Твой друг (Сборник) - Рябинин Борис Степанович. Страница 45

— Товарищи, — сказал он. — То, что вы видели сейчас, достойно уважения. Оценка: собаке — пять баллов, хозяину — четыре.

Из всех испытаний, которым подвергали собак на выставке, самым коварным, пожалуй, было испытание сосиской.

Пес сидит смирно в ладу с самим собой. Он всем доволен — ведь хозяин рядом. И вдруг подходит женщина, протягивает руку, и на ладони ее — сосиска.

Сказать, что сосиска вкусно и далеко пахнет, значит, ничего не сказать. Только собачий нос, этот невероятный нюхательный аппарат, способен уловить весь букет ее запахов.

Пес облизывается, смотрит на сосиску, потом на хозяина. У того непонятное лицо — ни да ни нет не говорит. Как быть? Со щенячьего возраста пес усвоил, что у чужих еду брать нельзя. Таков закон, и не собаки его придумали. Но, черт побери, не каждый день тебе предлагают сосиску.

Положение становится невыносимым. Весь в слюнях и сомнениях пес тонко скулит, пятится, закрывает глаза и прячет голову за хозяйские ноги. Когда, наконец, он открывает глаза, то обнаруживает, что женщины больше нет, а с ней исчезла — видимо, кем-то съедена — и предназначавшаяся ему сосиска. Случай — единственный и неповторимый — упущен.

А тут еще судья объявляет:

— Четыре очка. Балл снижен за пассивное отношение к постороннему подателю пищи.

Оказывается, чтобы получить пятерку, женщину, предлагавшую ему сосиску, следовало облаять.

Какая собака самая лучшая? Каждый собаковод ответит: конечно, моя. Но все же?.. Может, вот эта мальтийская болонка, так похожая на свою хозяйку. Когда старушка прижимает ее к лицу, болонкины кудряшки неотличимы от белых куделек хозяйки. Утеха в старости…

А может, эта беспородная коротышка, что привели на поводке двое пацанов. Она из рода собачонок, из которых вышли Белка, Стрелка и Чернушка. Смышленые, не избалованные вниманием, такие псы чаще всего живут скитальческой жизнью и впроголодь. Настороженные и отзывчивые на ласку, они готовы признать за хозяина каждого, кто утром не забудет бросить им кусок. А пнут их ногой — зла не помнят: жить-то ведь как-то надо. Иногда таких собак опекают дети — у них больше времени, чем у взрослых, чтобы оглядеться вокруг и заметить живущего рядом.

Нет, все же сегодня лучшая — вот эта… На площадке их двое. У кого лучше экстерьер, сказать трудно. Седой, голубоглазый, спортивного вида, а попросту — красивый хозяин, и мраморный дог — благородных кровей ухоженный зверь. Дог ничего не замечает вокруг, единственное, что на земле его интересует — это хозяин.

Ему плевать на сосиску, а когда рядом бахает выстрел, он даже ухом не ведет. Он идет по бревну — ведь рядом хозяин. Лезет по лестнице — хозяин рядом! Всем хорош пес, но его дисквалифицируют. Погорел на примитивном упражнении.

Усаженный в одиночестве в десяти метрах от хозяина, он должен был по команде жестом встать, сесть, лечь. И только потом выполнить команду «ко мне». Но дог не вытерпел и пяти секунд одиночества. Он кинулся обниматься к хозяину.

Так они и ушли, в обнимку, оба нисколько не огорченные. Высокий балл, медаль — это хорошо. Но взаимная любовь — лучше.

В. Бульванкер

Бобби из Грейфрайерза

Скайтерьер Бобби не мог понять, почему его хозяина и друга, старого пастуха Джока, уложили в длинный деревянный ящик и куда-то повезли. Люди после похорон разошлись, а Бобби остался возле холмика. Иногда Бобби уходил в город, чтобы напиться из лужи у колодца. Его приметили ребята, стали подкармливать его, играть с ним. Но неизменно пес возвращался к последнему пристанищу своего хозяина. С 1858 по 1872 год Бобби не покидал своего поста. Здесь, на могиле, и нашли его мертвым.

Преданность собаки своему хозяину настолько тронула сердца местных жителей, что у входа на кладбище Грейфрайерз в Эдинбурге Бобби был поставлен памятник.

В. Бульванкер

Верному Хачико

Профессору Токийского университета Хейдесабуро Уэно студенты подарили щенка.

Однажды вечером, как всегда, Хачико пришел на станцию встречать хозяина. Прибыла электричка, народ разошелся но поселку, а профессора не было. Хачико встретил, все остальные поезда. Ночью одиноко побрел домой.

Девять лет ежедневно ходил Хачико на станцию. Он состарился и ослаб. Путь из дома и назад стал для него слишком труден. Тогда начальник станции положил для собаки мягкую подстилку в камере хранения, а дети стали приносить ей пищу. О Хачико начали писать в газетах и журналах, и на станцию стали поступать денежные переводы на содержание собаки. Друг покойного профессора, врач, повесил в будке телефона-автомата объявление с просьбой звонить ему, если Хачико станет плохо.

Тронутые верностью Хачико, жители поселка Сибуя заказали скульптору Куме памятник, который был в 1934 году установлен на перроне станции.

ПО СЛЕДАМ БЕССМЕРТНОЙ ЛАЙКИ

Виктор Степанов

Голос Лайки

Странное чувство испытывал Владимир Иванович, приходя в виварий. Порой ему казалось, будто собаки знают, для чего они здесь находятся. В этих приподнятых над землею, стоящих как бы на куриных ножках домиках протекала своя — не хотелось сказать собачья, но какая-то удивительная и недоступная пониманию людей жизнь, жизнь, очень похожая на зоопарковую и в то же время решительно от нее отличающаяся.

Сейчас подошло время обеда, и собаки, еще десять минут назад резво носившиеся по газонам и асфальтовым дорожкам своего двора, без понукания вернулись в домики. Голод не тетка, и стригущие уши и нетерпеливые глаза повернуты в одном направлении: к входу в виварий. Владимир Иванович пропущен почти равнодушно — знают, что он не по обеденной части, — а вот следующего за ним служителя в синем халате надо приветствовать стоя. И хвостом веселей, веселей…

Старожилы и внимания не обратили, а новенькая, Пальма, сразу уши навострила, стрельнула ревнивым взглядом — от соседнего домика плеснул в нос наивкуснейший запах колбасы: мне похлебку, а Гильде колбасу? Это по какому такому случаю, за какие такие заслуги?

Как объяснить ей, Пальме, что Гильда три дня и три ночи прожила в особой, совершенно темной и звуконепроницаемой конуре. Когда наконец дверцу открыли и из нее после долгих просьб и уговоров высунулась помятая мордашка, собачьи глаза были полны обиды. Не надо бы Пальме удивляться и другому — почему вместо положенного всем пшенного супа куриный бульон был налит в миску Марсианки. Она лизнула и отвернулась — не до бульона: не так-то просто десять минут прокружиться на центрифуге. Это не карусели на детской площадке…

Да, своя жизнь протекала в виварии. И направляясь сейчас к самому, можно сказать, главному на сей день домику, Владимир Иванович видел эту жизнь во всех вроде бы и привычных, но каждый раз вновь открываемых подробностях.

Первое, что бросилось в глаза, — какая-то удивительная похожесть населения этого городка: почти все собаки были белыми, одинакового роста, чуть крупнее кошки, словно однажды их сняли с полки магазина и оживили. Цвет шерсти и «габариты» диктовались соображениями чисто техническими: оказывается, белое на фоне темного больше устраивало киносъемку и телевидение, а что касается размеров, то на первых кораблях-спутниках, впрочем, как и на последующих, на строгом счету был каждый килограмм.

Но за внешней похожестью собак скрывалось то общее, что и объединяло их в одну семью. Стоило только незнакомцу войти в виварий, как его встречал дружный заливистый лай. Словно где-нибудь в деревне глухой ночью неосторожным стуком калитки ты вспугнул чуткую, недремлющую свору, и теперь, в какую бы сторону ни кинулся, всюду — впереди, сзади, со всех сторон — тебя преследует и теснит безудержное тявканье отводящих душу собак. Такое сравнение напрашивалось не случайно, ибо все обитатели этого городка были дворняжками. Да, выбор пал на беспородных представителей, хотя по внешним признакам для полетов в космос могли бы годиться так называемые декоративные собаки. Но первые же экзамены на выносливость показали, что породистые комнатные обитатели, привыкшие к жизни со всеми удобствами, для космоса неподходящи.