Чертоцвет. Старые дети (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна. Страница 27

Наконец он облюбовал подходящее место на краю болота. Оно находилось на расстоянии броска камня от баньки Явы и Матиса.

Хоть и много было возни и труда, но к зиме почти все семьи погорельцев имели крышу над головой, в стенных проемах — окна и двери. Ранним утром из трубы каждой избы тянулся кверху благословенный дым родного очага. Никто не хотел вспоминать о минувшем несчастье. Только слабые копаются в прошлом, сильные же смотрят вперед. И сильным быть приходилось, иначе на этой земле не прожить. Может, если кто и вспоминал страшную рождественскую ночь, то про себя, как сейчас Эва, когда на нее находила бессонница.

После того как был построен новый россаский дом, Роози стала то и дело просить придвинуть ее к тому окну, которое выходило на болото. Россаский дом был едва виден из-за деревьев — кого же ждала Роози с той стороны?

Однажды она потребовала, чтобы ей дали палку. С тех пор она берегла эту палку с кривой ручкой как зеницу ока. Годами палка валялась за шкафом среди прочего хлама, кому она принадлежала — Роози не помнила, однако приказала Эве разыскать ее. Поначалу Эва с тихой надеждой следила за сидящей Роози, которая сжимала в ладони рукоятку палки. Можно было подумать, что больная лишь на миг присела на стул и тотчас же, как только чуть-чуть соберется с силами, встанет и пойдет навстречу тому, чьего прихода, казалось, она ждала. Иногда, в сумерках, Эве мерещилось, будто Роози приподнимается и ей нужна лишь небольшая поддержка и ободрение, чтобы нетвердым шагом пройти по комнате.

Эва заметила, что и она, подобно Роози, то и дело стала поглядывать в окно. Каждая темная фигура на белой снежной равнине невольно заставляла биться сердце. Но ведь ей-то некого было ждать.

Вязание чулок не интересовало больше Роози. Изо дня в день она сидела у окна, от искрящегося снега глаза ее слезились. Вид неподвижной золовки терзал Эву, лучше бы она перетаскивала больную с места на место — пусть даже надорвалась, — все-таки это больше бы походило на жизнь. Теперь Эва стала чувствовать себя виноватой, словно это ее мысли приковали Роози к месту. Эва пыталась заговаривать с больной, голос ее становился чужим и молящим — Роози не отвечала и отмахивалась от нее. Как будто Эва мешала ей слушать какие-то таинственные шепоты, ни одного слова из которых нельзя было пропустить. Однажды Эва заметила, что стала ходить на цыпочках. Часто она ловила себя на том, что, прижав палец к губам, делала детям знак вести себя потише. И все-таки Эву огорчало, что Вийда и Наан мало резвились и редко баловались, хотя она сама заставляла их неподвижно сидеть на месте, подобно Роози.

Эва жалела о тех благословенных временах, когда Роози вывязывала свои мысли на длинных красных чулках.

Кончилось бы наконец это мучительное ожидание!

Да и ждала ли Роози кого-то?

Может быть, она стерегла болото, чтобы страшное колесо, перерезавшее в ее сновидениях Виллаку, не выкатилось бы из-за кустарника.

А может быть, в долине вот-вот быть какому-то небывалому несчастью.

Судьбе ведь безразлично, что земля Долины духов и так уже вздыблена от костей и черепов. Или Роози просто помешалась? Вдруг она среди бела дня видела пляшущих на снегу духов?

Не могла же Роози надеяться, что сводный брат Юстины, ее прежний хозяин, в один прекрасный день войдет в калитку, приблизится к окну и протянет руки к сидящей за стеклом Роози?

Может быть, Эва и Иоханнес зря скрыли от нее, о чем говорила вся деревня? Может, к Роози вернется здравый рассудок, если они ей все расскажут?

Что делать?

Так, на цыпочках, нельзя было продолжать жить.

Роози и не слышала о том недавнем большом торжестве, на которое пожаловало полволости гостей. Кто бы мог подумать, что после всего того, что случилось, с белого облака на землю спустится маленький ангел. Грешный хозяин и его жена, скинувшая Роози с чердака на камень, с такой радостью встретили появление маленькой дочери, словно в дом к ним пришел спаситель. Они утверждали, что счастливы. Такими словами в этих краях просто так не бросались. В окрестностях Долины духов никогда раньше не находилось места счастью. Разве что на миг, и этот миг навеки сохраняли в тайне.

Эва не думала, что поздний ребенок родился от большого счастья, скорее от отчаяния. А может, они хотели заставить людей забыть о Роози, которая сидела у окна со слезящимися от слепящего снега глазами? Неужто они верили, что чистота и нетронутость нового существа способна заставить забыть о предыдущих поколениях, как молодая весенняя трава о прошлогодней сухой?

С наступлением вечера Роози просила придвигать ее поближе к теплой плите. Там она сидела и глядела в огонь, словно из пламени возникали видения.

Эва клала на колени Роози клубок красной шерсти, но Роози умудрялась сбрасывать его на пол. Чудо еще, что она не сбросила с подоконника красный моток, который, подобно спелому плоду, ждал, когда кто-нибудь позарится на него.

Как-то вечером Эва ощутила неодолимое желание криком изгнать из виллакуского дома завораживающую тишину. Она раскачивалась на пороге комнаты, словно находилась на грани жизни и небытия. Эва призвала на помощь все свои силы и подавила приступ охватившего ее отчаяния — она не хотела пугать детей. Вийда и Наан стояли недалеко от двери, прижавшись спиной к висящим на вешалке шубам.

Рука Роози дрожала, тем не менее она достаточно твердо держала трость, на которой плясали маленькие голубые язычки пламени. Роози не заметила Эвы, а может, нарочно хотела попугать ее — больная пошевелила тростью, словно хотела заставить огонь гореть сильнее. Горящая палка оказалась совсем близко от стены, там, где висели пучки полыни и ромашки. Рука больной устала, конец палки медленно опустился вниз. А может, она просто хотела поворошить кучу бересты у очага?

Секундой позже Эва поняла, что могло бы произойти, не подоспей она вовремя, ведь Роози не в силах была нагнуться, чтобы засунуть палку в очаг. Скоро маленькие голубые язычки пламени поползли бы вдоль палки кверху и перепрыгнули на рукав Роози.

Эве, пришлось применить силу, чтобы оторвать от палки Роозину руку. Палка была брошена в огонь. Пальцы Роози один за другим быстро задвигались, это выглядело так, будто капризный ребенок топал ногами.

Ненавидящий взгляд больной колол Эву. И она снова почувствовала себя виноватой. Словно это она отняла у Роози надежду. Не было больше палки, опираясь на которую можно подняться и пройтись по комнате.

Иоханнес не узнал об этом случае. К чему было отягощать его еще одной заботой. У него и так после пожара в Медной деревне появились новые привычки. Он часто вставал с постели, охая разминал усталые кости, в кромешной тьме ощупью натягивал сапоги, несколько раз обходил вокруг дома и хлева, а потом громыхал в кухне заслонками.

Что-то должна была нести на себе и Эва, хоть она и не тянула в полной мере на хозяйку Виллаку. Дни ее были пустыми и легкими, как мякина.

Якоб не понимал, почему все они с таким трепетом ждали нового столетия. Словно дни и часы текли лишь для того, чтобы разорвалась черная завеса и за ней открылся глазу райский сад. Какого благоденствия ожидали они от новой эпохи? Неужто они в самом деле думали, что в январские морозы засверкают золотые плоды и через порог посыплются в Россу? В последний вечер уходящего года минувшего столетия Юстина велела Ионасу пустить ягнят в дом. Белые мохнатые шарики скакали по полу, Юула визжала и тискала барашков. Если б не грудной еще Юхан, Юстина, вероятно, и сама стала бы дурачиться с ягнятами.

Да и Якоба заразило общее веселье. Смешно подумать — человеку через три зимы полных четыре десятка, однако и он с удовольствием запускал пальцы в ягнячью шерсть. Удивительный покой снисходил на сердце, как в те далекие времена, когда он клал себе под щеку косу Юстины.

От постоянной, без продыху, работы руки Якоба вытянулись, жилы на шее набухли, точно веревки. От усталости мысли тупеют, а чувства становятся детскими — иначе разве бы он так веровал в новые времена и надеялся на более легкую жизнь.