Химия без прикрас (СИ) - "agross". Страница 14

— А больше ничего не завернуть? — язвительно добавила я, вешая в коридоре пуховик.

— Макак, думаем, а потом говорим. Смотри не перепутай!

Девушкой брата оказалась высокая длинноногая блондинка, похоже, даже не подозревающая, насколько она красива. Ведь она только и делала, что стыдливо и застенчиво краснела. А когда она сказала, что подождет, пока мы поговорим в комнате, мне самой стало неловко. Я только поинтересовалась, почему, а она ответила, что не хочет лезть в чужие разговоры.

— Останься, Маш, — серьезно ответил брат, а меня порадовало отсутствие всякий уменьшительно-ласкательных милостей и животных в его обращении к ней. Это о многом говорит.

Выложив всю свою проблему этим двоим и взяв с них клятву молчать даже под самыми нечеловеческими пытками, я постаралась придать своему лицу убедительный жалостливый вид, на сколько была способна, и искренне добавила в конце:

— Я не знаю, как быть.

Задачку, конечно, я им подкинула ту еще. Леша прекрасно понимает, что когда дело касается наших родителей, то продумать следует каждую мелочь. Каждую чертову мелочь, которая может мне все испортить.

— Ну, с дневными сменами проблем нет, проси дополнительные по химии. Типа, готовиться к олимпиадам там… — сказал Леша, отхлебнув из чашки и внезапно поморщился. — Как ты пьешь это без сахара?!

— И мне тоже положи, — несмело попросила Маша, когда Леша потянулся к сахарнице.

— Неплохая мысль, почему мне самой в голову не пришла? — проигнорировала я замечание брата и начала обдумывать вариант с дополнительными занятиями по химии.

— Потому что ты тупая, как топор! — загоготал брат.

— Леша! — Маша толкнула его в живот и снова залилась краской.

— А вот с ночными надо подумать, — прижав к себе одной рукой Машку, пробормотал он и опять отпил из кружки, на этот раз, не изобразив на своем лице вселенского омерзения.

— А какая у реаниматолога фамилия? Стеглов? — неожиданно спросила Маша.

— А я и не знаю… — ответила я.

— А у твоего преподавателя, Лебедев?

— Да, — удивленно ответила я, нечаянно стукнув кружкой об стол. — Откуда ты их знаешь?

— Машка в больничке папиной работает, — с гордостью ответил Леша за свою девушку, а я округлила глаза. Вот уж, мир тесен! — Знаешь, макак, к твоим подружкам действительно рискованно отпрашиваться. Если хочешь, можешь якобы поехать ко мне, пока у мамы с папой не начались командировки. Они о Машке не знают. И даже если позвонят, робота-зубрилку изобразить не сложно, да Маш?

— Можно попробовать, — смущенно проговорила Маша.

— Давайте, кто не рискует, как говорится, — тот не катается на скорой! — рассмеялась я.

Я понимала, что это — не самый лучший вариант, но другого у меня пока нет. Так что надо использовать то, что имеется. Но когда брат провожал меня, в мою голову вдруг полезли сомнения. И на всякий случай, я решила их озвучить:

— Маша ведь не выдаст меня… То есть нас? Всю бригаду?

— Нет, — серьезным тоном ответил мне Леша. — В ней я абсолютно уверен. Значит, и ты можешь ей доверять. Реаниматолог твой — ее хороший друг. А друзей, как ты знаешь, закладывать не принято. Тем более, она не подставит тебя, ведь ты — моя сестра.

Ничего не ответив, я только коротко кивнула и уткнулась лбом в грудь брату, ожидая, когда он привычным жестом растормошит мою прическу.

***

Я всегда думала, что учиться еще усерднее мне будет легко, потому что по-другому я просто не умела. Оказывается, нет. Это не так-то просто.

Начиная с понедельника, моя жизнь в буквальном смысле превратилась в ад. Я читала везде. Я читала постоянно. Я засыпала с учебником в кровати, просыпалась с ним в обнимку, читала научные конспекты в перерыве, в ванной, даже, черт подери, в туалете! Я зубрила, словно сумасшедшая. Я с упорством решала задачи, которые для меня готовил химик. Я старалась успевать и по всем остальным предметам. Мама попросила освободить меня от новогоднего КВН, когда я заплакала от усталости прямо за ужином. И даже папа — редкий гость в последнее время у себя дома — тогда всерьез забеспокоился обо мне.

Я ходила на дополнительные, терпеливо отвлекая биологичку от «охоты» на нашего химика. Как она до сих пор не поняла, что до меня не доходят исключительно задачи с уклоном в биологию? И химик на это все только разводил руками, говоря «это не мой профиль» и исчезал в лаборантской, откуда тут же начинало тянуть сигаретным дымом. А расстроенная Лидуся разбирала со мной материал. Но химик, несмотря на проблески благодарности, которые мне периодически мерещились в его голубых глазах, все-таки отрывался на мне, как мог, стараясь валить на уроках, словно доказывая мне, что я сама сделала этот выбор, сама предложила такие условия. Так будь добра, Дмитриева, терпи. И насмешки его и наглую победную ухмылку, когда вдруг я ошибалась в решении.

Мама с радостью согласилась на отдельные дополнительные по химии, предварительно позвонив Дмитрию Николаевичу и обговорив цену урока. Благо, я успела ему рассказать о своем коварном плане. Я теперь просто злой гений и настоящая лгунья, а вот Дмитрий Николаевич, естественно, не был против лишний раз подзаработать, тем более, что никаких уроков для этого ему проводить не следовало.

Но вот что было по-настоящему тяжело и печально, так это то, что в первые две недели я не получила никакой практики. Никаких смен, никаких поездок!

После той автоаварии Серега заболел, и химика на время поставили дежурить в другую бригаду. Так что мне ничего не оставалось, кроме как усердно выполнять свою часть сделки и дожидаться, когда судьба сжалится надо мной, и реаниматолог, наконец, порадует всех своим выздоровлением.

Такой день настал именно тогда, когда я меньше всего была к этому готова. Двадцать девятого декабря, когда наше дружное сборище гиен отпустили на каникулы и я, решив хотя бы немного расслабиться, поддалась уговорам и пошла на кутеж к Наумову, вместе с другими одноклассниками, на мой телефон с незнакомого номера пришла смс:

«Не знаешь, как отметить Новый Год? Приезжай к восьми часам вечера на станцию номер девять.»

Без подписи, без лишних комментариев. Я даже опешила и перечитала сообщение еще раз. А потом еще раз двадцать, когда поняла, что это — не сон. И что меня наконец-то берут на смену! А смена эта будет проходить прямо в новогоднюю ночь…

— Кто пишет? — Аня любопытно заглянула мне через плечо.

— Да мама достает, интересуется, где я, — наглая ложь. Но, что поделать?

— Знаешь, что, Димон, мне кажется, тебе стоит выпить, — Исаева прыгнула на диван рядом со мной, от чего я чуть было не выронила телефон. — Если она думает, что ты тут сидишь и бухаешь вовсю, может, тебе не стоит разочаровывать ее?

— Штирлиц дело говорит! Будешь, Димон? — Наумов появился из ниоткуда с двумя бутылками пива в руках. Неожиданно мой телефон снова оповестил всех о том, что получил очередное сообщение, и я поспешно открыла его:

«Дмитриева, надеюсь, ты догадалась, о чем идет речь, потому что, судя по контрольным, которые я проверяю, с мозгами у тебя явно беда…»

В голове прозвучал голос Дмитрия Николаевича, будто он говорит мне все это лично. И когда я закрыла глаза, то четко увидела его противную усмешку и скрещенные на груди руки. Каждая деталь. Даже замысловатый рисунок, виднеющийся из-за рукава рубашки и совсем чуть-чуть, если приглядеться, сзади на шее…

— А есть что покрепче? — к собственному удивлению, спросив это, я почувствовала такой адреналин, особенно, когда раскатистое «о-о-о-о-о», принадлежащее Наумову, подхватили все, кто находился в комнате.

***

Текила. Чудесный напиток, изготавливаемый из сердцевины голубой агавы, чудесного мексиканского растения. Такого же чудесного, как и этот напиток. Как и все, кто находится на этой вечеринке. Мои чудесные Аня, Фаня, Наумов, который так услужливо мне подливал эту самую текилу, даже Королёва, упившаяся в хлам, тоже была воистину чудесна! И каким-то чудесным образом вспорхнувшая на колени к Степанову, она, с не менее чудесным рвением, стала изучать его ротовую полость. Да так умело! Без рук! Одним ртом! Фу, Мерзость!