Трилогия о Мирьям (Маленькие люди. Колодезное зеркало. Старые дети) - Бээкман Эмэ Артуровна. Страница 12

«Захоти, чтобы дедушка выздоровел!»

Но другие не воспринимали ее приказа, который она отдавала в уме, и жили своей будничной жизнью, свыкшись с тем, что дедушка уже второй месяц лежит в полутемной комнате.

Девочке показалось, что все, кроме нее, не очень-то и желают дедушкиного выздоровления, и это вызывало неприязнь к родичам. Разве что один дядя Рууди, который иногда старался рассмешить дедушку своими шутками, находил у нее снисхождение. На других же Мирьям дулась, за ершистость и строптивость ее теперь бранили и наказывали чаще, но это, увы, не смягчало ее, скорее наоборот.

Девочку огорчало такое ухудшение взаимоотношений. Вдруг ее осенило: виной всему, видимо, то, что дедушку никто не любит. Из этого, к ее большому удивлению, выходило, что, значит, она-то, Мирьям, любит дедушку. Ну, конечно! Обязательно! Только как же может быть так, что другие не любят человека, которого любит она?

Ее же, в свою очередь, любит бабушка — отец всегда говорит это, когда посылает за деньгами. Значит, вполне естественно, что все не любят всех, поняла Мирьям. Она даже немного смирилась с окружающими, которые, по ее мнению, были к дедушке чересчур равнодушны.

Открытие, которое только что сделала для себя Мирьям — о ее любви к дедушке, — придало девочке новые силы. Когда, случалось, приносили мед, который она считала самым лучшим напитком, Мирьям обязательно несла его также дедушке.

В те дни, когда дедушка чувствовал себя лучше, он обсуждал с ней большие жизненные проблемы.

Как-то однажды он задал внучке странный вопрос:

— Скажи, что бы ты сделала, если бы у тебя было много денег?

Она задумалась.

— Ну, — протянула она наконец, — я бы купила Латикасам маленький чистенький домик… И коньки себе, — стыдливо закончила девочка; конечно же, ни за что не признаться, что потратила бы их еще и на рояль, и на велосипед. Да еще и неизвестно, хватило ли бы денег на все это.

— А отцу ты бы дала? — помедлив, спросил дедушка.

— Нет, — быстро и твердо сказала Мирьям.

— Почему же?

— Все равно пропьет.

Дедушкино лицо опечалилось, он даже отвернулся к стене, как делал обычно, когда его мучили боли или когда он уставал.

Мирьям пригорюнилась. Ну, конечно, ее папа все же был дедушкиным сыном. Маме тоже не понравилось, когда Рийна пришла однажды и наябедничала на Мирьям.

Девочка заерзала на стуле и поспешила утешить больного.

— Знаешь, — продолжала Мирьям, словно делилась какой-то великой тайной, — папа совсем не плохой. Когда зимой однажды была жуткая метель, папа пришел домой, а за пазухой у него был котенок, ну, наша Мурка. Самую лучшую кошку принес мне и Лоори. Иногда он все же заботится о нас, — гордо закончила Мирьям.

Дедушка снова посмотрел на внучку и даже усмехнулся. Ободренная этим, девочка тут же задала ему вопрос, который давно вертелся у нее на языке:

— А скажи, почему ты не запретишь папе пить? — Тень улыбки тут же упорхнула с лица больного, и Мирьям очень пожалела о том, что спросила.

— Не сумел я, — неловко ответил дедушка, — я умел только выхаживать помидоры.

Некоторое время в комнате стояла тишина и ясно слышалось, как скребется в окошко веточка яблони.

— Ты, Мирьям, понятливый ребенок, — дедушкина медлительная речь прервала переживания девочки, — так вот запомни, что я тебе скажу. На всю жизнь запомни.

Мирьям устроилась поудобнее на стуле и приготовилась внимательно слушать.

— Если ты увидишь плохое и дурное — начинай его ненавидеть. Только смотри, чтобы ты с бухты-барахты не решала, не то ненароком обидишь кого. Иногда бывает так, что с виду-то оно плохое, а за ним хорошее скрывается, а другой раз с виду хорошее, а копнешь — и никудышное.

Мирьям, едва шевеля губами, повторяла про себя дедушкины слова, чтобы запомнить их наизусть.

— И еще, — добавил дедушка, — работай и люби природу — и будешь тогда богатой. Не в том смысле богатой, чтобы купить старикам Латикасам домик, а богатой по-другому. Потом сама поймешь.

Мирьям напряглась, будто натянутая тетива лука. Ведь ей говорят слова, которые надо запомнить на всю жизнь. А вдруг забудет? Ну нет! Ей все ясно запомнилось, и дедушкины слова из ее головы никогда не улетучатся.

Повторив несколько раз в мыслях сказанное и оставшись довольной своей памятью, Мирьям постепенно успокоилась.

— Послушай, — спросила она у несколько отдохнувшего дедушки, — а ты сам стал богатым не в том смысле, чтобы купить домик Латикасам, а по-другому, что я должна еще потом понять?

Мирьям была уверена, что дедушка ответит «да», иначе откуда он знает, как учить других.

— Нет, — отвечает дедушка.

— А почему?

— Не смог, все как-то выскальзывало из рук.

— Если ты не смог, так как же я смогу? — боязливо прошептала Мирьям.

— Ты должна стараться, конечно, это вовсе нелегко.

— Когда поправишься, давай попробуем вместе… попробуем вместе стать богатыми не в том смысле! — продолжала Мирьям.

— Попробуем, — басовито соглашается дедушка и произносит: — А теперь беги играть, я чуточку отдохну.

— Отдохнем, отдохнем — и опять себе начнем, — повторяет она любимое дедушкино выражение и послушно удаляется. Они еще станут с дедушкой богатыми, ну так, по-другому, как хочется ему.

Мирьям решает сразу же стать лучше и отправляется на огород, чтобы поработать, хотя моросит дождичек и на дворе не очень-то приятно. Но ведь дедушка сказал: работай и люби природу! Мирьям ищет подпорку и подставляет ее под согнувшиеся помидорные стебли. От тяжелой работы прямо в пот бросает. Девочка отступает на пару шагов, смотрит, хорошо ли теперь стоят стебли, и поднимает затем взгляд на мокрые от дождя окошки.

Гляди-ка, отец стоит у окна и грустно смотрит сквозь мокрые стекла на дочку.

Мирьям чувствует, как в сердце струится тепло. Ей вспоминаются дедушкины слова:

«…Иногда бывает, что с виду-то оно плохое, а за ним хорошее скрывается…»

И радостная улыбка трогает ее губы Отец улыбается в ответ.

Лето стелило дорогу осени. Лестницу, прислоненную к двери мастерской, никто на другое место не передвигал, до мастерской никому дела не было. Дедушка по- прежнему лежал в постели.

И Мирьям все реже заглядывала в трапециевидные окошечки, пасмурная погода и запыленные стекла размывали очертания полочек на стене и потухшего горна.

Но тем чаще девочка ходила на огород, чтобы собрать в подол томаты и принести их дедушке. Да и не он один — все с удовольствием ели красные помидорины, даже соседский хозяин Таавет, который в последнее время довольно часто навещал своего давнишнего друга.

Обычно взрослые всегда выпроваживали Мирьям, когда у них начинались свои разговоры. А дедушка и Таавет позволяли девочке сидеть с ними, и поэтому она считала их благородными людьми, которым нечего скрывать от других. Мирьям хорошо знала, что, как правило, всегда, когда ее отсылали от себя, начинались перешептывания. Девочка инстинктивно стыдилась шушуканья и догадывалась, что в нем скрывается что-то необъяснимо гадкое, от которого на некоторое время портится настроение. Хотя при этом ей казалось, что она уже давно знает обо всем непристойном, что в состоянии придумать взрослые. Она знала жестокость, брань, неприличные слова, злобу, даже пьяных женщин она видела, когда у госпожи Бах были гости и когда Хейнцева мама хотела утопиться.

Дедушка и Таавет толковали о вещах понятных. Рассуждали в основном о пчелах, говорили о дождливом лете и о том, как подкармливают яблони. А то, случалось, заводили разговор о цветах. Таавет с гордостью рассказывал о своих белых лилиях и рододендроне, который он привез с собой из Англии. Дедушка никак не мог выговорить слова «рододендрон» и называл красу Тааветова сада просто цветущим фикусом. Но и дедушка мог похвалиться — у Таавета опять-таки не было диво-цвета. Дедушка так растроганно говорил о том, как его диво-цвет ранней весной простирает над голой землей свои листья-стрелы, с какой быстротой он растет, даже простым глазом видно, после изнуряющей зимы на веселой зелени его листьев просто глаза отдыхают.