Мистер Дориан Грей (СИ) - Янис Каролина. Страница 59

— Да! — закричала я, вздрогнув, как от разряда тока в двести двадцать вольт. Сумасшедшая боль пронзила весь низ живота, заставляя закусить подбородок, чтобы сдержать безумный крик. Я дрожащими пальцами сжала влажные корни его волос, когда он хотел двинуться и посмотрела в его глаза, сдерживая слёзы, кусала губу. — Подожди…. Секунду.

Мой голос предательски дрожал. Я смотрела в глаза Дориана и видела его жажду и тревогу. Впервые замерев, я чувствовала, как он весь дрожит. Мой красивый мальчик… Я шумно улыбнулась на эту мысль, и, сглотнув, часто закивала.

— Пожалуйста, продолжай, — я крепко стиснула его ногами, будучи счастливой оттого, что сейчас он пьян от меня, от желания, и ничего не понял.

Это значит, он будет трахать меня так, как любит, как может, как хочет, — до боли. Я сжала мокрые волосы Дориана на затылке и закрыла глаза, уткнувшись лбом в его, когда он схватил меня за ягодицы. Он начал двигаться — сразу часто, корательно, живо, срывая с моего рта дрожащие крики. Я была благодарна за то, что мои руки связаны, иначе я бы исколотила, исцарапала как дикая кошка всю его спину. Дориан вбивал в меня в стекло. Я кричала, потому что губы болели, — я не могла их кусать, а по-другому сдержать это наслаждение невозможно. Он тихо хрипит, это сводит с ума не меньше, чем его толчки, которые стирают меня в порошок, даря неописуемое наслаждение и вместе с тем нещадно добивая. Он выбивает мой воздух из лёгких, он сам становится моим кислородом. Аромат его тела — смешение дорогого парфюма, нотки сигаретного дыма, этот его личный запах кожи: мускуса и моря, свежего цитруса и виски, это сумасшествие в одном мужчине, о котором наверняка мечтает не одна девушка. «Моё», — с собственнической болью пронеслось в моей голове, и я укусила его манящие распахнутые губы. Его стон вибрацией отозвался в моём горле, сжигая меня в языках горящего пламенем возбуждения. Дориан не отрывает от меня глаз, хоть веки его совсем потяжелели, как и мои. Я стону, стону уже не только от раздирающий боли, а от удовольствия, от первозданного наслаждения, он входит на всю — блять! — глубину, сводя мои оголённые нервы к роковой точке. Толчки глубокие, сумасшедшие, невозможно грубые и невероятно дикие. Я не знаю, как ещё дышу, как ещё могу смотреть в эти глаза и не умираю. Сердце набатом бьёт в груди и висках, влага течёт по ногам, а рассудок мутнеет. Горячее мокрое тело липнет к стеклу, кожа цепляется к холодной поверхности, и с болью отрывается от неё, заставляя дрожать, как лист под летнем ливнем. Дориан мой ливень. Сводящий с ума, сильный, раскалённый, как металл. Его член — моя смерть. Все мышцы ноют и напрягаются, — я уже чувствую это, чувствую это безумие.

— Дьявол! — рычу, глядя в глаза и бью его связанными кулаками по спине, изогнувшись.

Дориан нападет ртом на мою шею, — всасывает, зубы вставляет в тонкую мокрую кожу, и я понимаю, что сейчас распадусь на тысячу атомов. Убийца, конченный убийца. Маньяк. Я люблю его. Люблю, хочу, и всегда буду, даже проклиная каждую букву его имени. Он прижимается к моему уху, резко кусает мочку, — и я не могу сдержать продолжительного крика, который колышет стены и заставляет панорамное стекло дрожать, как от грома. В глазах сотни вспышек. Его глаза — вспышка, — покусанные губы, — вспышка, — влага у виска — вспышка, волевой подбородок — вспышка. Снова его глаза и миллиарды, сотни вспышек, затмевающих блеск свечей. Это не с чем не сравнится, это необъяснимое безумное чувство, которое в сто крат отличается от предыдущего о…

— О-о, Дориан! Да! — стону, дрожа в конвульсиях.

И не вижу ничего, ничего, только тёмные круги перед глазами. Опустошение, — пульсации. Одни пульсации внутри разорванной киски, дрожащей и задаренной невозможным удовольствием, единственном в своём роде. Чувствую, что с меня что-то течёт, кажется, что сама душа, сердце, все органы, которые растопило наслаждение. Дрожащий член прижат к бедру, он стреляет горячим семенем, всё тело задеревенело. Хриплый стон Дориана ускоряет и увеличивает громкость и без того сумасшедшего пульса, когда каблуком туфли, еле держащейся на ватной ноге, впиваюсь в его поясницу… Я ловлю дыхание, в глазах темнота, темнота.

— Лили, ты… что, была девственницей? — слышу вздрагивающий охрипший шёпот на уровне уха.

— Спасибо, — шепчу в темноту. Голова валится на сильное мускулистое плечо, стоя за которым я ничего на свете не боюсь.

***

…Солнечный луч нещадно бьёт в глаза, а затем исчезает, вызывая на моём не отошедшем от сна лице широкую улыбку. Горячее тепло приятно дурманит, пробираясь под кожу. Я сжимаюсь на чём-то мягком, пахнущем свежестью, и тихо стону от внезапной боли в паху… тут же блаженно мычу от сладостных воспоминаний, которые появляются в моей голове раньше, чем я успеваю открыть глаза. Эта боль, — мисс Лили Дэрлисон вчера ночью переехал сексуальный поезд, — как прямое подтверждение того, что всё было наяву, а не во сне. Тело ломит, мысли о произошедшем заставляют облизывать сухие губы, вздрагивая от чувств. Внезапно раздаётся резкий шум распахнувшейся жалюзи — и я, жмурясь от слепящего света, открываю глаза. Вижу этого полуголого бога секса и широко улыбаюсь, кусая губу. Это он, наглый котяра, играется со шторами. Я в его спальне, боже. Пусть он придёт ко мне…

— Иди сюда, — хриплым от сна голоса шепчу, откидывая одеяло.

— Доброе утро, соня, — искренне улыбается он, садясь на край моей постели.

И нежно пробегает костяшками пальцев по моей щеке. Я беру его руку и сжимаю, улыбаясь. Мягко целую в ладонь, вдыхая аромат кожи.

— Ты давно проснулся?

— Не поверишь, но всего полчаса назад.

— Почему не поверю?

— Обычно я просыпаюсь ровно в пять тридцать девять. Неизменно. Не спрашивай почему, сам не знаю, — улыбается он, — А тут… время уже за девять.

— Кто-то потрудился прошлой ночью, поэтому и восстанавливал силы, — хитро ухмыляюсь я, — Подожди… Как за девять? У меня в восемь пятнадцать репетиция в академии, в час десять экзамен по бальным! Дориан! — я села на постели, но боль заставила замереть меня в этой позе, а затем рухнуть обратно, — Чёрт!

— Я пошутил, Лили. Сейчас без десяти семь, — смеётся он.

Я беру подушку рядом и с кокетливым рыком кидаю в него, стараясь не обращать внимания на щемящую боль. Дориан солнечно улыбается, внутри моего сердца расцветают тюльпаны, а бабочки резвятся в животе…

— Почему тогда так светло?

— Май, крошка. С каждым днём день становится длиннее, — мило улыбается он, пробегая пальцами по моей щеке.

Я сажусь на кровати, чуть хмурясь от боли, и утыкаюсь лбом в лоб Дориана, осторожно касаясь пальцами гладкой скулы. Его лицо вдруг становится серьёзным. Отстранившись, я, стараясь не улыбаться на это «лицо босса», тихо спрашиваю:

— В чём дело?

— Почему ты не сказала мне, что у тебя ни разу…

— Потому что иначе ты бы сдерживался, а я этого не хотела.

Он часто моргает, уставившись на меня.

— У меня никогда не было девственниц. Особенно таких смелых и глупых, Лили, — шепчет он. — Я уже вызвал врача-гинеколога. Он осмотрит тебя, — я округлила глаза.

— Дориан, зачем?

— Затем, что я боюсь, что мог тебе что-нибудь повредить. И потом, ты… ты же не пьёшь противозачаточные, верно?

— Насколько я помню, ты же не в меня…

— Да. Но это не будет лишним, если врач подберёт для тебя специальные средства. Возможно, это будут уколы. Они не так бьют по почкам, как таблетки и делать их нужно раз в месяц. Доктор Ламберт сам скажет.

— Мужчина? — пунцовею.