Корректор. Книга первая (СИ) - Белов Александр Александрович. Страница 8

Да, сколь иногда бывает, глупа и самоуверенна молодость. Откуда бы взяться мудрости, когда от нас, как от прокаженных, шарахались преподаватели, а брат Леже, духовник ректора, постоянно бегал за нами, как привязанный. Подозреваю, что здесь не обошлось без Святой Инквизиции, и что брат Леже один из них.

Нам тогда было наплевать на этих людей. Насколько страшна эта организация мы, конечно, слышали, но молодость, молодость. Всегда веришь в то, что с тобой, лично, никогда не произойдёт ничего плохого. А что могло произойти, если мы были, повторяю, сильны, умны, амбициозны и верили, по сути, только в себя. Тем более, что цель, которую мы поставили перед собою была самой, что ни на есть, богоугодной.

Прежде всего, необходимо было выработать план предстоящих действий. Схоластические догмы и методы работы нам не подходили, сколь ни модны они были в наше время. Необходим был, прежде всего, результат, а не рассуждения, поэтому во главу угла был поставлен практицизм и умение на деле доказывать свою правоту в диспутах. Однако не следовало допускать и перебора в практичном отношении к вопросам, требующим всестороннего теоретического осмысления.

Поначалу нас было гораздо больше. Лавры первооткрывателей никому не дают покоя. На первом же заседании, когда встал вопрос — как мы будем себя именовать, кто-то предложил весьма претенциозное название — «Орден Шарпентиеров». На мой вопрос, откуда взялось такое, необычное название встал брат Орест и с апломбом произнёс:

— Для почитания Господа нашего Иисуса Христа были организованы множество орденов. Ордена наших братьев, носящие имена всего, что связано с именем Господа. Достаточно вспомнить об орденах Гроба Господня, Пресвятой Девы Марии, Святого Грааля, Орден Копья и так далее. Я предлагаю почтить незаслуженно забытого человека, а именно земного отца Господа нашего — плотника Иосифа! Отсюда и название — charpentier — плотник.

После такой речи ни у кого, конечно, не возникло даже тени сомнения в правильности решения. На нашего ректора это решение произвело впечатление:

— Право, не знаю, по моему мнению, дело не плохое, но как я могу дать разрешение по, такому щекотливому вопросу? Нужно спросить брата Леже, — он подобострастно повернулся к своему духовнику.

Тот, благообразно сложив руки на животе, промурлыкал:

— Конечно, в таком важном деле необходимо знать мнение Святого Престола. Насколько я помню, ордена крестоносцев отошли в прошлое вместе с завоеванием Иерусалима. Поэтому, думаю, ничего крамольного не будет в том, что несколько молодых христиан хотят организовать новый крестовый поход для такого богоугодного дела, как искоренение заразы в нашем королевстве, и наш долг всемерно помочь им.

Брат Леже — фигура, совершенно замечательная, в том плане, что после разговора с ним очертания его лица забывались уже через мгновение. Наверное, таким и должен был быть представитель тайной организации. Однако впечатление совершено портил шрам над правой бровью в форме греческой буквы «ню». С таким клеймом, поневоле, станешь весьма приметным. Что, впрочем, совершенно не умаляло роли, какую играл этот человек при нашем ректоре. В лицо ему никто и никогда не смотрел, он же, напротив, так и выедал глазами собеседника, словно пытаясь отыскать крамолу в бегающих глазах или складках одежды.

Быть может, это была наша роковая ошибка, когда мы стали действовать через представителя инквизиции, но, думаю, было бы гораздо хуже организовать как тайное общество. Слишком много было примеров того, как они действуют против действительных или мнимых врагов веры. Слишком часто горели костры, наполняющие окрест предсмертными воплями и смрадом жжёной плоти. Посему, выбора у нас не было. Сложно было доказать благие мотивы наших действий перед пристрастным судом, особенно, когда их никто не ищет.

Но, ещё раз повторю, в то время мы не думали ни о чём плохом. Души наши были полны творческого восторга перед новыми, неизведанными далями, открывающимися впереди. Руководством колледжа, с подачи того же мэтра Леже, нам был выделен небольшой домик, в котором мы и занимались своими изысканиями. На том же, первом собрании, были поставлены конкретные задачи — углублённое изучение человеческой анатомии, дабы иметь точные знания о предмете, с которым работаем. Странно, конечно называть человека предметом, но так уж пошло. После первого занятия в анатомическом театре, сразу же отсеялось четыре наших апологета. Первый просто потерял сознание при виде лежащего на столе расчленённого трупа какого-то пьяницы, умершего от перепоя. Второй вывернул содержимое желудка внутрь вскрытой брюшины. Мы на него наорали и выгнали. Ещё одному стало плохо, когда он пилил коленный сустав. Последний отключился в процессе извлечения мозга из черепной коробки.

Слабаки! Как же они собирались в дальнейшем помогать людям, не зная, что делать?

Преподаватель наш постарался сделать всё, что бы нас осталось как можно меньше. Я это чувствовал по тому, как сам, пару раз совал себе под нос нюхательную соль, и по тому, как дрожали колени.

Следующие несколько человек покинули нас только потому, что мы решили изучать заразные болезни с помощью «experimentum crisus». То есть, заражая себя — изучать течение болезни, её симптомы и методы лечения. Я не осуждаю своих братьев, человек слаб в своей сути, упорство и целеустремлённость удел не каждого. Так нас осталось девять. Девять апостолов нового течения в медицине.

Ближе всех мы сошлись с братом Орестом. Гениальный механик, он весьма помог нам во всех наших начинаниях. Его отец, мэтр Огюст, держал небольшую стеклодувную мастерскую на окраине Парижа. С его помощью брат Орест сделал очень любопытное приспособление, которое вывело наши изыскания на совершенно другой уровень.

Как-то раз наш брат принёс на собрание нашего ордена какую-то трубку. Ни слова не говоря, он поставил на стол коробку, на которую прикрепил эту трубку вертикально. Долго что-то колдовал, крутил, подтягивал, а затем сказал:

— Попрошу вас, коллеги, заглянуть в эту дырочку.

Мы переглянулись, ожидая какого-то розыгрыша. Орест загадочно улыбался. «Ладно, — подумал я, — будь, что будет». Пожав плечами, я подошёл к столу и осмотрел эту трубку. Сверху она закрывалась стеклянной чечевицей. Собравшись с духом, я заглянул в неё и отскочил, как ошпаренный. Мой Бог! Там, внутри, сидело чудовище столь уродливое, сколь и страшное!

— Что это там, Орест? — я буквально задыхался от ужаса и отвращения.

Тот рассмеялся:

— Ты, что, Жюльен, нежели испугался? Вот так-так! Наш несгибаемого магистра, оказывается, тоже можно удивить и обескуражить!

— Хватит! — Заорал я, — Что это за монстр, просто невообразимо!

— Успокойся, — миролюбиво произнёс Орест, — это простой клоп, который очень сильно увеличен с помощью этого прибора. Я, правда, ещё не нашёл ему название. Но работает он, судя по всему, не плохо, если даже наш неустрашимый магистр растерялся.

Я был ему очень благодарен за это «растерялся». В нашем сообществе я был самым возрастным, и большинство братьев смотрели на меня, чуть ли не как на старейшину, которому не знакомы слова «страх», «нерешительность», «невежество». С одной стороны мне это льстило, с другой накладывало определённые обязательства, через которые я не мог переступить.

Вся моя жизнь до колледжа Сорбонна сплошная череда попыток выжить. Родителей я не помню. Воспитывала меня бабушка, которая твердила, что самое важное в жизни — образование, без которого невозможно стать человеком. Она мечтала о том, что я когда-нибудь стану священником, буду иметь свой приход, а значит и свой, гарантированный кусок хлеба.

Бабушка моя была знахаркой из тех, которых любят все — и друзья и враги. Потому, что она им нужна! Независимо от сословного звания человеку свойственно болеть. А лечить, действительно лечить, может только человек, которому Богом это дано. Лечить — это Дар, который ценят все! Бабушка умела всё — принимала роды, вправляла вывихи, складывала сломанные кости, правила позвоночники, зашивала раны, словом, всё, что должен знать лекарь. Она никогда ничего не требовала за свой труд и была рада всему, чем платили ей благодарные пациенты. Поэтому жили мы небогато.