Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна. Страница 26

— Когда же ты думаешь идти? — спросила Бенита и невольно улыбнулась: «И Випси собирается в далекий путь!»

— Я уже ходила, — кивнула Випси. От воспоминаний о Вигаласком медвежьем боре Випси растрогалась. Кусти, цветущий мох, окна для дня и ночи — все это стоило того, чтобы немного пустить слезу.

— Я шла, шла, пока не дошла до перекрестка. Сняла с руки варежку и положила на ветку, надо, думаю, дорогу обозначить. Сердце словно чуяло, что придется возвращаться. Ходила искала, да так и не нашла ни бора, ни хижины, ни Кусти. Повернулась и побрела обратно, хлеб-то у меня кончился, да и плодов на деревьях еще не было. Вдруг вижу — стою я около кровати старухи Трехдюймовки, а варежки-то и нет. Откуда мне было знать, что этих перекрестков так много, — удивленно закончила Випси.

— А может быть, мох еще не зацвел? — пробормотала Бенита.

— Вот и я надеюсь, — вздохнула Випси, — вдруг Кусти найдет мою варежку.

Випси снова натянула варежку на руку. Бенита успела заметить, что рука, которая была в варежке, намного светлее той, что была голой.

— Наши лошади! — вдруг вся преобразившись, радостно воскликнула Випси и бросилась бежать.

Бенита сперва подумала, что полоумной старухе опять что-то втемяшилось в голову, но затем она и сама увидела табун лошадей. Неизвестно отчего, ноги у нее вдруг стали как деревянные.

Вначале Бенита не поняла, почему этих лошадей гонят прямо через рихваские клевера, но, поднеся руку к глазам и внимательно присмотревшись, она поняла, что лошади идут сами по себе и что ни конюхов, ни всадников с ними нет.

Випси стояла за капустным полем на обочине канавы и махала лошадям сорванной с головы шалью. Возгласы полоумной донеслись до Бениты. Старуха начала быстро-быстро бегать кругами.

Вдруг Бенита заметила, что Випси мчится к ясеню, что рос на краю поля.

Ну конечно же старуху напугал грохот копыт приближающихся лошадей. Внезапно ноги Бениты снова обрели легкость, и она побежала к проволочной ограде, преградившей путь несущимся лошадям. Прежде чем хозяйка успела достигнуть цели, один из коней, видимо решив, что заграждение, сделанное для скота, для него не препятствие, с разбегу перескочил через колючую проволоку. Вытянув красивую шею, жеребец призывно заржал.

Бенита помчалась что было духу, боясь, что тяжелые рабочие лошади последуют за легкомысленным чалым и покалечат себя. Бенита помнила, сколько было забот, когда, спасаясь от овода, одна из коров разорвала себе о проволоку вымя.

Випси, снова осмелев, улыбаясь вышла из-за ствола ясеня; выражение лица у нее было хитрое, словно у ребенка, играющего в прятки.

— Кыш, кыш! — кричала на бегу лошадям Бенита. Ей хотелось привлечь к себе внимание, чтобы вырвавшиеся на свободу лошади не последовали наобум за своим вожаком.

Сейчас надо было действовать умело.

Бенита, сдерживая прерывистое дыхание, осторожно пошла вдоль ограды, у которой толпились лошади, стараясь не порвать о проволоку платье, и достигла лаза. Лошади вытянули шеи и повернули головы, с интересом наблюдая за движениями Бениты. Один любопытный вороной, протиснувшись вперед, пошел следом за Бенитой. Лошадь мотала своей черной мордой, губами норовя схватить Бениту за плечо и шумно дыша ей в ухо. Даже чалый соблаговолил подойти к лазу поближе. Встряхнув гривой и фыркнув, он снова заржал.

Бенита откинула в сторону нижнее прясло, закрывавшее лаз, затем взялась за верхнее, но, выскользнув у нее из рук, оно со стуком упало на нижнее, и тогда весь табун, теснясь и толкаясь, устремился на дорогу, по которой гоняли скот.

Бенита пошарила в карманах, они были пусты. Хорошо бы заманить сюда чалого, табун пойдет за своим вожаком, и тогда легче будет отогнать их через лесное пастбище к пойме. Пусть попасутся там на отаве, пока за ними не придут.

Спутник цыганки, хозяйский сын из-под Раквере, стоял на выгоне под березами и, прикрыв рукой глаза, смотрел на лошадей. Стук копыт и лошадиное ржание отвлекли его внимание от девчонки. Да и какой крестьянин не интересуется лошадьми?

— Иди, поможешь! — крикнула ему Бенита.

Випси стояла, прислонившись к столбику лаза, и хихикала.

— Встань посреди дороги и разведи руки. Гляди, чтобы лошади не повернули к дому, — скомандовала Бенита, напрягая голос, чтобы перекричать отдувающихся и фыркающих лошадей.

Пока хозяйский сын из-под Раквере бежал к Бените, она отогнала лошадей от лаза, чтобы они снова не рассеялись по полю. Ей необходимо было, чтобы табун сосредоточился в одном определенном месте, не хватало того, чтобы лошади стали повсюду мять и топтать траву.

— Ступай вперед, открой лаз и загони мою скотину в угол, — крикнула парню Бенита.

Толстый парень сделал, что смог. Сломав длинный ивовый прут, он отогнал рихваскую скотину в самый дальний угол пастбища. Затем он помахал Бените рукой в знак того, что все сделано.

Бенита стала гнать лошадей к пастбищу. Випси, подпрыгивая, бежала за ней и хлопала в ладоши. Красивой трусцой длинногривые животные устремились к лазу, который вел на пастбище. Бенита не слишком подгоняла их, лошади чужие, поди знай, иная может испугаться и понести, тем более что по своему составу табун был весьма пестрым. Здесь были верховые лошади, возможно, было сколько-то и рысаков.

Бросались в глаза и годовалые жеребята и старые клячи, были среди лошадей и увечные. Вероятно, этот табун прибежал с мызы, из немецкого полевого госпиталя. Недаром Випси утверждала: «Наши лошади».

Один конь, в белых чулках, потрусил туда, где паслись рихваские коровы; сгрудившись в углу пастбища, они с любопытством разглядывали незваных гостей. Однако парень, хлестнув озорника, быстро вправил ему мозги — конь захрапел и помчался к елям. Его белые ноги, казавшиеся под темным туловищем, неправдоподобно гибкими, мелькали меж низких ветвей, словно показывая дорогу остальным. Чалый, не желавший уступать своей руководящей позиции, галопом промчался мимо «белых чулок» и заржал.

Когда наконец все лошади были водворены на пастбище и прясла задвинуты, Бенита почувствовала, что здорово устала. Хозяйский сын из-под Раквере тоже тяжело дышал, лицо его побагровело, на белых щеточках бровей сверкали капельки пота.

— Эти немецкие доктора щупали лошадей голыми руками, — на обратном пути стала рассказывать Випси. — Немец ощупывал поганое животное! Голыми руками, — повторила Випси. — Зато животные поправились. Ученые люди, а не побрезгали щупать животных голыми руками! — не переставала удивляться Випси.

— Врачи всегда щупают больных голыми руками, — сказала Бенита, чтобы положить конец несносной болтовне Випси.

— Что ты! Что ты! — Випси взволновано замахала руками и так ожесточенно затрясла головой, что комар, жужжавший в ее редких всклокоченных волосах, вылетел оттуда. — Зимой, когда Трехдюймовка вывихнула плечо, к ней привели ветеринарного доктора. Господин был в белых перчатках, точно князь какой, он даже и не подумал снять их, а плечо вправил. Спасибо ему. — Випси остановилась и поклонилась на три стороны; выразив таким образом свою благодарность, она засеменила следом за Бенитой и парнем из-под Раквере.

— Випси права, — улыбнулась Бенита парню, с лица которого постепенно начал спадать румянец. У меня зимой заболел ребенок. Я тоже отправилась на мызу за помощью. В конце концов меня выслушал какой-то ветеринарный врач, немец. Вечером соизволил явиться. Три шикарных жеребца были впряжены в сани, на коленях у барина лежала оленья шкура, в руках — плетеный хлыст, и мчался он по нашей проселочной дороге таким галопом, что казалось, вот-вот поднимется в воздух. Он осмотрел больного, не сняв перчаток, даже шинели не скинул. Я сунула ему в руку узелок, а потом думаю — поди знай, как он это масло есть будет. Может, белой тряпкой рот обложит, прежде чем начнет уплетать то, что приготовлено мужицкими руками?

Випси рукавом вытерла глаза, словно эта история растрогала ее, а хозяйский сын из-под Раквере засмеялся.

— Вообще в лазарете собралось изысканное общество, — продолжала Бенита. — Те лошади, у которых дело шло уже на поправку, нуждались в свежем воздухе. Разумеется, упряжь да и всякие прочие штуковины у этих армейских лошадей, награбленных отовсюду, были самые разные. Всяких чудес можно было навидаться, когда господа обучали лошадей. Когда они ездили верхом, то под седла клали расшитые ковры. На упряжи — бляхи. Иной раз заставляли конюхов расчесывать лошадям гривы на одну сторону, а хвосты заплетать в косички. Бывало, едем мы, мужичье, на своих рабочих клячах в лес на заготовки или к песчаным карьерам за гравием, и попадаются нам навстречу господа из лазарета — тут уж сразу сворачивай с дороги. Точь-в-точь как в старину, во времена баронов.