Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна. Страница 92

— Я ни разу в жизни не передвинул ни одной шахматной фигуры, — испугался Оскар.

— Какое это имеет значение? — недовольно поморщилась Тийна Арникас.

— Все-таки… — хотел было возразить Оскар, но Тийна Арникас взмахом руки заставила его слушать дальше.

— Недавно меня разыскала жена Рээзуса и попросила передать вам, чтобы вы к ней зашли. Вероятно, хочет поговорить о своем покойном муже. Должна признаться, что педантичный Рээзус порой бывал рассеянным и забывал у меня свои вещи. Думаю, что самое правильное взять вам их с собой и отдать жене. Само собой разумеется, вы должны будете рассказать ей что-нибудь приятное о часах, проведенных с ее мужем. Нарисуйте портрет серьезного мужчины, который решал шахматные задачи так же точно и добросовестно, как вел свои рабочие дела.

— Что вы еще прикажете? — неприязненно спросил Оскар.

— Все, что мне придет в голову, — надменно кинула Тийна Арникас.

У Оскара запылали уши.

— Не надо волноваться, вы все равно сделаете так, как я захочу.

— Ну и вампир, — пробормотал Оскар себе под нос.

— Перестаньте вилять, в конце концов не так уж я много прошу у вас. Один-единственный вечер — это не столь большая жертва. Чтобы помочь вам преодолеть сомнения, могу сообщить, что в моем железном шкафчике лежит пачка компрометирующих вас писем. Должна заметить, что у вас странная система — выбирать женщин, имена которых оканчиваются на «ка».

— Так, так, — пробормотал Оскар.

— Так-то так, но и этак, — ядовито заметила Тийна Арникас и по-идиотски захихикала.

— Я могу получить эти письма? — спросил Оскар, и ему был противен собственный голос.

— Будем великодушны, — неопределенно ответила Тийна Арникас. — В конце концов каждому интересно, что о нем пишут. Даже частные письма придают человеку вес в собственных глазах, — милостиво провозгласила Тийна Арникас.

— Когда?

— Чем раньше, тем лучше. — Нахмурив брови, Тийна Арникас что-то обдумывала про себя. — Нет. Сегодня, обязательно сегодня.

Сказав Оскару час и адрес, Тийна Арникас с непреклонным видом удалилась из кабинета.

Оскар вынул из ящика стола эспандер и начал медленно его растягивать. Таким образом ему удалось подавить в себе гнев — это был старый, испытанный прием. Каждый раз, пользуясь эспандером, Оскар поражался собственным тоненьким рукам. Как много он тренировал свои мышцы и все безрезультатно! Сколько он себя помнил, его конечности всегда были немощными: какими были в выпускном классе, такими и остались. Интересно, как это культуристы набивают себе мускулатуру?

Оскар с большим трудом разыскал жилище Тийны Арникас. Он стоял перед большим покосившимся деревянным домом на окраине города. Из окна коридора на улицу пробивался слабый желтый свет. По шаткой лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки, Оскар взбежал наверх.

Тийна Арникас уже ждала его, она открыла дверь, прежде чем Оскар успел поднять руку и постучать. Оскар прямо-таки бросился в комнату, так как за его спиной ожесточенно загремели жестяные тазы и ведра.

Это была скорее каюта, чем комната. Жилище Тийны Арникас походило на трюм корабля времен Нельсона. То, к чему стремилась хозяйка, совпадало с тем, что она видела в фильмах, — это было ясно с первого взгляда.

С коричневого потолка свисал фонарь с цветными стеклами. Окон не было, вместо них стену, что была пошире, украшали три иллюминатора, за стеклом каждого из них — красочная картинка на морскую тематику: старинные парусники на синих волнах.

Оскара качнуло. Он украдкой оглядел стены, взглянул на пол и заметил, что пол действительно покатый.

Тийна Арникас дала гостю спокойно осмотреться в комнате. Ответственный секретарь УУМ'а прилегла на койке, поджав под себя ноги и прикрыв их подолом длинного платья.

Оскар снял пальто, сел на чурбан возле дубового стола и начал протирать очки.

— Совсем, как Рээзус, — вздохнула Тийна Арникас. — Он тоже каждый раз пугался, когда в коридоре начинали громыхать жестяной посудой. Эти матросы, — монотонным голосом продолжала Тийна Арникас, — без конца носятся с ведрами и ковшами. Им все время кажется, что корабль дает течь.

— Где же находится сейчас ваш корабль? — кашлянув, спросил Оскар.

— Морская карта висит на стене, там помечено, — лениво ответила Тийна Арникас.

Оскар мельком взглянул через плечо. Если он не ошибался, то к шкафу, повернутому задней стенкой наружу, была действительно приколота большая морская карта.

— Ах, да, — Тийна Арникас медленно встала и открыла кованый сундук. Она выложила оттуда на стол завернутый в платок пакет, развязала узел, и Оскар увидел забытые здесь Рээзусом вещи. Расческа, галстук, очки с разбитым стеклом, неиспользованный билет в театр и шахматную фигурку из слоновой кости. Последним Тийна Арникас выложила перочинный ножик, на серебряной рукоятке которого был выгравирован крокодил, пожирающий собственный хвост.

— Я думаю, что из-за ножа и хочет видеть вас жена Рээзуса. Эту старинную и ценную вещичку она когда-то подарила Рээзусу. В последний свой приход сюда Рээзус вспомнил про нож, правда, уже внизу, у входной двери. Сказал, что в следующий раз заберет его домой. На ноже хороший штопор.

Оскар хотел было сунуть вещи Рээзуса к себе в карман, но Тийна Арникас ладонями накрыла его руки и настойчиво прошептала:

— Вы ведь не спешите. К тому же письма под подушкой.

Оскару захотелось как можно скорее убраться отсюда. Он чувствовал себя в этой комнате-каюте препаршиво. Обычно, приходя куда-нибудь по письму, в котором звучала жалоба на одиночество, он проводил в обществе адресата по меньшей мере несколько часов. Даже в том случае, если считал, что данная личность не представляет для него ни малейшего интереса. Может быть, он слишком хорошо знал Тийну Арникас? Скорее наоборот. На работе за ответственным секретарем не замечалось никаких странностей. Очевидно, никто из служащих УУМ'а не знал, что Тийна Арникас уже долгое время была в близких отношениях с Рээзусом. В общем, в УУМ'е Тийна Арникас производила впечатление, пожалуй, даже чересчур принципиального работника, какие встречаются порой среди замшелых старых дев.

— К чему вся эта декорация? — раздраженно спросил Оскар как бы в продолжение своих мыслей.

— Спросите у бабочки, почему у нее пестрые крылья, — помедлив, ответила Тийна Арникас.

— Остается еще добавить, что у насекомых не бывает детства, — насмешливо произнес Оскар.

— Странно, что людям всегда бросается в глаза чужая обстановка, — уязвленно проворчала Тийна Арникас. — А ведь я не делаю ничего такого, чего бы не делали все. Или вы не замечаете этой всеобщей тяги к наслаждениям? Люди делают из этого культ. Из кожи вон лезут, чтобы развлечь себя. Обезьянничают и подражают, самобытность отсутствует. Ведь все зависит от фантазии. Каждый стремится к тому, что когда-то осталось невкушенным. В конце концов каждый должен получить от жизни свое. К примеру, возьмем меня — я в детстве пасла коров, теперь наверстываю то, чего была лишена тогда.

Объясняя свою точку зрения, Тийна Арникас сердито ходила по комнате-каюте. На мгновение остановившись, она схватила в каком-то темном углу толстую книгу и швырнула ее на стол перед Оскаром.

— Восточные сказки, — прочитал Оскар на обложке и открыл книгу в том месте, где лежало что-то вроде закладки. Это оказалось нечто иное, как кожа гадюки. Невольно Оскар отпрянул назад.

— Дитя города, — презрительно бросила Тийна Арникас и рассмеялась.

Оскар что-то пробубнил про себя.

— Рээзус читал мне вслух сказки. У него был мягкий голос. А у вас в горле хрипы. Хотя я намеревалась — нет, ничего из этого не выйдет. Еще раз приходится убеждаться в старой истине, что люди незаменимы. Пусть в чем-то незначительном, не бросающемся в глаза. Да, что-то навсегда уходит в вечность. Навсегда. Человек не совершает круговорота в природе, подобно дождевой капле. К чертям!

Тийна Арникас бросилась на койку и зарылась лицом в подушку.

Оскар встал, думая, как бы достать из-под подушки письма. Ему хотелось скорее бежать отсюда. Казалось, что оставаясь здесь дольше, он каким-то образом запятнает Ирис. Но письма он должен получить! Во что бы то ни стало должен! Это имело прямое отношение к Ирис. Оскар хотел расчистить тылы. Чтобы была гладкая равнина, простирающаяся до самого горизонта, до того места, где он когда-то сидел розовощеким мальчуганом и разглядывал пальцы на своих ногах.