Твой друг (Сборник) - Рябинин Борис Степанович. Страница 13
Развеваются на ветру чехословацкие и советские флаги. Рокот моторов смешивается с гулом ликующей толпы. Нерусская речь, которую понимает каждый русский. Со всех сторон, будто выдыхаемое одной могучей грудью, несется:
— Наздар! Наздар!
— Ать жие Руда Армада!
— Победа! Победа!
— Да здравствует Красная Армия!
Мы движемся среди живых стен. Наши машины догнали танки и теперь замыкают их торжественное шествие. Осторожно, словно живые разумные существа, плывут среди моря людских голов движущиеся крепости, запыленные, в копоти бесчисленных сражений. На них — победители: танкисты, автоматчики.
Куда ни кинь взгляд, счастливые смеющиеся лица. Матери поднимают на танки и грузовики маленьких детей. Малыши тянут к нам ручонки. Цветы без конца. Словно какой-то волшебный дождь сыплется на нас. Под ворохом цветов совсем не видно наших собак, которые не понимают, что происходит вокруг.
Никогда не забуду эти дни. Не забуду кветы, по-чешски цветы, и кветень — май, пражский май 1945 года.
Как прекрасна жизнь! Как прекрасно быть советским воином, носить на плечах погоны Советской Армии — освободительницы.
Но смерть еще не побеждена окончательно. Нельзя допустить, чтобы она взяла хотя бы еще одну жертву.
Еще продолжается встреча советских воинских частей, вступающих в Прагу, а мы уже на окраине города, мы — разминируем. Вперед, Альфы, Динки, Дозоры, Чингизы! «Мины! Ищи!»
Война кончилась, а мы все переезжаем с места на место и разминируем, разминируем… Мы снова на Родине, в родной, непобедимой стране.
Сколько следов оставил после себя враг. Сколько полей обнесены колючей проволокой. Ступи на их зеленый ковер — и нет тебя.
В одном селе председатель колхоза жаловался нам:
— Надо посевную начинать, выходить в поле, а шагу ступить нельзя. Ребятишек боимся из дому отпустить: кругом мины. И на пашне, и в лесу. Скотину выгнать на пастбище — тоже нельзя. Живем, как на острове. И войны нет, а все как война. Хоть бросай все хозяйство да переезжай на другое место…
После, когда мы закончили разминирование колхозных угодий, благодарили нас всей артелью.
Посев смерти — он щедро сделан врагами. На нем все еще продолжают гибнуть люди, подрываются лошади, коровы.
Наши ряды поредели. Кое-кто из вожатых старшего возраста демобилизовался. С нами нет нашего Христофорчика, к которому я успела привязаться всей душой, несмотря на его несносный характер. Он получил повышение по службе и новое назначение.
К мирному гражданскому труду вернулись миллионы людей. А у нас, то есть у меня, у майора Мазорина и некоторых других наших товарищей, жизнь все еще на колесах. И, как в военные годы, мы по-прежнему ищем, ищем…
Огромную кропотливую работу нужно проделать по разминированию Брянского леса.
Брянский лес — это дремучие лесные дебри, не раз хорошо послужившие русским людям в борьбе с незваными пришельцами — татарами, половцами, а в позднейшую эпоху — с фашистами.
В Брянском лесу в годы Великой Отечественной войны действовали многие партизанские отряды, постоянно тревожившие врага, и, не найдя других, более эффективных средств борьбы с ними, гитлеровцы со всех сторон заминировали его. Это не помогло захватчикам: им все равно пришлось убраться отсюда. Но мины, заложенные ими, остались.
На сотни километров тянутся здешние лесные массивы. Так и ждешь, что в этом романтическом лесу раздастся лихой разбойничий посвист, оживут времена удалых былинных молодцев… А вместо этого — разорванный миной лось, волк с вспоротым животом, которого пришлось прикончить выстрелом из пистолета.
— Мины! Ищи!
Находятся не только мины. Обнаружили подземный склад оружия — шестьдесят четыре мины и изрядный запас взрывчатки.
Меня теперь часто сопровождает Альф. С некоторых пор он делит свою привязанность поровну между мною и майором. С ним очень спокойно. Дома он мирный, а в лесу к палатке ближе чем на пятьдесят метров никто чужой не подойди.
На территории подразделения он ходит сзади, вне его — всегда на несколько шагов впереди. Остановился, поднял голову, смотрит на тебя — значит, что-то есть. Таким манером мне неоднократно уже приходилось натыкаться на весьма неприятные находки, и всякий раз благодаря Альфу все оканчивалось благополучно.
Остается досказать немного.
Теперь на мне нет ни погон, ни шинели, у меня отныне не только одежда, но и фамилия другая: я уже не Тростникова, а Мазорина. Мы поженились сразу же, как меня демобилизовали. Учусь в ветеринарном институте. Это Александр Павлович настоял, чтобы я пошла учиться.
И вот возник вопрос: как быть с Альфом? Я весь день на учебе в институте, а у Александра Павловича началась полоса бесконечных командировок (он теперь связан по своей работе с клубами собаководства всей страны). Альф целыми сутками сидел взаперти.
Как раз в эту пору один давний товарищ Александра Павловича обратился к нему с просьбой: не подыщет ли он ему хорошую собаку для дачи. Мы посовещались между собой и решили отдать Альфа ему. Пусть поживет вольготно на старости. По нашим подсчетам, ему было уже не менее двенадцати лет.
Нет, отдали не совсем, конечно, а временно, пока не кончатся командировки Александра Павловича и не устроимся с квартирой, чтобы можно было держать собаку, не мешая соседям.
Вместе отвезли Альфа на его новое местожительство, удостоверились, что ему там действительно будет хорошо. На даче был чудесный сад, в котором Альф мог бегать с утра до ночи, все члены семьи от мала до велика обожали животных и не скупились на внимание к собаке… Словом, мы уехали оттуда успокоенные, в полной уверенности, что лучшего места для нашего друга нечего желать.
К нашей радости, Альф переносил разлуку с нами довольно спокойно. Тем более, что Александр Павлович часто навещал его. Так прошло месяца полтора. И вдруг тревожный вызов по телефону — приезжайте немедленно, с Альфом плохо.
Мы бросили все дела и поспешили на помощь, но когда приехали, все было кончено.
— Ел траву? — спросил Александр Павлович.
— Ел.
Все стало ясно.
Однажды этот собачий инстинкт едва не привел к преждевременной гибели нашего четвероногого товарища. На этот раз рядом с Альфом не было друга, хорошо знавшего его недуги.
Однажды Александр Павлович сказал: «Друзей не продают». Я могла бы добавить теперь, что и не отдают.
Альф был уже старик. И все-таки так тяжело стало от того, что его нет больше, что он никогда не подойдет и не положит голову на колени, не посмотрит на тебя таким умным и таким печальным взглядом… Прощай, Альф, прощай наш верный друг, прошедший вместе с нами все испытания военных лет!
Что сказать еще?
Мы часто вспоминаем нашу фронтовую жизнь. В ней было много такого, чего я ни за что не хотела бы пережить еще раз, но было и хорошее, даже прекрасное. Никогда мне не забыть моих товарищей, которые так старались скрасить и облегчить мое фронтовое житье-бытье, ибо если солдатская служба подчас тяжела для мужчины, то для девушки — тем более.
Мы вспоминаем и ту собачонку на призывном пункте, которая привела меня в минно-розыскное подразделение. Право, странно, как иногда случай может повлиять на всю нашу жизнь!
— Но если бы не она, я не встретил бы тебя… — говорит мне при этом Александр Павлович.
Известно, что, когда соберутся несколько любителей собак, разговоров не оберешься. А нас было четверо, и все закоренелые «собачники»: Сергей Александрович, много лет руководивший клубом служебного собаководства, полковник в отставке, недавно вернувшийся из Германии, еще один член нашего клуба — бухгалтер по профессии и я.
Все мы хорошо знали друг друга, но не встречались давно, так как прошедшая война разметала людей, и только вот теперь, когда наконец буря пронеслась и страна снова вернулась к мирной жизни, мы собрались, чтобы отвести душу в дружеской беседе. Поговорить нам было о чем.