Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна. Страница 91

Лоб у Оскара покрылся испариной. Агне как будто говорила на непонятном языке, и в то же время в ее рассказе проскальзывало что-то очень знакомое.

— Ты ведь помнишь мою спортивную карьеру, — с гримасой сказала Агне. — Стоило одному болвану-преподавателю сказать, что у меня хорошо получаются прыжки в высоту, как я тут же заставила себя прыгать. В действительности у меня не было к этому никакого призвания. Просто включился несложный механизм. В мозгу робота нажали на нужную кнопку. В тебе открыли талант, сказала я себе. Теперь остается только пересилить себя. А этому я научилась у матери. Я стала отчаянно тренироваться. Напрягалась изо всех сил, не давала себе пощады, хотя где-то внутри у меня закипал протест. В то время у нас на факультете училось немало рекордсменов. Внешне они от нас почти не отличались, все парни и девушки были с хорошими физическими задатками, и это еще больше утверждало меня в моем решении. Ты ведь помнишь. Я получила несколько дипломов — мои старания все же увенчались пусть маленьким, но успехом.

Дались ей эти спортивные истории студенческих лет! Просто не потянула, чего уж там говорить. Но куда она все-таки гнет?

— Позже я много раз видела во сне себя и планку. Эти сны были как отвратительные замедленные фильмы. По нынешним понятиям даже модные. Они стали моими ночными кошмарами, не давали покоя и днем. Я поднималась над планкой, почти преодолевала ее, но она все-таки падала. Во сне собственный зад казался мне огромным. Каждый раз он задевал за планку, и это сводило на нет возможные рекорды и достижения. И все же, — Агне рассмеялась, — однажды все вышло по-другому. Я оторвалась от земли, поднялась вертикально в воздух, завертела ногами, будто ехала на велосипеде-невидимке, и преодолела планку: она осталась внизу под ногами. В тот раз я получила огромное удовольствие от прыжка, несмотря на то, что все происходило во сне.

Оскар не решался прерывать Агне. Он слушал, хотя и ловил себя на том, что делает это рассеянно. Мгновениями он вырывал какие-то отдельные слова из произнесенных фраз. И тем не менее, эти провалы в рассказе Агне не искажали смысла. Да и вообще, думал Оскар, к чему столько слов, когда можно высказать все с несравненно меньшей затратой усилий. Очевидно логическая фраза вскоре утратит свое единодержавие.

Эти вялые обрывки мыслей роились в голове Оскара, вероятно, лишь для того, чтобы рассеять охватившее его разочарование. Отнюдь не истории со сновидениями рассчитывал услышать от жены Оскар, а нечто совсем иное.

— Чем же ты, собственно, собираешься заняться? — нетерпеливо спросил он.

— Я хочу, чтобы моя деятельность соответствовала моему характеру.

— Ты думаешь, это возможно?

— Должна же я в конце концов найти себя.

— В чем?

Агне задумалась.

— Не знаю, — наконец сказала она.

Прямой вопрос Оскара раздосадовал Агне. Она потеряла нить разговора, несколько раз открывала рот, но желание продолжить рассказ у нее явно пропало. Видимо, Агне хотелось начать издалека, прежде чем перейти к сути дела.

У Оскара не хватило выдержки, а ведь именно за это качество его только что хвалила Агне. Более того, он, кажется, даже обидел ее. Взглянув на вновь помрачневшее лицо жены, Оскар понял: в его нетерпеливых вопросах невольно прозвучала насмешка.

— У твоей матери были самые лучшие намерения, — примирительно пробормотал Оскар. — Я думаю, что на нее очень сильно подействовала смерть твоего отца. И только принцип — «надо, приходится, преодолевай себя» помог ей жить дальше. Будь уверена, сама она тоже следовала этому пуританскому принципу. Не одну тебя заставляла.

— Да-да, — оживилась Агне и, как бы прося прощения, примирительно посмотрела на Оскара.

Неожиданно Агне показалась ему какой-то беспомощной. Маленькая кошачья головка терялась меж широких плеч, словно пряталась от удара.

— Ты думаешь, я уже не смогу от всего этого освободиться? — робко спросила Агне.

Оскар растрогался. Он шагнул к Агне и поцеловал ее.

Позже, подойдя к окну, он увидел у ворот Керту и Тармо. Парень обнимал девушку.

Оскар пришел в ярость. Он готов был трахнуть кулаком по стеклу и крикнуть грубость. Он едва сдержался. Прижавшись лбом к холодному стеклу, он попытался успокоиться. Одновременно его охватило чувство неловкости, словно он тайком выслеживал Тармо и Керту. Оскар отвернулся от окна и беспомощно остановился посреди комнаты. Агне будто ждала этого момента. Она подошла к мужу и прильнула к нему. Оскар почувствовал отвращение. Но откуда Агне было знать, что он видел, как Тармо обнимал Керту. Оскар был в ловушке. Чтобы спастись, он схватил носовой платок и стал кашлять и сморкаться. Агне отпустила его. Оскар быстро подошел к столу, налил полный стакан вина и залпом осушил его. Теперь на него напал настоящий приступ кашля. Когда кашель прошел, Оскару почему-то вспомнился случай, о котором ему часто рассказывала Агне.

Отец Агне, известный мастер своего дела, копал очередной колодец. Работа уже приближалась к концу, второй человек стоял наверху и ждал, чтобы с помощью блока поднять на поверхность последнее ведро песку. И тут произошел обвал, отца Агне погребло под песком.

Впервые услышав об этом, Оскар спросил, почему они предварительно не опустили в колодец бетонные кольца? Не захотел заказчик, объяснила Агне. Говорят, кольца лучше опускать, когда колодец вырыт — не будет перекоса.

В дверях столовой стояла раскрасневшаяся Керту в белой шапочке.

Оскар не заметил, как хлопнула входная дверь.

Керту не услышала ни одного упрека, потому что рот Оскара как будто был набит песком.

На ее лице, после смерти Рээзуса, застыло выражение отчаяния. У Тийны был такой вид, будто она за это время перенесла операцию. Ее вялые с виду мышцы были теперь напряжены, а некогда мягкое лицо напоминало модернистскую маску.

Это она, Тийна Арникас, войдя в предпоследний день старого года в кабинет Рээзуса, нашла начальника УУМ'а мертвым. С криком Тийна Арникас выбежала из кабинета и помчалась по коридорам. В первую минуту она не могла говорить, лишь издавала неопределенные звуки, а потом долго сидела в каморке Ээбена и дрожащими руками обнимала за шею резинового пса Фауста.

На похоронах Рээзуса Тийна Арникас, напротив, была совершенно спокойна. Более того, когда Пярт Тийвель держал речь, все заметили на лице Тийны Арникас кривую усмешку, и это обстоятельство надолго стало предметом разговоров работников УУМ'а. В течение многих дней секретаря провожали осуждающие взгляды, так как все без исключения уумовцы тяжело переживали смерть Рээзуса. В конце концов Армильда Кассин все же восстановила доброе имя ответственного секретаря — она рассказала всем по очереди, что Тийна Арникас приняла слишком большую дозу успокаивающих таблеток и поэтому пребывала на кладбище в трансе.

Сама Тийна Арникас тоже пришла в ужас от своей неуместной улыбки — разве иначе она бы стала так усердно предаваться горю? Так думал Оскар, так думали, вероятно, и другие работники УУМ'а, которые сравнительно быстро вновь вошли в привычную колею.

Каждый день Тийна Арникас хватала кого-нибудь из уумовцев за пуговицу и в который раз рассказывала, как она обнаружила Рээзуса:

— Он просто сидел за столом.

Этого можно было и не говорить, так как другие служащие УУМ'а тоже видели покойного Рээзуса, сидящим за столом. Но никто не решался прервать Тийну Арникас. Все понимали — для того, чтобы освободиться от потрясения, ей необходимо рассказывать об этом, и не раз.

Оскар подавил вздох, решив, что сегодня Тийна Арникас выбрала своей жертвой его.

Он ошибся.

— Я не люблю хитрить, — решительно заметила Тийна Арникас и кашлянула.

— Как будто бы нет причины, — ободряюще бросил Оскар.

— Последние годы Рээзус навещал меня почти каждый вечер. Дома его считали азартным шахматистом, который не может закончить день, не сыграв приличной партии. В день похорон, после церемонии, ко мне подошла жена Рээзуса и попросила показать ей старого приятеля мужа по шахматам. Я указала на вас, Оскар.