Под осенней звездой - Гамсун Кнут. Страница 7

– Ну и что она сказала?

– Удивилась, ясное дело.

– А ты что сказал?

– Что сказал? Сам не знаю… Сказал: носи на здо ровье. Хочу еще подарить ей материи на платье…

– А она молодая?

– Да. Совсем молоденькая, и голос у нее, как му зыка.

– И где же она живет?

– Этого я тебе не скажу. А то пойдет сплетня по всей округе.

Я стоял перед ним, будто Александр Македонский, властитель мира, и презирал его жалкую жизнь. На прощанье я подарил ему свое шерстяное одеяло, потому что мне тяжело было носить сразу два; он сказал, что отдаст его своей девушке и ей теперь будет тепло спать.

И тогда Александр Македонский изрек:

– Не будь я т e м, что я есть, быть бы мне тобой.

Фалькенберг кончил работать и вышел, вид у него был важный и говорил он на датский манер, так что я едва понимал. Хозяйская дочка провожала его.

– Ну-с, – сказал он, – а теперь мы направим стопы к соседней усадьбе, ведь и там, без сомнения, тоже имеется пианино, которое необходимо привести в поря док. Прощайте, фрекен! – А мне он шепнул: – Шесть крон, приятель! И с соседей ихних получу еще шесть, всего, стало быть, двенадцать.

Мы отправились в соседнюю усадьбу, и я тащил мешки.

xiv

Фалькенберг не просчитался, в соседней усадьбе не захотели оказаться хуже других – пианино давно пора было настроить. Хозяйская дочка куда-то уехала, надо все кончить до ее возвращения – это будет небольшой сюрприз. Она не раз жаловалась, что пианино расстроено и на нем просто невозможно играть. Фалькенберг ушел в комнаты, а меня снова бросил на дворе. Когда стемнело, он продолжал работать при свечах. Потом его пригласили к ужину, а отужинав, он вышел и по требовал у меня трубку.

– Какую трубку?

– Вот болван! Ну ту, что на кулак смахивает.

Я неохотно отдал ему свою трубку, которую только недавно доделал, красивую трубку наподобие сжатого кулака, с ногтем на большом пальце и золотым кольцом.

– Гляди, чтоб ноготь не слишком накалялся, – шеп нул я, – не то он покоробится.

Фалькенберг раскурил трубку, затянулся и ушел в комнаты. Однако он и обо мне позаботился, на кухне меня накормили и напоили кофе.

Спать я лег на сеновале.

Ночью меня разбудил Фалькенберг, он стоял посреди сарая и звал меня. Полная луна светила с безоблачного неба, и я хорошо видел его лицо.

– Ну, чего тебе?

– Вот, возьми свою трубку.

– Трубку?

– Не нужна она мне. Гляди, ноготь-то отвали вается.

Я взял трубку и увидел, что ноготь покоробился.

Фалькенберг сказал:

– Этот ноготь при свете луны напугал меня до смер ти. И я вспомнил, где ты раздобыл его.

Счастливец Фалькенберг…

Наутро хозяйская дочка была уже дома, и, уходя, мы слышали, как она отбарабанила вальс на пианино, в потом вышла и сказала:

– Вот теперь дело другое. Не знаю, как мне вас благодарить.

– Фрекен довольна? – спросил мастер.

– Еще как! Стало гораздо лучше, просто сравнить невозможно.

– А не посоветует ли фрекен, куда мне обратиться теперь?

– В Эвребё. К Фалькенбергам.

– К кому?

– К Фалькенбергам. Пойдете все прямо, а там спра ва увидите столб… Они будут рады.

Фалькенберг уселся на крыльце и стал выспраши вать у нее всю подноготную о Фалькенбергах из Эвребё. Неужто он нашел здесь родственников, попал, можно сказать, к своим! Большое спасибо, фрекен. Ведь это неоценимая услуга.

Потом мы снова отправились в путь, и я тащил мешки.

В лесу мы сели под деревом и принялись толковать между собой. Есть ли смысл настройщику Фалькенбергу прийти к капитану из Эвребё и назваться его родственником? Я опасался и заразил своими опасениями Фалькенберга. Но, с другой стороны, жаль было упус кать такой счастливый случай.

– А нет ли у тебя каких бумаг, где стояло бы твое имя? Какого-нибудь свидетельства?

– Есть, да оно ни к черту не годится, там только и сказано, что я хороший работник.

Мы подумали, нельзя ли подделать некоторые места в свидетельстве; но тогда уж лучше все переписать на ново. Мол, предъявитель сего – настройщик, которому нет равных, и имя можно поставить другое, не Ларс, а, скажем, Леопольд. Кто нам мешает!

– А берешься ты написать такое свидетельство? – спросил он.

– Да, берусь.

Но тут моя разнесчастная фантазия разыгралась и все испортила. Какой там настройщик, я решил про извести его в механики, в гении, он способен во рочать большими делами и имеет собственную фаб рику.

– Но фабриканту ведь свидетельство ни к чему, – прервал меня Фалькенберг и не захотел больше слу шать мои выдумки. Так мы ни до чего и не догово рились.

Мы понуро побрели дальше и дошли до столба.

– Ну как, пойдешь ты туда? – спросил я.

– Сам иди, – ответил Фалькенберг со злостью. – Вот возьми свою рвань.

Мы ушли уже далеко от столба, как вдруг Фалькен берг замедлил шаг и пробормотал.

– А все ж обидно уходить ни с чем. Жаль упускать случай.

– По-моему, тебе надо бы зайти их проведать. В конце концов может статься, что ты и впрямь с ними в родстве.

– Жаль, что я не справился, нет ли у него племян ника в Америке.

– А ты разве умеешь говорить по-английски?

– Помалкивай, – сказал Фалькенберг. – Заткни глотку. Сколько можно болтать!

Он накричал на меня, потому что был зол и разволновался. Вдруг он остановился и сказал решительно:

– Ладно, я пойду к нему. Давай-ка сюда трубку. Не бойся, раскуривать ее я не буду.

Мы поднялись на холм. Фалькенберг сразу напустил на себя важность, время от времени указывал трубкой то туда, то сюда и рассуждал о местоположении усадь бы. Мне было досадно, что он идет как барин, а я тащу мешки, и я сказал:

– Так ты настройщик или еще кто?

– Я, кажется, доказал, что умею настраивать фортепьяно, – процедил он сквозь зубы. – Стало быть, тут и говорить не о чем.

– Ну, а если хозяйка сама что-нибудь в этом смыс лит? Возьмет и испробует инструмент?

Фалькенберг промолчал, видно было, что его одолевают раздумья. Он ссутулился и понурил голову.

– Нет, пожалуй, не стоит рисковать. Вот возьми свою трубку, – сказал он. – Спросим просто, нет ли ка кой работы.

XV

По счастью, в нас случилась нужда сразу же, как мы подошли к усадьбе; тамошние работники ставили высо кую мачту для флага, но не могли с этим справиться, тут-то мы подоспели на помощь и легко поставили мачту. Изо всех окон на нас смотрели женские лица.

– Что, капитан дома?

– Нет.

– А его супруга?

Капитанша вышла к нам. Белокурая, высокая, она встретила нас ласково и с милой улыбкой ответила на наш поклон.

– Не найдется ли у вас какой работы?

– Право, не знаю. Боюсь, что нет. Да и муж сейчас в отсутствии.

Я подумал, что ей совестно нам отказывать, и хотел уйти, чтобы избавить ее от неловкости. Но Фалькенберг, видно, произвел на нее впечатление, он был одет так прилично, и мешок за ним носил я, поэтому она спросила, поглядывая на него с любопытством:

– А какая работа вас интересует?.

– Всякая работа по хозяйству, – ответил Фалькен берг. – Изгородь поставить, канаву выкопать, поправить стену, если обвалилась…

– Но ведь время позднее, к зиме идет, – сказал один из работников у мачты.

– Да, в самом деле, – подтвердила хозяйка. – Кста ти, уже полдень, не зайдете ли в дом закусить? Чем бог послал…

– Спасибо и на этом! – сказал Фалькенберг.

Мне стало досадно, что он ответил так грубо и осра мил нас обоих. Надо было вмешаться.

– М ille graces, madame, vous etes trop aimabl е,* – сказал я на языке благородных людей и снял шапку.

* Тысяча благодарностей, мадам, вы очень любезны (франц.).

Она повернулась ко мне и посмотрела на меня дол гим взглядом. Забавно было видеть ее удивление.

Нас отвели на кухню и хорошо накормили. Хозяйка ушла и комнаты. А когда мы поели и уже собирались уходить, она вышла снова; Фалькенберг успел опра виться от смущения и, воспользовавшись ее добротой, предложил настроить пианино.