Попаданка в академии драконов-1 (СИ) - Свадьбина Любовь. Страница 34
«Дракон сразу ощущает свою деву, за исключением избранниц из других миров. Самое сложное – почувствовать свою избранницу, если она пришла из мира бедного на священную силу, тогда на установление связи требуется не менее трёх лет».
Вдруг понимаю, что лежу с закрытыми глазами. Неохотно их разлепляю и вчитываюсь в следующий абзац. Надо же хоть страницу дочитать для круглого счёта.
«Своих избранных драконы носят на руках и опекают.
Отдельная категория избранных или истинные избранные – денеи.
Их магия входит в резонанс с магией дракона. Синергия их взаимодействия так велика, что позволяет не только пробудить родовую магию дракона, но и усилить саму денею вплоть до превращения в полноценного дракона. Истинная пара практически непобедима.
Только пронизанное магией дитя Эёрана может стать денеей. Она вызывает у дракона дикое желание спрятать своё сокровище в родовом замке и защищать до конца своих дней».
Буквы на странице оживают, разбегаются в стороны, и освободившийся лист превращается в экран. На экране принцесса в красивом платье идёт по дворцу. Навстречу ей выскакивает кудрявый статный мужчина.
– Денея моя! – Он хищно посверкивает золотыми глазами, хватает рванувшую прочь бедняжку, закидывает на плечо.
Девушка кричит, мужчина выбегает в сад, раскидывает чёрные крылья. Превратившись в дракона, он уносит принцессу от рыдающих родственников.
Через облака пролетает к замку с высокими шпилями. Приземлившись на высокой башне, он вновь закидывает стучащую зубами от холода принцессу на плечо и утаскивает в комнату с розовым интерьером и рюшечками.
– Всё для тебя, моё сокровище, – сообщает дракон и запирает принцессу на огромный амбарный замок. Приникает к двери и, блаженно щурясь, воркует: – Никогда не выпущу, никому не отдам...
Принцесса, внезапно сменив платье на полосатый костюм заключённой, дёргает решётки на окнах.
– Я протестую! Я требую адвоката! Это незаконное задержание!
На её руке вырастает наручник с цепью и гирей на конце. Такой же наручник вырастает у меня. Вдруг оказывается, что это я стою у решётки, и наручник дёргается.
Вздрогнув, распахиваю глаза: я в комнате академии драконов, по-вечернему сумеречно. И мой браслет неистово дёргается..
Приподнимаюсь. Ника сопит на соседней кровати. Книга о драконах лежит рядом со мной. Про принцессу-денею мне, похоже, приснилось. Ну и кошмар!
Браслет продолжает дёргаться, вибрирует. Накрываю его рукой. Сквозь пальцы просовывается полупрозрачная голубоватая фигурка профессора Эзалона.
– Валерия, ко мне в кабинет, немедленно.
Он растворяется в воздухе.
Ника, что-то пробормотав во сне, переворачивается на другой бок.
***
В административном здании тишина, светильники горят один через три. Я словно в ужастике перехожу из освещённых зон в темноту.
Приспичило же Эзалону вызвать меня, когда все уже закончили учиться. И по какому поводу? Вряд ли меня ждёт что-нибудь хорошее. И это подозрение оправдывается первой же фразой растрёпанного профессора Эзалона:
– Валерия, что ты творишь?
Закрываю за собой дверь и вопросительно смотрю на профессора, потрясающего несколькими бумажками.
Наверное, это сообщение Фабиуса о моём правонарушении.
– На Вильгетту я не нападала, – упрямо заявляю я.
– Да какая разница? – Эзалон ещё сильней взлохмачивает волосы пятернёй и бросает листы на стол. – Какая разница, нападала или нет, неужели ты не понимаешь, что тебе нельзя привлекать к себе внимание?
Он стукает ладонью по столу, и меня будто слегка ударяет по барабанным перепонкам. Звенящая тишина нарушается раздражённым голосом профессора Эзалона:
– Прекрати говорить, что ты не нападала на Вильгетту, мне уже подали несколько прошений о пересмотре дела.
Радостно и обидно одновременно: как хорошо, что кто-то за меня вступается, как плохо, что профессор считает это вредным.
– Но как же справедливость, – тихо возражаю я. – У меня репутация, мне содержание урезали...
– Какая справедливость, девочка? Какая репутация? Какое содержание? – Эзалон наклоняется через стол. – Вильгетта из именитого рода, и у них есть враги. Если они будут настаивать на расследовании, чтобы её за лжесвидетельствование исключили из нашей престижной академии, если твои сочувствующие продолжат требовать подробного рассмотрения обстоятельств, я буду вынужден начать расследование с привлечением независимых экспертов.
– И что в этом плохого?
Судорожно вздохнув, Эзалон снова проводит руками по волосам. Несколько мгновений смотрит на стол, явно пытаясь успокоиться. Продолжает тише:
– Да, ты же из другого мира и не понимаешь наши реалии. В случае, если ты будешь оспаривать нападение, придётся проверить твою память, и тогда почти наверняка заметят вмешательство, которым мы скрыли пробуждение твоих особых способностей. Пойми, своим поведением ты подставляешь не только себя, но и нас с Дегоном. Поэтому я прошу, нет, я требую прекратить разговоры об этом инциденте.
Стыд обжигает меня всю, лицо горит.
– Я… я не знала, просто подумать не могла.
Эзалон нервно отмахивается. Потерев лицо подрагивающими руками, валится в кресло.
– Прости, что был резок, но я смертельно устал, а тут такое…
– Простите, я больше не буду поднимать этот вопрос.
– Если не будет хватать денег, я тебе дам, только попроси Валариона, Никалаэду и, самое главное, принца Арендара, отозвать прошения.
– Да, обязательно, – обещаю я, сдерживая слёзы: нечестно и несправедливо, что и теперь приходится выслушивать претензии за происшествие, в котором я не виновата.
И как я объясню нежелание проводить расследование Валариону, Нике и принцу? О печати рассказывать нельзя, и как мне их отговаривать? Сказать, что я на самом деле побила Вильгетту?
– Иди, – устало просит профессор Эзалон. – И умоляю: не влезай в неприятности, обойдись без правонарушений.
– Буду тише воды, ниже травы, – выдавливаю я и выскакиваю из его кабинета.
– Надеюсь, – несётся вслед.
Не помню, как пробегаю по коридорам, прихожу в себя уже на улице, под конец аллеи. Меня слегка трясёт.
Что делать? Как объяснять всё заступившимся за меня друзьям? Неужели нет никакого способа доказать мою невиновность без вмешательства в память?
Сбоку доносится стон. Замерев, утираю проступившие слёзы.
Над кустами что-то вскидывается, пролетает дугой и шмякается мне под ноги.
В тусклом свете фонаря маслянисто поблескивает кровь на вздутом уродливом лице маленького человечка. Красные заплывшие глазки приоткрываются и даже как-то расширяются от ужаса. Человечек судорожно пытается отползти, я не сразу узнаю в нём надменного Гаддака.
– Кто тебя так? – шепчу я.
– Пощади. – Гаддак прикрывается грязными руками. Шамкает: – Я больше слова плохого не скажу.
Делаю шаг к нему, чтобы помочь, но он, перевернувшись, пытается удрать на четвереньках, хрипит:
– Помогите, спасите, убивают!
Что-то разбивается. Смотрю в сторону звона: четыре девушки стоят на перекрёстке с соседней дорожкой и во все глаза смотрят на нас. У одной разбилась бутылка, у ещё одной какая-то миска, а ещё под ногами у них лежит батон.
Свидетели.
Судя по выражениям лиц девушек, они тоже знают, что свидетелей убивают. Они слаженно отступают на шаг, ещё на один.
Ну как так-то? Почему на меня всё это сваливается? Опять теперь обвинят в нападении, оштрафуют и ещё что-нибудь устроят. И ведь не докажешь, что я этого гадёныша уползающего даже пальцем не тронула.
Это несправедливо. Нечестно!
Подхватив подол, бросаюсь прочь. Куда угодно, только подальше от всех. Мне нужно успокоиться, прежде чем выслушивать очередную порцию лживых обвинений и соглашаться, ведь мне нельзя спорить, нельзя добиваться настоящего расследования.