Алеша – путь к мечте (СИ) - "Ка Lip". Страница 57

— Маш, это Леша, у тебя есть телефон водителя коневоза. Он регулярно коней Петровича на старты возит, у него ЗИЛ такой, переделанный…

— Ты видел, сколько сейчас времени? — закричала Маша в трубку.

— Они Зяму, Зацепа на мясо сдали. Его этот водитель отвез. Мне нужно знать, куда. Я утром хочу туда поехать, может, еще успею…

— Подожди, сейчас поищу.

Лешка стоял и ждал, держа прижатую трубку к уху и накручивая на палец колечки провода, которым она была соединена с телефоном. В трубке была тишина и еле слышное шуршание.

— Записывай, — прозвучал Машкин голос.

Он записал номер и, поблагодарив, повесил трубку, а потом набрал номер водителя. Раньше на такую наглость он бы никогда не решился — звонить человеку в два часа ночи — но сейчас он это делал не ради себя, а ради коня.

Хмурым ноябрьским утром, когда с неба накрапывал холодный осенний дождик, Алеша вышел из здания бывшего коровника, в котором сейчас располагалась полулегальная бойня.

Он брел на остановку автобуса и думал, что теперь ему делать, как спасти Зяму, который был пока жив. Он нашел его, водитель коневоза, ошарашенный таким ночным звонком, назвал ему адрес, куда отвез коня, и с первой электричкой Алеша добрался до нужной остановки. А там на местном автобусе до небольшого поселка, рядом с которым стоял целый комплекс из заброшенных коровников.

К руководству его не хотели пускать, но и не хотели, чтобы он шумел, поэтому все-таки пустили. Директор долго вникал в суть просьбы Леши о каком-то коне, потом вызвал сотрудника и наконец прояснив ситуацию, понял о ком идет речь.

На просьбу Алексея продать ему этого коня, директор с равнодушным видом согласился, быстро посчитав на калькуляторе и назвав Лешке стоимость. Жизнь Зацепа была оценена в четыреста долларов. В результате Леша договорился, что конь сегодня стоит у них, а он едет за деньгами. За содержание коня ему пришлось отдать часть денег, которые он взял с собой.

Теперь, возвращаясь в Москву, он думал о том, что жизнь Зямы зависит от него.

На следующий день он приехал на эту бойню на коневозе, который его сюда и отвез, и, отдав деньги за Зацепа, забрал его.

За коня он отдал все деньги, которые были у него в заначке. Кроме выкупа коня ему нужно было еще оплатить и коневоз.

Зацепа они везли на конюшню Петровича. Петрович вчера выслушал Алешу. Сам он уже был в курсе, что Зацепа сдали на бойню, а когда Леша рассказал, что нашел его и хочет спасти, Петрович долго молчал. Но потом предложил поставить его к себе за сто долларов в месяц, это была стандартная цена аренды денника под частных лошадей на любой конюшне. Леша согласился, других вариантов не было. Тем более, он рассчитывал на работу у Петровича, а главное — на работу у Мальковича.

Но с Мальковичем его планы быстро потерпели крах. Как только тот узнал, что Зацепа вернули с бойни и он стоит у Петровича, Савва Игнатьевич лично приехал на ипподром и, подозвав Алексея, показал ему документы. Это были документы на коня, по которым Зацеп принадлежал Мальковичу. Леша молчал, Савва окинул его надменным взглядом и произнес:

— Я могу продать тебе этого коня. Заплати мне за него две тысячи долларов — и он твой, я перепишу документы на тебя. У тебя времени до конца недели, если не заплатишь, я заберу своего коня, — Малькович, повернувшись к ошарашенному Лешке спиной, бросил удаляясь. — Ты у меня больше не работаешь. Расчет получи у Бориса.

Что делать, Лешка не знал. Он лишь поделился всем этим с Петровичем, который долго и прилюдно матерился, но ничего более посоветовать ему не мог. Правда была на стороне Мальковича.

Конец недели стремительно приближался, Лешка продолжал работать у Петровича и тот, видя его бедственное положение, давал ему больше подработки в виде проката и с Машкой в город отправлял катать. Но это были копейки, которые не решали возникшие проблемы. Кроме всего этого Зяму нужно было лечить, и из заработанных денег Алеша оплатил выписанные ветврачом лекарства, часть которых нужно было проколоть в виде инъекций, а часть втирать в ногу.

До часа "икс" остался день. Алеша, как всегда, выйдя рано утром из дома, направился в сторону платформы Рабочий поселок, когда увидел знакомый ему черный джип Чероки. Рядом стоял Назар в спортивном костюме, поверх которого была надета кожаная куртка. Он пристально смотрел на парня.

— Садись в машину.

Лешка безропотно сел спереди. Он увидел, что сейчас с Назаром нет его людей и машин сопровождения. Тот сам вел свой джип.

Ехали молча. Леша боялся говорить, видя суровое лицо Назара. Лишь когда он по мелькающим за окнами деревьям догадался, что они выехали из Москвы и едут за городом, тогда, покосившись на Назара, робко спросил:

— Куда мы едем?

— За город. Сам что ли не видишь?

— Зачем?

— Убивать тебя везу. Пристрелю и в лесу брошу.

Лешка сжался и только чувствовал, как холодеет у него все внутри. Возможно, из уст другого человека эти слова он бы и воспринял как шутку, но Назар, то как он это произнес… У Алексея не оставалось сомнений, что тот не шутит.

— За что?

Назар покосился на него, видя его бледность, дрожащие губы и сбившееся дыхание. Но он опять перевел взгляд на дорогу.

— Я говорил тебе не лезть к Мальковичу? Отвечай, говорил?

— Я не лез к нему…

— Не ври мне. Я предупреждал тебя, чтобы ты не создавал ему неприятностей, или мне это придется решать. Ты не послушал меня. Теперь я решу этот вопрос, вернее, уже решил.

Лешка еще сильнее сжался в кресле и нервно сцепил пальцы между собой. Выровняв дыхание, он прошептал:

— А как же бабушка без меня будет…

— О бабушке вспомнил. Ты о ней думал, когда коня покупал? Что молчишь, отвечай?

Алешка нервно сжимал пальцы рук, пытаясь не дать себе расплакаться. Ему было страшно, очень страшно, и предательские слезы набегали на глаза, но он держался. Назар молчал, лишь бросал на него холодные, как казалось Алешке, и равнодушные взгляды.

Переборов слезы и решив, что терять уже теперь нечего, Лешка повернулся к Назару.

— Я думал, ты другой. Я поверил тебе, когда ты говорил, что любишь лошадей. Я думал, что ты поймешь, почему я это сделал, а ты… ты… Ты такой, как все. Ненавижу. Останови машину. Меня и здесь пристрелить можешь. Слышишь. Я кричать не буду, встану там, где скажешь. Стреляй, если так решил.

Назар резко свернул к обочине. Леша решил, что он услышал его, и, отстегнув ремень безопасности, уже хотел открыть дверь, чтобы выйти и идти на расстрел. Да вот только его, грубо схватив за шкирку, потянули вглубь машины и прижали к себе. Он не понимал, что происходит, и стал вырываться. Но тот стресс, который он пережил еще минуту назад, накрыл его снова, и он почувствовал, что слезы полились из глаз, а его руки ослабли. Парень лишь прижал их к глазам и заплакал навзрыд, понимая, что сейчас его убьют, а потом сдадут на мясо Зяму, а потом бабушка, оставшись одна, умрет в одиночестве. От всего этого он заплакал еще сильнее. Только вот руки, державшие его, обнимали так нежно. И потом он чувствовал, как его, как маленького, гладят по стриженной голове и что-то успокаивающе шепчут. Его еще долго трясло от нервного напряжения, и слезы все никак не прекращали литься из глаз.

Наконец, нервы отпустили его, тело стало как ватное, слезы иссякли, а в голове была пустота, и все происходящее стало безразлично.

Назар, почувствовав, что истерика закончилась, осторожно оторвал Алешу от себя и вернул его обратно на сиденье. Достал свой платок, стер с его лица слезы, и как маленького заставил высморкаться, видя, что у того забит нос после такого рыдания. Найдя на заднем сиденье бутылку с водой, поднес ее к Лешкиным губам. Тот попил, и наконец поднял на него глаза.

— Я припугнуть тебя хотел, — Назар смотрел в блуждающий Лешкин взгляд, — не думал, что ты так все воспримешь… Извини.