Мед и горечь - Смит Дебора. Страница 34

Но было невозможно отвести глаза от Бетти. Она оперлась на его руку и с царственным видом вышла из машины. Ее платье блестело, как жидкое золото. Оно держалось на плечах, обнажая белую прелесть ее шеи и спины. Рукава заканчивались тугими манжетами на запястьях, подчеркивая изящность ее рук. В покрое юбки было достаточно той красоты, которую одобрили бы папа и мама, а разрез с одной стороны открывал ее ножку, что вызывало совсем иное одобрение со стороны Макса.

Маленькие гроздья бриллиантов украшали мочки ее ушей, а такой же формы подвеска сияла на груди, привлекая тем самым внимание к краю декольте, где угадывалось легкое подразнивающее расхождение.

Макс так наслаждался этим зрелищем, что даже не подумал обратить внимание на Фокса По. Бетти дернула за поводок и тихо позвала своего полосатого друга. Кот прыгнул с заднего сиденья и понесся по дороге.

– Мой джип никогда не удостаивался такой чести, – сказал Макс, закрывая дверцу. – Мне следовало бы сфотографировать тебя и твоего салонного кота рядом с джипом.

– Лесть.

– Нет. Ты выглядишь потрясающе, детка. Ее щеки вспыхнули от комплимента, хотя она старательно отвела взгляд. Последние несколько дней были настоящим адом для них обоих. Возможно, этот вечер ослабит напряженность, возникшую между ними. Макс молча направился туда, где должен был располагаться оркестр для танцев, убедиться, что появилась причина, по которой ему можно будет обнимать Бетти. Может быть, им удастся избавиться от мук, на которые они друг друга обрекли.

Он грубо одернул себя: мучения, на которые он ее обрек. Мучения, которые с каждым днем становились все более невыносимыми.

Через мраморный холл они вошли в большой зал, охраняемый лакеями. Фокс По шел рядом с Бетти, стремясь вырваться вперед и кидаясь в сторону очередного лакея.

Макс деланно рассмеялся.

– Я чувствую себя, как экскурсовод в зоопарке.

– Ты очень устал. Ты в порядке?

– Разве можно быть в порядке после двух бессонных ночей? Нет, черт возьми! прошептал он в сторону. А, ты?

Она чуть заметно улыбнулась.

– Нет, черт возьми.

– Ты не сделала мне комплимента по поводу моего внешнего вида. Я страшно этим огорчен.

– Я думала, что намекнула, когда ты вошел вечером в гостиную. Я не сводила с тебя глаз и заикалась. Тебе это ни о чем не говорило?

– Я решил, что ты стараешься не задохнуться от моего одеколона.

Бетти рассмеялась впервые за все эти дни

– Ты великолепно выглядишь в смокинге, майор.

Он согнул руку в локте, и Бетти оперлась на нее. Они обменялись заговорщическими взглядами, пока лакеи открывали перед ни ми старинные двери.

Во взгляде Бетти было сожаление и любовь. Они были вместе, неважно, как: эти узы нельзя было разорвать. И, как он понимал, нельзя будет.

В груди Макса зажглась гордость за нее, гордость за себя, принадлежавшего ей.

«Но ты ведь не принадлежишь ей, – напомнил он себе. – Во всяком случае, никто об этом не знает».

И нельзя было сказать, что он клялся принадлежать ей всю жизнь, а она не клялась ему.

Неужели все, что ему нужно для полного счастья, это одна печать и обещание? Он начинал верить, что сможет это сделать.

Отец Бетти похитил Макса для допроса. Они курили сигары в библиотеке, и Бетти не сомневалась, что ее отец пытается определить, есть ли у Макса деньги или, по крайней мере, амбиции их делать, или нет. По этому критерию отец оценивал большинство мужчин. Бедный Слоун, чье богемное отношение к крупным финансам бесило ее отца. Она не была уверена, что отец когда-нибудь простит ей то, что она потратила свои деньги на карьеру Слоуна, Она уже перестала ждать, что он поймет ее поступок, и решила никогда не просить у отца помощи – финансовой или любой другой. Его помощь всегда сопровождалась нравоучениями.

У Слоуна был теперь выгодный контракт на запись диска, и он купался в деньгах. Бетти пожала плечами. Она не скучала по Слоуну, но ощущала горькую иронию судьбы. Незаметно ее мысли перенеслись к Максу. У него не было корыстных целей в отношениях с ней. Он не был похож на Слоуна. Он представлял совсем другой тип мужчин.

Устроившись в тихом уголке, Бетти потягивала шампанское и рассматривала толпы народа, заполнявшие бальный зал. Она заметила мать, мелькавшую то тут, то там в черном гофрированном платье. Макс верно охарактеризовал ее. Она была похожа на колибри, когда порхала от одного гостя к другому, вкушая мед их восхищения.

Она была любящей матерью, милой мамой. Но она была и навсегда осталась целиком поглощенной собой. Она не могла даже ненадолго вникнуть в чьи-либо проблемы, кроме своих собственных. Бетти давным-давно научилась заботиться о себе сама.

А еще был ее отец. Красивый, серьезный, напористый. Он сам взобрался на высшую ступень социальной и экономической лестницы и теперь наслаждался, глядя презрительно вниз. Он решил, что никто ему не простит, если его ребенок не достигнет того же, что и он сам. Бедненькая богатая толстушка! Как часто он называл ее так, считая, что, унизив, заставит самоутверждаться.

Бетти допила остатки шампанского и хитро улыбнулась сама себе. Что ж, отец был прав. Она уверена, что сможет добиться всего, чего хочет от жизни. Она не позволит никому унижать ее. Она так уверена в себе, что разрывает самые дорогие отношения. Бетти закрыла глаза, думая о Максе.

– Пчелка, мой Бог, я снова тебя вижу!

Бетти вздрогнула, услышав знакомый голос, и повернулась лицом к его обладателю. Его смокинг отличался более широким покроем, что было типично для Западного побережья, галстук потрясающего цвета – темный шартрез, в мочке левого уха поблескивала его любимая серьга с рубиновой вставкой в форме гитары. Слоун Ричардс всегда был колоритной фигурой.

И он был красив. Он обаятельно улыбался ей из-под копны каштановых волос. На щеках играли ямочки, ребячливые голубые глаза сияли от радости. Она должна была задохнуться и быть совершенно очарованной. Несколько месяцев назад она и была бы.

– Ты что, «заяц» на этом вечере? Я не просила родителей приглашать тебя, – сказала она холодно.

Улыбка сползла с его лица. Он выглядел ужасно расстроенным – грустный щенок, которого только что наказали за то, что он изгрыз туфлю.

– Я прилетел с побережья, чтобы увидеться с тобой, – сказал он тихо. – Я знал про ежегодный вечер. И решил, что это лучшая возможность.

В его глазах была такая искренность. Но ее это не удивило. А вот боль удивила.

Она поднялась на носочки и поцеловала его в щеку. Они стояли на расстоянии, рассматривая друг друга в гнетущей тишине. Она не знала, о чем с ним говорить. Как это она могла считать их долгие беседы о нем, о его музыке и его мечтах такими восхитительными?

– Я полагаю, дела у тебя идут хорошо? – вежливо спросила она.

– Да… Нет… Альбом расходится прекрасно. Но я скучаю по тебе. Мы не могли бы пойти куда-нибудь и поговорить?

Бетти кивнула. Они спустились в холл, украшенный броским французским антиквариатом эпохи какого-то Людовика. Она никак не могла вспомнить, какого Людовика так любила ее мать.

Слоун коснулся ее рук. Она быстро убрала их за спину. Выражение его лица стало еще более озабоченным.

– Я хочу выяснить наши отношения, Пчелка.

– Нам нечего выяснять. Мы уже попрощались друг с другом.

– Но я был с тобой гадок.

– Да, был.

– После того, как ты ждала все эти годы, пока я «вырасту», после всего хорошего, что у нас было, и любви, после того, как ты потратила все свои деньги, чтобы помочь мне.

– Извинения и благодарность приняты. Ты хочешь попросить меня о помощи? Как ты понял, я разорилась. И теперь я гораздо умнее.

– А я богат. И тоже гораздо умнее, – он положил руки на ее предплечья и пристально посмотрел в глаза. – Я здесь не для того, чтобы просить тебя о помощи. Я приехал, чтобы узнать, можем ли мы начать все сначала. Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Лос-Анджелес.