Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна. Страница 99

Ээбен тоже радовался новшеству. Ему не надо было больше колесить по городу, чтобы запутать следы. Теперь он возил письма с почты прямо в УУМ.

Кроме всего, наняли швейцара, это был щуплый человек по имени Яан Темпель. Ему вменялось в обязанность следить за тем, чтобы непрошеные гости не проникли в служебные помещения. Женская половина УУМ'а полагала, что такой хлипкий человечек не сумеет справиться, если вдруг придется применить силу по отношению к какому-нибудь чересчур ретивому «гостю». Но они ошиблись — Луклоп не промахнулся в своем выборе. В больших руках тщедушного Яана таилась неимоверная сила, и через несколько дней все в этом убедились. Яан Темпель с такой мощью открывал двери, что ручки часто оставались у него в ладони. Но кроме силы, он обладал и большой ловкостью — вся плохо приделанная фурнитура тотчас привинчивалась на место большими шурупами — и уже накрепко.

Странное дело, но на первых порах никто даже и не пытался проникнуть в УУМ со своими жалобами или заявлениями. Система посылки писем стала с течением времени настолько незыблемой, что у Яана Темпеля не возникало необходимости применять свои могучие возможности для защиты от дерзких вторжений.

Хотя у дверей УУМ'а и прикрепили ящик для писем, их опускали туда чрезвычайно редко. Да и все те, что обнаруживались в ящике, были подписаны неким Яаном О. Темпельбергом — это был псевдоним Яана Темпеля. Что ж, старик сидел у дверей без дела и от скуки писал беззлобные послания то о плохом покрытии тротуаров, то о домах, где накануне весенней оттепели не в порядке были водосточные трубы, либо брал под обстрел другие, более мелкие неполадки в организме большого города.

Как выяснилось позже, Яан Темпель был во всех отношениях активным человеком. В свободное от работы время он исполнял обязанности добровольного соглядатая. При одном лишь его появлении на рынке у торговцев мясом волосы становились дыбом.

Однако исчезновение искусственного пса Фауста из служебной машины, а также появление у дверей учреждения Яана Темпеля, сиречь Яана О. Темпельберга, отнюдь не были самыми грандиозными нововведениями Луклопа за последние три месяца.

Начальник УУМ'а заказал два проекта пристроек. Один из них предусматривал сооружение вместительного флигеля, который по кубатуре должен был значительно превзойти виллу, приспособленную под само учреждение. Здесь должны были в будущем разместиться кабинеты по оформлению заявлений и мнений, где специалисты с высшим образованием на основе устных заявлений граждан станут составлять короткие и точные письма.

Как объяснил своим подчиненным Луклоп, каждое жизнеспособное учреждение нуждается в четких перспективах. Надо заблаговременно предусмотреть главное, чтобы идти в ногу со все увеличивающимися требованиями в области классификации мнений.

Второй проект, который был разработан в срочном порядке, касался перестройки подвала УУМ'а. Однако этот проект Луклоп подробно не комментировал. Хитро щуря глаза, он отвечал любопытствующим, что после завершения строительства всех работников УУМ'а ждет приятный сюрприз.

Надо сказать, что кое-кто из уумовцев все же пытался тайком проникнуть в подвальный этаж и разведать, что там делается. Но не так-то просто было определить цель строительства. Убрав с пола известняковые плиты и сняв более чем полуметровый слой песка, рабочие приступили к бетонированию ямы. Затем какие-то люди из спецтреста начали укладывать трубы и обогревательные устройства — никто не понимал, для чего. Возможно, что те, кто был посообразительнее — Ээбен или Тийвель — догадывались, но держали язык за зубами. Сюрприз должен быть сюрпризом.

Грандиозное переустройство УУМ'а, возня рабочих в подвале, грузовые машины, въезжающие во двор, — от всего этого Оскар был очень далек. Главное — прочно держаться за свое служебное кресло. Луклоп, казалось, был доволен красноречивыми докладами своего подчиненного, и Оскару этого вполне хватало.

Оскар работал старательно, быстро и настолько сосредоточенно, что успевал закончить чтение и сортировку писем задолго до окончания рабочего дня. Поэтому у него оставалось много времени, чтобы думать об Ирис.

У Оскара даже выработался особый ритуал.

Расчистив стол от писем, он открывал нижний ящик и погружался в созерцание зеленого карамельного петуха. Петух, хвост которого все еще не был заклеен пищевым клеем, как бы перебрасывал от Оскара к Ирис волшебный телепатический мостик.

Встречаясь, они старались избегать традиционных увеселительных мест. Однако не всегда им это удавалось. Холод загонял их в какое-нибудь кафе или ресторан, где было шумно и людно. В худшем случае они, держась за руки, сидели в кино. Внешне все складывалось так же, как с Эрикой, Анникой, Вийвикой, Марикой и прочими. И все же раньше, посещая с кем-то из них эти же самые кафе, Оскар тихонько садился куда-нибудь в уголок, стараясь не бросаться в глаза, и время от времени посматривал по сторонам, боясь, не увидел бы его кто. Теперь же, приходя сюда с Ирис, он с величавой медлительностью поднимался по лестнице. Как-то раз Ирис даже обратила внимание на эту торжественную поступь и сказала:

— Мы маршируем, как на коронации.

И в следующий раз:

— Как бы не оступиться на этой лестнице, ведущей в небо.

Эти заурядные лестницы, где под ногами скрипел песок, Ирис умела одной фразой сделать праздничными и нарядными. Впрочем, безоблачное и спокойное настроение не всегда сопутствовало ей. Иной раз она пускалась с Оскаром в пространные рассуждения.

— Интересно, — сказала она недавно и проницательно посмотрела на Оскара. — Интересно, сколько это будет продолжаться? Чем кончится? Скоро ли настанет момент, когда я почувствую себя лишней?

— Никогда, — попытался успокоить ее Оскар.

— Нет, — заспорила Ирис. — Ты меня не понял. Я не. думаю, что уже надоела тебе. Я сказала это не потому, что меня мучает какой-то дурацкий призрак ревности. В иные минуты меня охватывает странное беспокойство, я начинаю думать, что больше не подхожу к данной ситуации или к данному человеку. До сих пор никак не могу побороть рецидивы этого чувства. После окончания средней школы я уехала учиться в другой город, но не потому, что меня влекло туда. И работу часто меняла, решив вдруг, что я там лишняя. Возможно, меня подгоняет страх где-то задержаться на всю жизнь. И в то же время я завидую людям, способным остаться где-то или с кем-то навсегда. В чем-то они постоянны или, по крайней мере, думают, что постоянны.

Оскару не все было понятно в рассуждениях Ирис. Под действием каких-то внутренних побуждений Ирис порывалась разрушить достигнутое спокойствие и равновесие, поколебать состояние стабильности. Оскар тоже вечно искал чего-то нового, но всегда с твердой целью — обрести покой. Если Ирис предупреждала возможное пресыщение, то у Оскара отправной точкой его поступков являлось именно пресыщение.

Оскар продолжал разглядывать пышный хвост карамельного петуха, когда внезапно его пронзила ошеломляющая догадка: неужто Ирис считает его постоянным? Странно, что она не имеет ни малейшего представления о его многочисленных приключениях. Ирис, которая ему ближе, чем Агне, знает о нем гораздо меньше Агне.

В тот вечер они с Ирис поехали в кафе, где в кадках росли пальмы и журчал фонтан.

Играла тихая, убаюкивающая музыка. Никакие заботы не тревожили, жизнь сулила радости, напротив сидела прекрасная Ирис — во всяком случае, Оскар считал ее прекрасной, тут он ничуть не отличался от всех остальных влюбленных. Вечер обещал сложиться особенно. Оскар хотел услышать от Ирис слово «да». В УУМ'е уже давно поговаривали о квартире, которую выделяют их учреждению. Оскару нужно было твердое согласие Ирис, чтобы выдвинуть свою кандидатуру. Он верил: Луклоп благосклонно отнесется к его заявлению. В этом смысле даже хорошо, что шеф в свое время застиг их в рабочем кабинете УУМ'а. Таким образом, он был заблаговременно подготовлен к просьбе Оскара.

Созревшая мысль придала Оскару силы. Пришло и его время совершить по-настоящему мужской поступок. В его теперешней семье проблемы такого рода всегда решала Агне. Что касается его бывших приятельниц, то Оскару очень быстро начинало все надоедать, если отсутствовали благоприятные условия для общения. Не мог же мужчина, достигший среднего возраста, мириться с тем, чтобы сидеть на скамейке в парке. И то, что в отношениях с Ирис он довольствовался столь малым, еще раз подтверждало исключительность и неповторимость для него этой женщины.