Девять (СИ) - Сенников Андрей. Страница 16

Леха брел, едва передвигая ноги.

Опустив голову, он смотрел вниз, но, кажется, вновь выглядывал из-за плеча Доцента, расстелившего на коленях карту, слушал сиплые пояснения уже малость «вдетого», но все еще ученого мужа. Каранаково было там, недалеко от того места, которое по словам Доцента на разных картах рисовали по-разному. И что? Он ещё рассказывал…

Дикой впереди закашлялся.

Оптимизм его несколько поувял. Он вертел головой, высматривая место для отдыха. Когда пробивали просеку, тяжелые грейдеры, выравнивая полотно, выскребли землю на изрядную глубину. Теперь справа и слева от дороги тянулись почти отвесные двух-, трехметровые стены суглинков с торчащими там и сям корнями деревьев. Выбраться по ним наверх, на травку — нечего было и думать. Только через пару километров нашлось подходящее место и Дикой, не говоря ни слова, полез наверх.

Он выбрал подходящую полянку метрах в пятидесяти от дороги, объявил привал, сноровисто ощипал и распотрошил курицу. Милосердная тень старой березы, накрыла бивак широкой прохладной ладонью.

Чрез час они лежали в траве, сыто и пьяно пуская дым в небо.

Ветерок обдувал разгоряченные тела. Береза нашептывала что-то успокаивающее и приятное. Одуряюще пахло поздними лесными цветами. Сочные краски осенней тайги радовали глаз, и кусочек высокого неба такой пронзительной синевы, что спирало дыхание и давило слезу, тихо был над ними и миром — таким спокойным и замечательным местом, приятным во всех отношениях.

По обыкновению, разомлевший Дикой пустился в половые фантазии, которые и фантазиями-то назвать было нельзя, щедро сдабривая их случаями из личного опыта.

Лёха его не слушал, посекундно проваливаясь в дремоту, выныривая ненадолго под березовый зелено-синий шелест и Диковское:

— …ладонь видишь? Титьку накрою и сразу размер скажу.

Потом…

…Студенты заваривают новый котелок чая. Лёха тоже получает обжигающую ладони кружку. Доцент говорит:

— В экспедиции участвовало двенадцать человек. Оборудование для съемки Краско привез из Москвы. С ним прибыло три человека, остальных набрали на месте. Со склада хозотдела ГПУ Краско получил две винтовки Мосина, три винтовки системы Бердана, два нагана и полторы тысячи патронов к ним. Кроме того — муку, крупу, соль, сахар, чай. Шесть комплектов армейского обмундирования, четыре пары сапог, двенадцать комплектов накомарников и седельных сум. Овес и лошадей Краско получил из конюшен шестой кавалерийской дивизии, расквартированной в Сочмарово. Месяцем позже, в Семеновской фактории, в ста пятидесяти километрах от Сочмарово и тридцати от Долины Тени, Краско получал провиант дополнительно, из расчета на двенадцать человек и столько же лошадей. Еще месяц спустя, в той же фактории, Краско получал провиант на трех! человек и реквизировал под расписку трех лошадей. Я смотрел на опись имущества экспедиции до ее выхода из Сочмарово, сделанную аккуратным почерком Краско и сравнивал ее с распиской. Сходство почерка было несомненным, но казалось, что писали два разных человека! Вся каллиграфическая отточенность исчезла бесследно: рваные неровные строчки, прыгающие буквы, перо дважды рвало плотную бумагу. Двумя днями позже Краско подписывал акт сдачи полученного имущества. В графах относящихся к оружию, амуниции стояло «утр». Утрачено! Я не знал, что и думать… Краско расстреляли в тридцать седьмом, по делу Тухачевского. Шапошников пытался заступиться за однокашника, но ничего не вышло. Это я знал и раньше, но теперь, в свете своих находок начал подозревать, что причины «убрать» Краско могли быть несколько иного плана. Формально, экспедиция была успешной: новые карты в тридцать втором году вышли и очень недурные. Но утраченное оружие, пропавшие лошади, а главное девять человек, которым провиант уже не требуется, это, знаете ли, наводило… вкупе с остальным. Никогда! Понимаете, никогда, я не слышал ничего интригующего, что было бы связано с этим местом! Никаких легенд, никаких побасенок ученой братии, никаких намеков в трудах по истории нашего края! Господи! Я и сам-то чисто случайно хотел провести там пробный раскоп, просто предположив, что кочевое племя, чье капище мы сейчас исследуем, не могло не обратить внимания на столь привлекательный — по карте! — участок близлежащей территории. В общем, у меня в руках был хороший материал для исследования, которое могло послужить основой докторской диссертации, а, может, и для книги! Конечно, я себя сдерживал! Мало ли! Время было, как я уже сказал, неспокойное. Остатки семеновских банд и хунхузы шастали через границу с китайской стороны, золотоносные реки привлекали массу старательского народа, в тайге бесчинствовали несколько банд из местных мужичков, что били и белых и красных и хунхузов и семеновцев. Помните Колненского? Только в двадцать восьмом году его заимка была разгромлена, а сам он расстрелян. Всё следовало проверить, перепроверить, сопоставить, выяснить и еще много чего. Памятуя о реакции властей и старика-ректора, я действовал очень осторожно. Много времени проводил в архивах и областной библиотеке, отыскивая малейшие намеки на что-нибудь этакое… Через неделю мне захотелось все бросить. Информационный вакуум. Ничего! Вообще ничего! Я никак не мог понять, в чем дело. Мне стало казаться, что я все выдумал и увидел нечто, где его никогда не было, вроде героев «Маятника Фуко». У меня наступил… м-м-м… период…

«Запой», — усмехается Лёха в темноте. — «Это называется — запой»…

— …Я почти перестал заниматься, так захватившим меня поначалу, исследованием, но даже тогда мысли вертелись вокруг несуразностей с картами, отчетами Краско, странной реакции ректора на мой безобидный план учебной практики четверокурсников. Днем, ночью, на лекциях, на заседаниях кафедры, семинарах и даже дома во сне… Ум мой не мог оставаться в покое и, в конце концов, выдал простенькую, но как оказалось, плодотворную идею. Дело в том, что поиски мои ограничивались в основном двадцать шестым и последующими годами. То есть, я попался на тот же самый фокус, который был проделан с топографическими картами. Если кто-то постарался там, то уж наверняка позаботился о том, что бы закрыть доступ к какой-либо информации о Долине Теней в другом месте. Но что если поискать в документах ранних лет? На следующий день как ошпаренный я помчался в архив и был вознагражден. После трех часов возни с документами времен «военного коммунизма», я наткнулся на личный дневник комиссара Апухтина, который в девятнадцатом и двадцатомм годах несколько раз проходил с отрядами красноармейцев по таёжным деревням и заимкам. Цель этих рейдов была неясна. Линии фронта, как таковой, в этих местах не существовало. Отряд действовал на манер современных диверсионных групп, передвигаясь, по возможности, скрытно, выискивая точно такие же небольшие отряды белочехов и прочих отщепенцев колчаковского воинства, вступал с ними в короткие, кровопролитные столкновения, оставляя раненых по хуторам и заимкам, попутно реквизируя провиант и лошадей. Я перелистывал дневник, пробегая глазами строчки. Там было много личного, вкупе с идеологическими рассуждениями о мировой революции, — откровения Апухтина меня не очень занимали, — как вдруг, откуда-то из середины тетрадки выпал сложенный плотный листок. Разумеется, я его развернул… Это была нарисованная Апухтиным карта и маршрут движения отряда, от Сочмарово до села Каранаково. И там, у Каранаково, у самой границы листка, рука Апухтина вывела неровную окружность и жирный знак вопроса внутри. Под этим незамысловатым художеством было написано: «Ызыл-Кара'н Даг — Долина Теней». Вот оно! То самое оно! Обмирая от предвкушения, я лихорадочно листал тетрадку в надежде, что вот, сейчас, на следующей страничке… А следующей странички не было! Точнее несколько страниц были вырваны с корнем, а с ними и мои надежды. Последняя запись гласила: «Тов. Дрозда и Курбатова оставляем у Крылатихи. Бабка — элемент тёмный. Не то знахарка, не то колдунья. Живёт особняком, на отшибе… Эх, разъяснить бы её, да некогда. Уходим за штабс-капитаном Бортневским на ту сторону Загряжного хребта, через «Ызыл Кара'н Даг»… И всё. Черт! Дальнейшие поиски ни к чему не привели. Через неделю я рассвирепел и пошел к ректору. С порога кабинета я спросил: «Что такое «Ызыл-Кара'н Даг?» Старик побагровел. Вы счастливчики, потому что не ведаете, что такое багровеющий ректор. Человек он крутого нрава, всю войну прошел в разведке, полный кавалер орденов солдатской славы, не считая других наград, при случае, не брезгующий соленым словечком. Я струхнул, но гроза так и не разразилась. Ректор рассмеялся. «Палыч, ты всегда страдал интеллектуальным снобизмом!», — сказал ректор. — «Иначе не спрашивал бы о том, что известно любой домохозяйке»…