Каперский патент (ЛП) - О'Брайан Патрик. Страница 36

Здесь, под заинтересованными взглядами с высокого травянистого берега тысяч овец и одного полоумного пастуха, фрегат встал на якорь, матросы завели шпринги и начали расставлять буи, обозначая гавань Сен-Мартена с теми углами и расстояниями, которые лейтенант Обри столь точно измерил много лет назад.

Они даже смогли довольно точно создать подобие маяка на мысе и волнорез. Уже наступил глубокий вечер, но боевой дух матросов поднялся так высоко, что вокруг баркаса Джека сгрудились прочие шлюпки, и с той легкостью, что давала сгущающаяся темнота, хорошее настроение и удаленность от корабля, моряки умоляли Джека отплыть мористее — к месту предполагаемого начала атаки и «позволить им попробовать».

— Ну ладно, — согласился тот, — но всё должно быть как я говорил: шлюпки в линию, одна за одной, грести легко и бесшумно, не плескать, ни звука, ни шёпоточка. Это не Варфоломеева ярмарка [30] — кто первый издаст звук, может сразу прыгать за борт и плыть прямиком домой.

Шлюпки погребли в открытое море, пока не оказались там, где, по мнению Джека, он бы оставил «Сюрприз» поблизости от мыса Боухед.

Здесь он обозначил задачу и трижды её повторил, не меняя ни слова: где каждая шлюпка должна оказаться, что должен делать каждый отряд. Он повторил и особенно подчеркнул важность соблюдения тишины.

В ясном небе уже зажглись звезды. Вега и Арктур как компас над головой вели их обратно к мысу и, сделав крюк, дабы обогнуть волнорез, где Дюшамп выкрикнул: «матросы и припасы для «Дианы»«, они направились прямо к ничего не подозревающему кораблю.

На шлюпках без устали гребли милю за милей — отлив только набирал силу — пока Джек не прошептал «Отдать швартовы и навалиться». Шлюпки, освобожденные от троса, что удерживал их вместе, поспешили к намеченным точкам атаки: бикгед, фок-руслени, грот-руслени, бизань-руслени и одновременно ворвались на корабль, крича как демоны.

Отряд самых активных марсовых взобрался на реи, чтобы распустить грот и марсели. Падин и не менее мощный негр метнулись к якорным канатам и встали над ними, сжимая гипотетические топоры, два рулевых перехватили штурвал, Джек Обри бросился в кормовую каюту — не столько, чтобы пленить потенциального капитана, штатских и захватить бумаги, а чтобы взглянуть на часы.

— Думаю, прошёл час и сорок три минуты. Но не уверен, когда точно мы начали. В другой раз возьму потайной фонарь. Наш победный крик был неожиданным?

— Абсолютно, — подтвердил Стивен.

— Врасплох застал, — согласился Мартин.

— Испугались?

— Может, и испугались бы, если бы не этот дух веселья. Хриплый хохот Плейса можно узнать за милю.

— Может, молчаливая атака ошеломит сильнее? Неспровоцированное, молчаливое насилие, противоречащее всем нормам социального поведения, когда обычно ждут криков и воплей? Но даже эта атака ужасно испугала вашего нового кока, сэр. Мы говорили о плове вам на ужин, но когда раздался вопль, кок сам взвизгнул на армянском и на четвереньках выскочил из каюты.

— Плов? Какая великолепная идея. Я очень люблю хороший плов. Вы составите нам компанию, мистер Мартин?

Несколько последующих дней протекали довольно счастливо. Повседневную рутину снизили до минимума и помимо атак на корабль дважды за ночь моряки проводили немало времени, упражняясь с абордажными саблями и топорами, а также в стрельбе из пистолета.

Оставшиеся часы — деньки стояли солнечные — моряки непринужденно лежали на баке или в проходах, что редко увидишь на военном корабле, что государственном, что частном. Это удивляло наблюдателей, которые вместе с овцами смотрели на эту картину с высоты, а в близлежащих деревушках считали, что в бухте Полкомб высадились пираты, намереваясь разграбить округу и угнать девушек в рабство.

Услышав это, девушки поспешили на край обрыва, чтобы увидеть своих обидчиков, и, возможно, воззвать к их жалости, а таможенный тендер, подозревая наличие контрабанды на борту, вошел в бухту и подвергся невиданному унижению, когда его пришлось стаскивать с отмели острова Дьявола при помощи двух сплеснённых канатов, наматываемых на шпиль «Сюрприза».

Джек физически был активен, что весьма ему требовалось: во время ночных атак он зачастую брал личный ялик Стивена и плыл вдоль линии шлюпок, обращая внимание на то, как на них гребут, и до секунды выверяя все этапы операции. И после первой атаки, проведенной больше из озорства, Обри организовал на борту подобие сопротивления.

Защитникам позволяли пользоваться только швабрами, но и эта задержка дала Обри лучшее представление о времени. Ради справедливости эти команды менялись и перемешивались (полвахты за полвахтой), и дважды за ночь Джек Обри либо атаковал, либо защищался. Все моряки тратили неимоверное количество энергии, а их капитан — ещё больше.

Обри отлично плавал, и за время его морской карьеры едва ли хоть одно плаванье обходилось без спасения утопающего матроса или морского пехотинца, так что сейчас на борту присутствовало по меньшей мере полдюжины «сюрпризовцев», готовых умереть за него, но за эти дни Джек намного перекрыл прошлый рекорд, поскольку отражая атаки, он и его помощники зачастую сбрасывали нападающих в море, и только за одну ночь Джек вытащил пятерых: длинной как у обезьяны ручищей спокойно доставая их с русленей или планширя шлюпки и поднимая наверх.

Подобная интенсивная физическая нагрузка послужила ему на благо — могучее тело требовало намного большего, чем обычно могла обеспечить жизнь на корабле, но еще сильнее повлияла на его истерзанное сердце и разум, поскольку не оставалось времени ни на копание в прошлом, ни на фантазии о небывалом успехе.

Частично вернулся аппетит, потерянный во время суда. Позор, если бы этого не произошло, поскольку Киллик пополнил капитанские запасы в соответствии со своими представлениями о вновь обретенном богатстве, а капитанский кок Ади мог бы плавать и на флагмане Лукулла.

Это был воспитанный и застенчивый человечек с полуседыми каштановыми волосами, упитанный, лоснящийся и легко ударяющийся в слезы. Как боец он был полностью бесполезен, поскольку никакие слова, ни добрые, ни злые не могли заставить его атаковать или защищать корабль, но он знал всю флотскую кухню от Константинополя до Гибралтара, и хотя его ватрушки скорее напоминали об Испании, чем об Англии, они оставались превосходны на вкус, а пудинг на сале не вызывал нареканий.

С точки зрения Мэтьюрина эти дни тоже походили на благословенный праздник. Он ничего не мог поделать с планами на будущее, не имея вестей из Лондона — с тем же успехом он мог находиться посреди Тихого океана. Не мог и прогнать мысли о Диане — носил её бриллиант в кармане бриджей — но в настоящее время старался впитать в себя столько солнечного света, сколько могло впитать его субтильное тело. Он так изголодался по нему за время английской зимы, что в эти ясные дни сожалел о каждой секунде, проведенной в сумраке между палубами.

К счастью для него и Мартина, они не входили ни в команду атакующих, ни обороняющихся, и им бы оставалось только хандрить, если бы не остров Дьявола — истинная отрада для натуралиста и солнцепоклонника.

Когда-то на остров завезли овец и кроликов: овцы давно уже исчезли, но кролики остались, и на их укромных южных лужайках Стивен грелся на солнце, когда он и Мартин не были заняты другими прелестями: приливными бассейнами, тюленями, размножающимися в морских пещерах с северной стороны островка, необычными растениями, тупиками, гнездящимися в кроличьих норах, и бурными буревестниками, дружелюбно клекочущими в своих гнездах.

Одним таким безмятежным солнечным днем, когда пологие волны с зюйд-веста неторопливо и размеренно разбивались об обращенную к морю сторону острова Дьявола, они сидели на траве, наблюдая, как небольшие волны, остающиеся после разрушения основной, вбегают в залив расходящимися, последовательно уменьшающимися полукольцами и в итоге плещутся о борт корабля, образуя узор необыкновенной красоты.