Странник играет под сурдинку - Гамсун Кнут. Страница 31

– Ну, лес я продал.

– За хорошую цену, господин капитан?

– Вот именно. За хорошую цену. Но я провозился с этим делом все время. Вы тут управляетесь быстрей.

– Нас ведь много, было иногда четверо сразу.

Он хотел пошутить и сказал:

– Я-то знаю, как ты мне дорого стоишь.

Но голос капитана звучал совсем не шутливо, да и улыбка у него не получилась. Растерянность всецело им завладела. Немного спустя он сел на камень, вынутый из канавы и перемазанный сырой глиной. Сидя на камне, он наблюдал за нашей работой.

Я подошел к нему с лопатой в руке, мне было жаль его платье, поэтому я сказал:

– Не прикажете ли соскрести глину с камня?

– Нет, не надо.

Однако он встал, и я пообчистил камень.

Но тут я завидел бегущую к нам вдоль канавы Рагн хильд. Что-то белое трепыхалось у нее в руке, какая-то бумажка. А Рагнхильд бежала что есть духу. Капитан сидел и смотрел на нее.

– Вам телеграмма, – сказала она, отдуваясь. – С на рочным.

Капитан встал и сделал несколько шагов навстречу этой телеграмме. Потом он раскрыл ее и прочел.

Мы сразу увидели, что телеграмма очень важная – у капитана перехватило дыхание. Потом он зашагал, нет, побежал к дому, отбежав немного, обернулся и крикнул Нильсу:

– Запрягай немедля. На станцию.

И побежал дальше.

Капитан уехал. Всего несколько часов он пробыл дома.

Рагнхильд описала нам его волнение: он чуть не за был доху, он забыл приготовленную для него корзинку с провизией и телеграмму, которая так и осталась ле жать на ступеньках.

«Несчастный случай, – стояло в телеграмме. – С Ва шей супругой…» «Полицеймейстер».

Что бы это могло значить?

– Я сразу почуяла беду, когда увидела нарочного, – сказала Рагнхильд каким-то чужим голосом и отверну лась. – Должно быть, очень большая беда.

– С чего ты взяла, – отвечаю я, а сам все читаю и перечитываю. – Ты послушай: «Вам надлежит прибыть безотлагательно. С вашей супругой произошел несчаст ный случай. Полицеймейстер».

Это была срочная депеша из того маленького город ка, из мертвого городка. Да, да, оттуда. В городке стоит неумолчный шум, в городке есть длинный мост, водопад. Любой крик умирает там, кричи – не кричи, никто не услышит. Птиц там тоже нет…

Все девушки приходят ко мне поговорить, и у каж дой чужой, изменившийся голос, все страдают, и я обязан казаться уверенным и непоколебимым.

– Может быть фру упала и больно ушиблась, она стала нынче такая грузная. Упала, а потом поднялась без посторонней помощи, кровь текла немножко, и все. А полицмейстера хлебом не корми, только дай ему отправить телеграмму.

– Да нет же, да нет же, – спорит Рагнхильд. – Ты и сам отлично знаешь, что уж раз полицмейстер отправил телеграмму, значит, фру нашли мертвой. Какой ужас… сил нет вынести.

Настали тяжкие дни. Я работал усерднее, чем всегда, но двигался как во сне, без страсти и без охоты. Когда же вернется капитан?

Он вернулся через три дня, один, молча, – тело доставили в Кристианссанн, капитан заехал домой только переменить платье, потом он поедет туда же, на похо роны.

На сей раз он и часу не пробыл дома: надо было поспеть к утреннему поезду. Я так даже не повидал его, потому что не был во дворе.

Рагнхильд спросила его, застал ли он фру в живых.

Он поглядел на нее и сдвинул брови.

Но Рагнхильд не отставала и просила ради бога ска зать ей, да или нет! Обе горничные стояли позади, и вид у них был такой же горестный.

Тогда капитан ответил – но так тихо, словно отвечал себе самому:

– Я приехал уже через несколько дней после ее смерти. Произошел несчастный случай, она хотела перейти реку по льду, а лед еще не окреп. Да нет, льда вообще не было, лишь камни, очень скользкие. Впрочем, лед тоже был.

Девушки начали всхлипывать, но этого капитан уже не вытерпел, он поднялся со стула, сухо кашлянул и сказал:

– Ладно, девушки, ступайте! Постой-ка, Рагнхильд! – и спросил ее о том, о чем явно хотел узнать с глазу на глаз: – Что я собирался сказать, ах да, это ты сняла фотографии с рояля? Ума не приложу, куда они делись.

Тут к Рагнхильд вернулась ее всегдашняя смекалка и расторопность, и она отвечала – благослови ее бог за эту ложь:

– Я? Нет, это фру как-то убрала их.

– Ах, так. Вот оно что. Я просто не мог понять, ку да они делись.

У него отлегло от сердца, ей-же-ей, отлегло после слов Рагнхильд!

Перед отъездом он успел еще передать Рагнхильд, чтоб я не вздумал покидать Эвребё до его возвращения.

XIV

Я не покинул Эвребё.

Я работал, я пережил самые безотрадные дни своей жизни, но достроил водопровод. Когда мы первый раз пустили по нему воду, это послужило для нас некото рым развлечением и дало возможность хоть немного по говорить о чем-то ином.

Потом Ларс Фалькенберг ушел от нас. Напоследок между нами не осталось и следа вражды, словно верну лись былые дни, когда мы бродили из усадьбы в усадь бу и были добрыми друзьями.

Ему больше повезло в жизни, чем многим из нас, на душе у него было легко, в голове пусто, и здоровье не ослабело с годами. Правда, ему не доведется больше петь господам. Но, по-моему, он и сам за последние годы стал несколько трезвее оценивать свой голос и довольствовался тем, что рассказывал, как он в свое время распевал на ганцах и для господ. Нет, за Ларса Фалькенберга тревожиться нечего, у него остается и хозяйство, и две коровы, и свиньи, а в придачу – жена и дети.

А вот нам с Гринхусеном куда деваться? Я, положим, могу бродить где ни попадя, но наш добрый Гринхусен совсем к этому не приспособлен. Он может только жить где ни попадя и работать, пока его не рассчитают. И когда он слышит страшное слово «расчет», – теряется, как дитя малое, словно пришла пора пропадать. Но уже немного спустя он снова обретает детскую веру – не в себя самого, а в судьбу, в божий промысел, и, облегченно вздохнув, говорит: «Ничего, с божьей помощью все образуется».

Значит, и Гринхусена нечего жалеть. Он превосходно уживается на любом месте, куда бы его ни занесло, и может прожить там до конца своих дней, будь на то его воля. Идти домой Гринхусену незачем, дети давно выросли, жена ему без надобности. Нет, этому рыжево лосому сорванцу былых времен нужно только место, где работать.

– Ты куда пойдешь? – спрашивает он у меня. – Я пойду далеко, в горы, к Труватну, в леса. И хотя Гринхусен не поверил ни единому слову, он ответил тихо и раздумчиво:

– Вполне может быть.

Когда водопровод был доделан, Нильс послал нас с Гринхусеном заготавливать дрова до возвращения капитана. Мы расчищали лес после рубки и собирали сучья, работа была не пыльная.

– Наверно, нас обоих рассчитают, когда капитан вернется, – говорил Гринхусен.

– А ты наймись на зиму, – посоветовал я. – Зна ешь, сколько дров можно набрать с этой порубки, пили себе потихоньку, неплохо подзаработаешь.

– Замолви словечко перед капитаном, – ответил он.

Возможность задержаться в Эвребё на всю зиму очень его вдохновила. Этот человек жил в полном ладу с собой самим. Значит, о Гринхусене тоже нечего было тревожиться.

Оставался только я. А я уже никогда не смогу ла дить с собой, если бог не положит конец этой напасти.

В воскресенье я не находил себе места. Я ждал капи тана, он обещал вернуться к этому дню. Чтобы еще раз все проверить, я ушел далеко вверх по ручью, который питает наш водосборник, а заодно посмотрел и два маленьких пруда на самому верху – «Истоки Нила».

На обратном пути, спускаясь лесом, я встретил Лар са Фалькенберга. Он поднимался к себе домой. Выплыл полный месяц, огромный и багровый, все кругом озари лось. Землю чуть припорошило снегом, подморозило, и поэтому дышалось легко. Ларс был донельзя привет лив, он побывал в поселке, пропустил рюмочку-другую, и говорил без умолку. Впрочем, я предпочел бы не встречать его нынче.