу прибыл в Лоренс, предварительно пустив Джеймса по ложному следу. Пару дней он изучал обстановку в городе, старался часто проезжать мимо дома руководителя «Креста» и не находил никакой слежки, что лишь подтверждало для него слова информатора. Сейчас Валиант думал, что он лишь хотел в это верить, но тогда… тогда он находил в словах своего негласного союзника и зрителя гораздо больше рациональных зерен. Борьба оказалась слишком изматывающей для обоих врагов. Что один, что другой постоянно жили в состоянии загнанного зверя. Это не могло продолжаться бесконечно. Им необходимо было поговорить.

В дом семейства Харриссон Валиант явился утром — при свете дня, чтобы показать свои самые лучшие намерения. Дневной свет был для него мучительным в тот особенно солнечный поутру день, но он преодолел свою неприязнь к ультрафиолету и пришел на встречу. Поначалу он хотел склонить на свою сторону жену Харриссона, чтобы та убедила супруга не проявлять агрессию без надобности. На всякий случай Валиант подготовил себе несколько путей к отступлению, хорошо изучив дом и рассчитав собственную силу и ловкость.

Однако в доме его ждала ловушка.

Изначальный план информатора? Или план тех, кто об этом информаторе знал? Ответов у Валианта не было до сих пор…

На заднем сидении послышалось беспокойное мычание. Зараженный просыпался и приходил в себя.

Валиант крепче сжал руки на руле, понимая, что теперь опасность со стороны сержанта Дэвиса ему не грозит. Кровотечение из раны необходимо было использовать грамотно, раз уж оно началось, поэтому Валиант напоил жертву своей кровью, зная, что это ускорит процесс обращения. Обыкновенно вампирам было тяжело давать много своей крови марионеткам — это слишком ослабляло их, поэтому на обращение зараженного уходило, как минимум, несколько часов. Однако если усилить концентрацию яда в организме человека, все процессы, связанные с заражением, ускорятся. А Валианту нужен был союзник, который не предаст его, как это сделал Дрейк Талос.

— Очнулся? — спросил Декоре, тут же скривившись от мучительной боли в груди и придержав рану рукой. Голос его при этом звучал слабо, как голос древнего старца, которым он по человеческим меркам и являлся.

Дэвис застонал чуть громче, приходя в себя. В зеркале заднего вида патрульной машины Валиант разглядел, что распластавшийся на заднем сидении зараженный приложил руку ко взмокшему лбу. Организм еще сопротивлялся, подавая своему хозяину бесполезные тревожные сигналы, на которые еще был способен. На шее Дэвиса в том месте, куда пришелся укус раненого вампира, начался характерный некроз, который теперь уже не причинял боли: таков был механизм обращения.

Сержант некоторое время не отвечал и никак не реагировал на везущего его по дороге вампира. Его разум сейчас претерпевал последние изменения. Разумеется, инстинкты уже не позволяли ему навредить своему создателю, но оставались еще вопросы и сомнения, которые будут мучить его какое-то время, как они мучили Криса Келлера в больнице. Валиант понимал, что до полного обращения осталось совсем недолго. Еще немного, и зараженный начнет жаждать крови своего создателя и будет искать для замены открытое горло любого другого человека, не понимая толком, что человеческая кровь его инстинктивной жажды не утолит — только особая кровь, которую лишь Валиант может ему дать по собственному решению.

— Не высовывайся на свет, он на тебя пагубно повлияет. Терпеть недолго, скоро закат, — Декоре говорил с зараженным холодно. Каждое слово давалось с огромным трудом, вызывая новый взрыв боли в груди.

— Что… что со мной? — растерянно произнес Дэвис. Ему казалось, что в голову будто набили ваты. Огромных усилий стоило заставить себя начать рассуждать и задавать вопросы. По правде говоря, проще всего сейчас было послушаться данных указаний и затаиться на сидении, однако мысль о таком беспрекословном подчинении после рассказов Дрейка Талоса напугала Коула Дэвиса. На ум уже пришли страшные мысли, которые лишь подтвердились ответом Декоре.

— Ты отравлен.

Валиант не стал говорить больше ничего, ожидая, пока зараженный осознает свою судьбу сам. А зараженный осознавал.

Паника заставила его встрепенуться. Сердцебиение участилось, а лоб, казалось, покрылся испариной еще сильнее.

Нет! Нет, нет, не может быть! Только не это, нет! — Дэвис понял, что никогда в жизни ему еще не было так страшно. Он признавался себе, что, пожалуй, лучшей смертью для него была бы смерть в перестрелке: быстрая, пусть, быть может, и болезненная. Главное, что быстрая. Коул Дэвис боялся не боли — к ней он с детства был привычен, потому что, обладая довольно склочным характером, ввязывался в драке в школе с завидной частотой, чем безмерно досаждал своему отцу. Казалось, уже в подростковом возрасте Коул осознал, что смерть в драке или бою — единственный приемлемый для него вариант из всех возможных. Потому что ничто не вызывало в нем такого ужаса, как смерть постепенная, особенно от чего-то, что незаметно проникает в тело и начинает по кусочкам, медленно и методично убивать клетку организма за клеткой. Коул ощутил весь ужас этого состояния, пока его мать умирала в стенах дома от рака желудка, который обнаружили слишком поздно, чтобы вылечить. А ведь все началось с простых жалоб на несварение или небольшую изжогу. Мать слишком долго не обращала внимания на серьезную болезнь, а когда обратила, опухоль стала уже неоперабельной, и храбрившаяся миссис Дэвис выбрала жизнь без поддерживающей терапии, пусть и недолгую.

Но разве можно было назвать это жизнью? Коул считал, что лучше было бы лечь под нож хирурга и позволить ему исполосовать все свое тело, использовав хоть мизерный шанс избавиться от этой дряни внутри организма! Пусть смерть пришла бы прямо на операционном столе, пусть тело бы не выдержало такого вмешательства, пусть вероятность выйти из больницы живой приравнивалась бы к нулю, и чуда не случилось бы — все равно это милосердная и быстрая смерть, а не ужасающе медленное умирание.

…Коул помнил, с каким ужасом наблюдал, как мать день ото дня иссушивалась, какого нездорового цвета становилась ее кожа, как каждый месяц внешне она прибавляла по несколько лет, как на последней стадии живот ее начал раздуваться, как запавшие глаза смотрели на домочадцев с мольбой и словно с просьбой о прощении. А еще Коул помнил запах — отвратительно кислую вонь желчной рвоты, перемешанную с запахами моющего средства и обезболивающих медикаментов. Разве может быть смерть страшнее такой — медленной, мучительной, детально показывающей все ужасы болезни? Воистину, ощущение разложения заживо — вот худший кошмар для человека. Как проказа, диагностировав которую в прошлые века, человека хоронили при жизни и отправляли доживать остаток дней разлагающимся полутрупом.