Мистер Дориан Грей (СИ) - Янис Каролина. Страница 53

— Дориан! — услышал я дрожащий крик позади и обернулся.

Ко мне бежала Лили. Заплаканная, мертвенно бледная, она хрипло всхлипнула и повисла на моей шее, я обнял её спину дрожащими руками.

— Это всё… это всё из-за меня, это я виновата, Дориан, я виновата! — кричала она, шумно дыша, сжимая лацканы моего пиджака, — Дориан, Дориан… Что мне сделать? Скажи, пожалуйста, я готова сделать всё, что угодно… Скажи, что мне сделать? — кричала она, дрожа и плача. Я гладил её волосы, хмурясь от боли в груди, тихо шептал ей на ухо:

— Не твоя вина, что Бредли Ривз ублюдок. Я найду его, чего бы мне это не стоило. Он заплатит за всё, я обещаю, Лили. Он заплатит.

— Боже, Дориан, как мне страшно и… больно, Дориан… Не уходи, не уходи, — она вцепилась в меня, мертвенной хваткой, и плакала, так горько, так громко, что всё в моей душе переворачивалось и скрипело от испепеляющей боли.

— Адам, ответь, что они говорят?! Что будет с моим братом? — я услышал дрожащий голос моей тёти Фиби, и, подняв голову, увидел её и мистера Крига в белом халате.

— Фиби, тише, тише, тебе нельзя так нервничать.

— Нервничать? Мой брат с тяжёлым ранением в реанимации и ты предлагаешь мне не нервничать? Ты думаешь, я сейчас нервничаю?! Да я с ума схожу, Адам!

— Фиби! — он тянет к ней руки.

— Не трогай меня! Иди к моему брату, к врачам, предложи им что угодно, обними их, заплати, подари виллу на Кипре, но спаси, как хочешь, спаси моего брата! — она кричала, избивая его ладонями в грудь.

Я крепко сжимал руками талию Лили, уткнувшись лицом в её волосы. Она уже не плакала вслух: только всхлипывала и судорожно вздрагивала. Я гладил её спину, локоны. Не зная почему, но я зашептал ей на ухо:

— Мы виделись с отцом перед случившимся. Папа приехал в офис и сказал мне, что я не должен упустить тебя, Лили. Потому что такая женщина появляется в жизни мужчины только раз, потому что ты… ты хочешь любить, творить и чувствовать… Я сказал ему, что боюсь. Боюсь, что не смогу тебе это дать. Боюсь, что чувства не окажутся взаимны. Боюсь, что не смогу жить… без своей некоторой специфики и… Боюсь. Всего боюсь. Он сказал, что я буду козлом, если упущу шанс быть с тобой. Лили…

Она посмотрела на меня, глаза в глаза. В них стояли крупные слёзы, размером с жемчужины. Она громко выдохнула, сжавшись изнутри. Солёная влага брызнула, обжигая поры и орошая мои пальцы, сжимающие её щёки. Она схватила меня за плечи, задрав голову, прижалась ко мне ещё ближе и прошептала:

— С ним всё должно быть хорошо. Всё должно быть хорошо. У нас у всех всё должно быть хорошо.

Я часто закивал, сжимая её в своих руках крепче. Мы простояли так около десяти минут, затем сели на кушетку у стенки, ноги уже не держали ни меня, ни Лили. С нами рядом сидела Фиби. Её погасшие серые глаза смотрели в стену напротив. Долго, очень долго, она сидела молча. Адам так и не появлялся, уйдя в реанимацию. Я гладил волосы Лили, посматривая на тётю Фиби, на маму, на всех тех близких людей, которые окружали меня. Фиби тяжело сглотнула, поворачиваясь к нам и тихо произнесла:

— Когда человек проводит реанимации больше трёх часов, его шансы на возвращение очень малы. Прошёл час. Это невозможно жутко. Дедушка и бабушка… наши мама с папой ничего не знают?

— Нет. Ничего, — шепчу. — Поздно и… есть надежда.

— Она всегда есть. Дай Бог, всё будет хорошо, — она накрывает руками лицо, закрыв глаза. — Ох, Тео, Тео… Под полтинник мужчине, а он всё геройствует. Как он так может? Ни о ком, ни о чём не думая, лезть на рожон….

— Он всегда думает. Обо всех, — всхлипнула Лили, — Да, я знаю его хуже вас, но я… я успела понять, что он никогда не борется за себя. Он борется за других. Ради своих детей, жены, ради своих близких. Ради тех, кто составляет его прошлое, настоящее и будущее, — сглотнула она. — Он должен жить. Он жив. В это надо верить, не просто надеяться, а верить.

Фиби вздрогнула, посмотрев Лили в глаза. Кажется, эта девочка верила в это больше всех. Лили… Все в эту минуту смотрели на неё. В её глаза. Они хотели подчерпнуть хоть немного огня той веры, которая с любовью перерастёт в сердцах в уверенность в том, что Теодор будет жить.

Дверь кабинета реанимации открылась, оттуда вышел Адам, поникший, опустошённый, с опущенными плечами, он был мрачнее тучи.

— Что? — впервые за всё время, произнесла мама и я, признаться, испугался её голоса.

Её всегда сияющие синие глаза сейчас были, будто, покрыты ледяной коркой. Уголки губ опущены, даже в изгибе её бровей читалась необратимая скорбь. Софи смотрела на Адама божественно веря, вздрагивая, она затаила дыхание. Дэйзи и Марсель встали, как и Фиби. Лили медленно поднялась с места, мои ноги меня не слушались. Она крепко стискивала пальцами мою ладонь, сглатывая.

— Мы отключаем Теодора от аппаратов. Он очнулся, сказал… что не хочет умирать во сне.

— Нет! — пронзительно закричала Айрин, вздрогнув всем телом. — Нет! Нет! Нет!

— Мама! — закричал Марсель, когда она, рыдая, стала падать. Крепко сжав её в своих руках, он сел на кушетку и подтянул её к себе.

Дэйзи, закрыв рот рукой, убежала за водой. Софина стремглав помчалась куда-то в другую сторону коридора, Фиби, безвольно опустив руки, снова опустилась рядом со мной на кушетку. Я так и не мог встать. Лили отпустила мою руку и подошла впритык к Адаму:

— Вы не отключите его от аппаратов. Вы сделаете ему операцию. Вы не дадите, вы не можете дать ему умереть. Нет, Адам, он не может умереть! — зашептала она надрывно, сдерживая дрожь в голосе, и ударила его по груди, — Адам, вы спасёте его! Вы спасёте! Быстро! — она била его по щекам, он пытался образумить её, удержать.

— Лили, разрыв мягких тканей правого лёгкого, я не могу, прекрати, прекрати и успокойся!

— Можете! Вы всё врёте! Вы можете! Адам, можете! — она начала кричать, нещадно тарабаня его кулаками по груди.

— Дориан! Забери её! — заорал Адам, не выдержав.

Я подошёл, не чувствуя ни ног, ни рук, ни пола под ногами. Слабо притянув Лили за плечи, прижав к себе, я поразился той податливости моим рукам. Нет, не рукам, бессилию. Я моляще посмотрел в глаза Адаму. Я смотрел на него со всей надеждой, что тлела во мне.

— Адам… Неужели, конец? — еле слышно шепнул я. Он избегал смотреть мне в глаза, но я вынудил его.

— Есть один вариант, но всё не так просто…

— Адам, когда любишь, всё просто. Ты любишь Фиби? Любишь. Мой папа её брат. Ведь он твой друг. И ты его любишь, — произнёс я как можно твёрже, глядя в его лицо.

— Хорошо. Укол в сердце и… Сделаю, что могу, — он кивнул и ушёл обратно, захлопнув за собой дверь.

Лили так крепко прижималась ко мне всё это время, а когда я сел на кушетку, так она и вовсе упала в мои руки. Она обессилила. Как и моя мать. Как и все здесь. Софина вернулась только через полчаса, заплаканная, с растёкшимся макияжем: перепачканная тушью и губной помадой, она была высушена горем. Я смотрел в стену, вспоминая всё, что говорил мне отец. Вспоминая все те счастливые моменты своей жизни, когда мы были все вместе. Двадцать лет в браке родители отмечали круизом на яхте в Санта-Монике: это было таким счастьем, мы все вместе, любящие друг друга и верящие в жизнь; в то, что всё в нашей судьбе придумано кем-то свыше. Распланировано и расписано автором, с безграничным чувством юмора и чувством счастья, с острой верой в мечту и в людей. Мой отец не может умереть, потому что он ещё молод, молод изнутри и заражает всех этим юношеским азартом, чувством свободы и силы. Когда я, моргая, приходил в себя после ярких воспоминаний, застилающих сознание, я столкнулся взглядом со стенкой, а слухом с голосом мамы. Лили на моих руках уже не было. Она сидела на корточках, в коленях у Айрин, крепко сжимая её руку. Я прикрыл глаза, слушая: