Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна. Страница 66

Холмик был готов. Каарел выровнял края лопатой, и сылмеская Элла принесла из телеги еловые ветки. Пасторша робко шла по боковой дорожке, неся в руках желтые георгины. Элла покрыла холмик зелеными ветками, пасторша положила цветы в изголовье могилы; наступил момент, когда нечего было больше делать, и люди стали вопросительно поглядывать друг на друга.

Бенита принялась рассматривать цветы на ковре из еловых веток, они сверкали, как желтое одеяло цыганки на зеленом рихваском лугу.

Каарел снял с дерева кепку и отряхнул с нее капли росы. Это как бы послужило сигналом. Сылмеский старик сгреб в охапку лопаты. Элла смотала вожжи, лаурисооская Линда погасила все еще горевший фонарь.

Минна и Бенита, державшая за руку ребенка, последними покинули холмик.

Пасторша подошла к Бените, пожала ей руку и сказала:

— Я могу вам посоветовать псалом для надгробья.

— Да, — пробормотала Бенита.

— Ты создал чувства мир не для того, чтоб хлад могилы скрыл его, — торжественно произнесла пасторша.

Бенита кивнула. Поверх плеча пасторши она видела, как Каарел сложил лопаты в другую телегу, а затем стал рыться в сене. Найдя пакет, он протянул его господину пастору, который задумчиво стоял в стороне с чемоданом в руках и смотрел на сгоревшую колокольню, над которой летало воронье.

Бенита увидела, как святой отец протестующе поднял руку, но в конце концов сдался и взял то, что Каарел ему совал в руки.

— Чтоб все было как у людей, — услышала Бенита голос отца, — чтоб счеты были ясны как на небе, так и на земле.

Пастор в смущении сунул узел с провизией в чемодан и подошел пожать руки Минне и Бените.

— Господь да поможет вам, — сказал он одетым в траур женщинам.

— Помоги бог и вам, — ответила Минна и уголком платка вытерла глаза.

Теперь нельзя было больше мешкать. Провожающие уселись в телегу. Папаша Каарел, стоя возле второй телеги, держал наготове вожжи, ожидая, чтобы Бенита подошла и взяла их в руки.

Минна, которая сидела рядом с Бенитой, держа на коленях Роберта, прошептала невестке:

— Не думаешь же ты отпускать людей, не справив поминок? Что народ-то подумает?

Бенита промолчала и в знак согласия пошевелила вожжами.

Лошадь свернула от лип к хутору.

Лаурисооская Линда тоже осталась сидеть в телеге Каарела. Она не торопилась домой, потому что по дороге к ним присоединился и Кустас. Он сидел сейчас в телеге и болтал ногами, свесив их через заднюю грядку.

Минуя ригу, Бенита еще раз остановила лошадь. Невообразимый гвалт, доносившийся оттуда, свидетельствовал о том, что беженцы еще не покинули Рихву. Почему они так расшумелись в этот утренний час? Бенита ждала, что услышит брань, однако она ошиблась. Женский щебет и взволнованные голоса мужчин сливались в один гул, слов было не разобрать. Никто из беженцев не заметил, что лошадь остановилась у ворот риги. Занятые своими делами, они не нашли времени выглянуть во двор.

Поскольку никто не вышел объяснить рихваским хозяевам причину такого шума, Бенита снова дернула вожжи и через ворота, оставленные на ночь открытыми, подъехала прямо к крыльцу дома.

По пустому двору бродил Эльмар, голова его была перевязана, глаз распух, рука подвешена на брючном ремне, перекинутом через шею. Глядя в сторону, «лесной брат» пробормотал слезающей с телеги Бените слова сочувствия.

Каарел остался распрягать лошадей, а Бенита повела всех в дом.

Минна, повесив платок с бахромой на вешалку, сразу же принялась растапливать плиту.

Бените тоже пришлось развить бурную деятельность, чтобы люди, проводившие Иоосепа в последний путь, не уселись за пустой стол. Вручив ключ от амбара Элле и сказав, в какой из бочек лежит мясо недавно заколотого барана, она велела принести оттуда куски получше и поставить вариться. Крикнув на подмогу Кустаса, хозяйка Рихвы отправилась приводить в порядок горницу.

Козлы, на которых стоял гроб с телом Иоосепа, Кустас выставил за окно. Отодвинутый в угол стол снова поставили посреди комнаты и раздвинули. Распорядившись собрать со всего дома стулья, Бенита отыскала в шкафу чистую скатерть. Расстелив ее и разгладив рукой складки от утюга, она со страхом подумала о долгих часах, которые придется отсидеть за столом. Ей показалось вдруг, что половина ее жизни в Рихве прошла за праздничным столом и кружкой самогона. Свадьбу с Иоосепом справляли три дня. Вскоре после этого были крестины. Правда, в тот раз обошлись двумя днями. А для поминок достаточно одного дня?

Этот самый Кустас, который сейчас носил стулья и расставлял их вокруг стола, на свадьбе Бениты и Иоосепа спьяну запихал в карман булочки со взбитыми сливками. Само собой разумеется, что пьяный в стельку Кустас завалился спать, не сняв пиджака. Свернувшись клубком на старом тулупе под вешалкой, он раздавил булочки и вымазал сливками себя и свой парадный костюм. Его жена Линда, которая утром бегала домой подоить коров, а затем снова вернулась на празднество, отвела своего муженька к колодцу и, приводя его там в порядок, приговаривала:

— Когда Кустас выпьет, он таким жалостливым становится. Непременно должен принести матери что-нибудь вкусненькое. Вот он в гостях и засовывает в карман всякие лакомства, а потом сам забывает. Когда в Сылме справляли конфирмацию, Кустас спрятал за пазуху миску с холодцом.

Бенита перестала разглаживать скатерть и внимательно посмотрела на сгорбленного Кустаса, который так трогательно любил свою мать.

Шаркая ногами, лаурисооская Линда внесла в комнату полную охапку бутылок и тут же расставила их посреди стола в ряд.

— Ночью припрятала под елками, — пояснила она Бените.

Бенита попросила Линду остаться накрыть стол — ей хотелось ненадолго отлучиться.

Хозяйке не терпелось узнать, что делается в риге. Беженцы все еще были чем-то заняты там, на двор никто из них не выходил. Даже дети не высовывали носа из риги — что они могли там делать?

Бенита незаметно проскользнула в чуть приоткрытые ворота и прижалась к стенке.

В сарае шла купля-продажа.

Когда Бенита стала что-то различать в этой сутолоке, ей в первую очередь бросилась в глаза сильная половина унылой пары.

Мужчина, стоя в своей телеге, держал в руках безмен, на конце которого висел холщовый мешок, и, нагнув голову, смотрел, сколько фунтов он весит. Жена, положив для пущей верности руку на брезент, закрывавший воз, вытянув шею, ждала, что скажет ее супруг.

— Двенадцать! — объявил он.

— Смотри, чтоб без жульничества! — предупредил покупатель соли. Получив мешок, он взвесил его в руке. И только после этого протянул унылому мужчине кусок сала. Тот повесил его на крюк и снова взглянул на безмен.

— Детские калоши, тридцатый размер! — крикнула Армильда. — Меняю на размер больше.

Наверху, на сене, рядом со своей бывшей женой сидел Молларт. Леа подняла ногу и крикнула сквозь смех:

— Меняю лапти на вечерние туфли!

— Кому немецкие марки! — хрипло выкрикнул солдатик и помахал пачкой бумажек.

— Выписываю пропуска! — воскликнул Парабеллум и показал всем пустые бланки аусвайсов. — Кто хочет стать героем войны? Железные кресты — на табак!

Несколько мужчин подошли к Парабеллуму взглянуть на знаки отличия. Закатав рукав, Парабеллум показал резиновую руку, до запястья увешанную железными крестами.

— Ну и добра, — вздохнул один из мужчин и крикнул через плечо — Мамочка, поищи-ка табак!

— Русские прищелкнут тебя, если сцапают, — проворчала жена и, подгоняемая любопытством, подошла к ним поближе.

— Эге! — ответил ей муж с видом сведущего человека. — Времена меняются, когда-нибудь эти штучки еще будут в почете.

— Настоящая шведская сталь! — воскликнул унылый мужчина. — Рабочие инструменты, болты и гайки, ломы, пружины, клещи, стамески и зубила, деловое железо!