Деляга (СИ) - Полищук Вадим Васильевич "Полищук Вадим". Страница 24

Было еще два неприятных момента: больно шевелиться и, если возникает желание, то нужно просить у медсестричек утку, а потом ждать пока ее принесут. Никаких санитаров в штате госпиталя не было, всю работу за них приходилось выполнять медсестрам. Сам процесс удовольствия не доставлял и женщин при этом присутствующих Лопухов стеснялся.

Вообще мелкие бытовые трудности, на которые совсем не обращал внимания там, здесь вызывали огромные неудобства. Вот скажите, чем в заснеженном лесу на двадцатиградусном морозе задницу подтереть, если вчерашняя дивизионка вчера же растащена на самокрутки до последнего клочка бумаги? И упаси тебя, использовать для этой цели одну из центральных газет, особенно с портретом какого-нибудь товарища члена политбюро! Исход может быть самым серьезным, вплоть до летального. Пожалуй, даже немецкие листовки с призывами сдаваться, в этом отношении были безопаснее, хотя до всех и каждого персонально доводили: найдут у кого такую листовку – трибунал гарантирован вне зависимости от цели предполагаемого применения. А какие приговоры трибунал в сорок первом выносил?

Впрочем, прочь печальные мысли, сегодня Вова впервые выполз из переполненной палаты в туалет. Спасибо Коле-саперу, помог. Сквозь окно в коридор щедрым потоком проливались теплые солнечные лучи, хотя снег за окном и не думал таять, но все понимали, что весна уже не за горами. Передохнув, наша парочка уже намеревалась двинуться дальше, когда в коридоре появилась затянутая, в как всегда накрахмаленный халат, женская фигура. И сразу же направилась к ним.

В отличие от прочих женщин из медперсонала, Амалия Павловна не признавала сапог, валенок и толстых штанов. Юбка чуть выше колена, тонкие чулки и туфельки на небольшой шпильке позволяли окружающим любоваться такими милыми круглыми коленками, спортивными икрами и точеными лодыжками. Возможно, в двадцать первом веке кто-то из мужчин назвал ее ноги малость толстоватыми, но явно остался бы в меньшинстве. Чуть покачивая бедрами, отвечая на приветствия и сопровождаемая взглядами попавшихся на пути раненых, прекрасная докторша остановилась перед Колей и опирающимся на него Вовой.

— Лопухов, кто вам разрешил вставать?

С того самого случая между ними установились предельно корректные отношения по линии пациент-доктор. И все же чем-то неуловимым она Вову выделяла, по крайней мере, ему очень хотелось так думать.

— Здравствуйте, Амалия Павловна. Сил нет больше лежать, пролежни скоро появятся.

— А если рана откроется? Немедленно в койку!

Жаль не сказала, что сама будет его там ждать. Мечты, мечты… К тому же, в нынешнем состоянии, любые физические нагрузки, действительно, противопоказаны, с такими ранами шутки плохи. Вот когда-нибудь потом… Вова задумчивым взглядом проводил белоснежный халат, точнее, его едва колышущуюся нижнюю часть.

— Слюни вытри, — ехидно посоветовал сапер, — скоро лужа натечет.

— А сам-то куда пялился? — парировал Три Процента.

Крыть Коле было нечем, и он подвел итог.

— Хороша Маша, да не наша. Ну, что, пошли потихоньку?

Колю вскоре комиссовали и его место занял какой-то мрачный, неразговорчивый пехотинец, попавший в госпиталь из-под Ржева. Артиллериста тоже выписали, и сейчас на его койке лежал то ли узбек, то ли таджик по-русски плохо понимающий. Словом перекинуться не с кем. Скучища.

Между тем, Вовино здоровье, пошатнувшееся в результате попадания немецкой пули, понемногу пошло на поправку. Ему выдали голубой от множества стирок халат, ветхие полосатые штаны на завязочках и маленькие госпитальные тапки, которые с трудом удерживались на пальцах ног.

Вместе со здоровьем и весной в лопуховском организме начали бурлить разнообразные желания. Госпитальные женщины провоцирующе избавились от части одежд, в которые кутались зимой и стали гораздо привлекательнее. В очередной раз облизнувшись вслед прошедшей по коридору заведующей отделением, Вова прицельно огляделся вокруг. Однако, выбор молодых, мало-мальски привлекательных, а главное, более или менее доступных женщин, способных удовлетворить Вовины запросы был невелик.

В конце концов, он остановился на одной из санитарок. Невысокая, в меру страшненькая, главное, работает в палате, где лежат такие же, как и он, красноармейцы и младшие командиры. Правда, может нажаловаться той же Амалии, ну да кто не рискует, то не пьет… в смысле не… Ну вы поняли. Приняв решение, Вова решил не откладывать исполнение в долгий ящик. На следующий день подкараулил в темном переходе и приступил к действиям. В нос ударил противный запах карболки.

— Пусти, — пискнула девчонка.

Вова пересилил себя и продолжил, о чем пожалел в следующую секунду. Не зря в госпитале работает, узнала, куда надо бить. Когда боль в паху утихла, и Три Процента смог подняться, но еще не совсем разогнуться, санитарки уже не было. Вова понадеялся было, что все останется между ними, но уже следующим утром поймал на себе ледяной взгляд заведующей. А еще парой часов позже один очень злой политрук пообещал Вове, что "еще раз" и он обеспечит ему досрочную выписку прямиком в трибунал.

После такой "прививки от бешенства" Вова затихарился. Ненадолго. Потому что в одно прекрасное утро, которое внезапно перестало быть прекрасным, заведующая отделением сообщила ему.

— Ну что же, состояние ваше вполне удовлетворительное, завтра мы вас выписываем. Готовьтесь.

И Вова подготовился. Вечером, когда все угомонились, он выбрался из койки, натянул свои полосатые штаны и халат, достал из тумбочки букетик тайком собранных и протащенных в палату первых весенних цветов. Убедился, что в коридоре никого нет, и осторожно, стараясь не шаркать тапками, прокрался к дверям ординаторской. Сегодня ночью должна была дежурить она.

Лопухов уже взялся за ручку, но замер, за дверью шла какая-то непонятная возня. Любопытство пересилило, и Вова аккуратно потянул дверь на себя. Лампочка под потолком светила вполнакала, но давала возможность разобрать происходящее.

— Руки убери, — шипела женщина.

— Ну чего, чего ты кобенишься, — бубнил мужчина.

Диалог был прерван звонким шлепком пощечины, а твердость и силу ее ручки Вова хорошо помнил. Однако мужик оказался настойчивым, удар по морде, похоже, только подзадорил его. И Лопухов решил вмешаться.

— Кхе, кхе. Разрешите Амалия Павловна.

Мужик отпрянул от докторши, и Вова узнал наглого и хамоватого майора из командирской палаты. Надо отдать должное, товарищ командир быстро пришел в себя, разобравшись в обстановке.

— Дверь закрой, — накинулся он на Вову.

Но и тут его ожидал облом.

— Не смей, — Амалия произнесла это негромко, но таким тоном, что атмосфера в крошечной ординаторской как-то сгустилась. — Ты здесь никто, такой же раненый, как и он. Если что, я особисту рапорт напишу, что ты меня изнасиловать пытался и свидетель этому есть. Понял?

Три Процента и предполагать не мог, что в голосе обычно приветливой и такой, казалось бы, мягкой Амалии Павловны, могут играть такие жесткие интонации. Он ничуть не усомнился, что в своем стремлении раздавить этого мужчину докторша пойдет до конца, напишет, задействует все связи, с особистом переспит, в конце концов, но своего добьется. Майор, это тоже понял. Что-то, пробубнив, он постарался покинуть место действия, но Амалия размазала его до конца.

— Я, кажется, спросила, ты меня понял?

Куда только девался майорский гонор, он весь как-то съежился, из здорового, красивого мужика мгновенно превратился во что липкое и мерзкое.

— Я все понял, — он даже глаз поднять не посмел.

— Пшел отсюда.

В это "пшел" женщина вложила такое презрение… Майор пулей вылетел из ординаторской, Вова еле успел убраться с его дороги. Едва стукнула дверь, как из Амалии будто выдернули какой-то стержень, и она обессиленно опустилась на жесткую кушетку, куда, буквально минуту назад, пытался завалить ее этот мерзавец. На несколько секунд воцарилась пауза, потом она взглянула на мявшегося в дверях Лопухова.